В багажнике кроссовера сумки. Но сперва рядом разгрузку, на нее шлем, очки пусть останутся пока. Флисовый свитер весь в крови слева, так что его бы тоже долой. Из разгрузки ИПП, подушечку к ране, прижать и обмотать, как получится, кровь надо останавливать, мне же еще ехать.
Под любопытными взглядами малолеток перебинтовался быстро. Так, что в багажнике? Сумки. Тяжелые. Сложил спинку заднего сиденья, затем вытащил из бардачка моток мусорных пакетов, почему-то точно зная, что они там есть. Оторвал один пакет, надел его себе, убитому, на голову. Затем, подумав, подобрал с земли кепарик и надел уже на себя. Может, бинт так чуть прикроется. Потом подобрал пистолет, сунул в карман брюк.
Так, теперь труп надо затолкать в не такую уж и большую машину. Это задачка.
— Слышь, мужик! — крикнул все тот же светловолосый беспризорник. — Помочь?
Беспризорники, но оба с планшетами. Говорят и попутно играют во что-то быстрое, явно друг с другом.
— А помоги давай, — согласился я.
— А чо дашь?
— Жмуров обшмонать, забыл, что ли?
— Не, ты полтос давай, — замотал он головой.
Совсем белобрысый. Морда круглая и вообще-то довольно чистая. Может и не беспризорник вовсе.
— По чирибасу на рыло или поджопник, — предложил я альтернативу, как-то легко, на подсказках, входя в новую роль.
— Ладно. — Пацаны синхронно кивнули.
Трупы им пофигу, вообще. Навидались? С чего вдруг? Ладно, позже об этом.
— А дрон не прилетит? — вдруг тихо спросил второй, темноволосый и чем-то похожий на таджичонка, после того как дверь машины захлопнулась, подперев ноги моего трупа.
— Не, ты чё, — отмахнулся белобрысый. — Крюкины пацаны уже три посадили, ссутся мусорские. Их там начальство за дроны раком шпарит, Крюка сам говорил.
Я сел за руль, сказал, пользуясь новыми странными знаниями, которые приходили в голову словно из ниоткуда порциями:
— Вы по-бырому давайте шмонайте, пацаны, а то с Муслимки подъехать могут. Взяли че надо и отскочили, поняли? И бабки держите. — Я выдал им по червонцу через окно.
— Чё, тупые, штоли? — возмутился белобрысый. — Жену учи болта сосать, мля.
— Ща добазаришься, метлу подрежу, — пригрозил я, но тему развивать не стал. Просто завел машину, воткнул первую и поехал, чуть не заглохнув на старте. Привык к большим американским, а тут мощи совсем немного как-то.
Как бы то ни было, но кроссовер тронулся с места и покатил на выезд из района, который, как я тоже уже знал, назывался в городе Гадюжником. И это название, глядя вокруг, я принял легко и без всяких сомнений, Гадюжник и есть. Причем хоть от слова «гадить», хоть от слова «гадюка», ибо и такого вокруг хватало.
Пейзаж не менялся. Заброшенные дома, но все же обитаемые. И обитаемые не так чтобы мало. Где-то к вроде бы убитым домам подходят явно нелегальные кабели, где-то просто людей видишь, в окнах и во дворах, а где-то даже белье по балконам висит.
Я знаю, куда мне надо. Мне до конца этой разбомбленной жизнью улицы, там направо и до леса. Почти до леса. «Тайга» чуть ускорилась, задребезжала пластиковым салоном на кочках. Простенько все внутри. Вроде бы и думал какой-то дизайнер, но не слишком долго, не напрягался, думая. Так, округленько все. Механика, на дверях крутящиеся ручки стеклоподъемников, причем по форме такие, какие когда-то на моей «девятке» были, то есть никакой продвинутости. Тесновато, но терпимо, больше с отвычки. Труп вон сзади все же уместился, пусть и сложить пришлось вдвое.
Опять вдруг пришло знание: машина на газу. Все они здесь на газу, кроме чиновничьих и ментовских.
Вон вдали вижу конец улицы, а навстречу едет микроавтобус потреханый, за рулем молодой парень, рядом с ним, на пассажирском сиденье, девка. Автобус чем-то на старый фордовский похож, но та же картотека услужливо подсказывает, что это новая уазовская «буханка». Относительно новая, как я понимаю, потому что именно эта выглядит очень старой.
Дальше район стал еще более обитаемым. Панельки-свечки сменились длинными панельками же, но пятиэтажками. У подъездов появились кучки парней, стояли машины тут и там. Другие группы, с виду сущие торчки, собирались тут же, держась при этом подальше от тех, что у подъездов. Эти грязные и как из помойки, а те в модных, как я понимаю, трениках и куртках.
Тут и нового знания не надо — торгуют здесь. Модные — барыги, только организовались уже не как у нас обычно это дело организовывалось (а организовывалось оно так, потому что у нас ни фавел, ни гетто, ни трущоб не было). А этот Гадюжник теперь — трущоба из трущоб, поэтому все вот так.
Торчки — у них денег нет, крутятся тут, чтобы или развести кого-то на дозу, или кинуть, или на иную удачу надеются. В долг выпросить, например. А реальный покупатель сюда просто приходит и уходит, или уезжает. Мою «тайгу» провожают взглядами, полиции тут не видно. И не должно быть видно, как я уже знаю. Да, вот и подсказка: полиции просто так здесь вообще не бывает. Только с рейдами, только большими силами, но у этих на всех въездах на район дозорные из местной мелкоты, неожиданно сюда не вломишься.
Тут и уже загашенных хватает, хотя, как понимаю, на улицах не употребляют, для этого тут пустых квартир и целых домов пруд пруди, заходи и… кури, снова подсказало знание. Двигают тут больше амфетамины, тут на них все сидят. Кто не совсем конченый, тот нюхает, раздробив кристалл, кто уже спекся — тот курит. По вене уже последняя стадия, таких меньше. Вон мужик с седой бородой сидит на заднем бампере старенького универсала с поднятой задней дверью — он трубки продает стеклянные, через них курят. Сунут кристалл, жгут его турбо-зажигалкой и дым тянут, отъезжают.
Тут все есть: и скупка краденого у торчков, и девки-наркоманки с минетами за двадцатку, а то и десятку, сутенеры и барыги такими квартиры набивают, и все есть, что хочешь, все, что бывает в самых жутких трущобах по всему миру. Просто у нас этих трущоб и в самые дурные времена не было. Так что тогда тут случилось?
Знание помогать отказалось, как будто для него вопрос слишком общий.
А вот конкретное — улица Восьмого Марта, она отделяет Гадюжник от грязноватой, но все же обитаемой промзоны. И на улице уже движение наблюдается. Какие-то машины узнаю, какие-то еще нет. Вон «газель» с кузовом-ящиком, вон явно «камаз», но какой-то другой, гружен трубами. На перекрестке мне направо, но ехать не до конца, недалеко совсем. Если прямо, то дальше налечу на пост полиции. Милиции, опять всплыла в мозгу подсказка. Милиция здесь, не полиция.
Асфальт раздолбан, местами заплатки, местами просто ямы. Напоминает начало девяностых скорей, но это не девяностые, это намного позже.
Зазвонил телефон в кармане у трупа. Ладно, пусть звонит, пока не до него. Пока мне с этим своим трупом надо в глухом месте один на один оказаться. Телефон звонил долго, упорно, трижды подряд, потом все же умолк. Потом зазвонил еще один, я по звуку нашел его в подлокотнике, там тоже маленький бардачок с плохо запирающейся крышкой.
Выудил аппарат, посмотрел. Смартфон как смартфон, только логотип производителя незнакомый. На экране пульсирующий силуэт зеленой телефонной трубки, подпись «Большой». Кто такой Большой?
В голове словно целый пласт знаний оторвался от дна болота и всплыл на поверхность. Ага, вот он кто. Потом наберу, когда с главным покончу. Есть что сказать.
А вон и съезд на грунтовку, прямо через почти исчезнувший тротуар и вырубленные кусты. «Тайга» свернула на проселок, поехала под уклон, покачиваясь на кочках. Тут редко ездят и еще реже ходят. Место нехорошее, можно запросто забрести и не выбрести, сюда совсем одичалые люди из Гадюжника ходят по своим совсем нехорошим делам. Могут просто за ботинки убить, или даже наудачу. Мало ли, вдруг в карманах что-то такое есть, что можно махнуть на дозу или бухло. Дадут по черепу трубой или нож сунут, а потом глянут, было что при тебе или так завалили, впустую.
Слева речка под романтичным названием Помойка, настоящего имени и не знает никто. Дальше она уйдет в широкую старую трубу, которая когда-то была закрыта решеткой, но потом ту выломали, как проржавела. Дорога пройдет по трубе сверху, а справа как раз и будет огромная нелегальная свалка — самое страшное место в городе.
Мне никто этого не диктует, не объясняет, не показывает картинки. Просто я этого не знал раньше и вдруг стал знать. Это знание даже ощущается как свое, хоть и немного сбивает с толку иногда, потому что приходит неожиданно.
Грунтовка грязная, недавно дождь прошел, так что сама по себе возникает мысль о том, что надо заехать к Халилу на мойку. Не моя мысль, а его — я в зеркало глянул на труп сзади, — а теперь моя.
Вон труба. Дорога чуть вверх, за ней огромная свалка. На мусоре две фигуры бомжей в последней степени одичания, оба на меня уставились. Я их просто проигнорировал, проехал мимо, они же проводили меня взглядами мутных, налитых кровью глаз, чисто зомби какие-то.
