Шартреза рассмеялась:
— Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить себя?
Бернард снова поклонился.
— Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много вложил, что это почти что я!
Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной захихикали придворные дамы.
— Спасибо, славный Бернард, — сказала она наконец тепло. — Спасибо.
Глава 2
Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет увидеть ее по дороге на воскресную проповедь…
Прямо на площади меня перехватил мальчишка в наряде королевского оруженосца.
— Сэр Ричард! — закричал он еще издали. — Сэр Ричард!
Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард — это я, а что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с самим сэром Ричардом.
— Что случилось?
— Сэр Ричард, — повторил он громко и счастливо, — мой король послал меня за вами, сэр Ричард!
— А что стряслось? — повторил я.
— Не знаю, сэр Ричард, — ответил он честно и добавил уже серьезнее: — Но его высочество велели прибыть в его покои немедленно!
Я вздохнул, оглянулся на мрачное массивное здание, в котором, по слухам, поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
— Ну что ж, пойдем…
— Можно мне пойти с вами рядом? — спросил он живо. И, не дожидаясь ответа, спросил быстро: — Это и есть тот самый молот?..
— Да, — ответил я на ходу.
Он быстро-быстро шагал справа, торопился, забегал даже вперед, быстрые глаза обшаривали молот, на хорошенькой румяной мордашке отразилось сильнейшее разочарование.
— Он такой простой!
— Сила рыцаря не в перьях на шлеме, — сказал я. — Еще не знаешь?
Его чистые детские щеки залила густая краска.
— Простите меня, сэр Ричард, — сказал он голосом, полным раскаяния. — Но об этом молоте рассказывают такое, что я представил его размером с наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
— Они там, — сказал я, — внутри.
— О, — сказал он почтительно, глаза округлились. — Я о таком даже не слышал…
Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел сделать им повелительный жест, показывающий мне, что и он здесь распоряжается… на пару с Беольдром, стражи заулыбались и распахнули ворота. Три дня тому или четыре — не помню, они с огромным удовольствием выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего короля на колени… И еще помнили мою роль.
В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из пурпурного плаща, и лишь потом вычленил из этого великолепия бледное худое лицо короля. Седые волосы падают на глаза, опускаются пышными прядями на плечи, а седые усы и борода полностью скрывают не только нижнюю часть лица, но и всю грудь.
За спинкой кресла и чуть справа монах — я узнал отца Гарпага, — а перед троном высится сверкающая серебром статуя из металла. Шарлегайл говорил слабым прерывающимся голосом, статуя почтительно слушала. На широкой перевязи длинный рыцарский меч с позолоченной рукоятью, уже по нему я узнал бы сэра Ланселота. Меч Ланселота и его серебряные доспехи известны всему Зорру.
Ланселот не обернулся, хотя явно ощутил открывшуюся за его спиной дверь. Шарлегайл сделал слабый жест высохшей дланью:
— Сэр Ричард… подойди поближе.
Я приблизился, надо бы опуститься на одно колено и ждать, пока король изволит позволить встать, но Ланселот уже стоит, да и король у нас — настоящий король, ему дешевые церемонии по фигу, я лишь поклонился и уставился на него в ожидании.
Ланселот нахмурился, что-то проворчал, а Гарпаг суетливо перекрестился. Оба чувствительны к нарушению этикета. Шарлегайл сказал слабым прерывающимся голосом:
— Еще ближе… оба…
Шагнув вперед, мы остановились перед королем. Я с глубоким сочувствием смотрел в его изможденное лицо, подумал внезапно, что король не так уж и стар, это жизнь, как говорят, состарила преждевременно.
— Сэр Ланселот, — проговорил Шарлегайл. Он остановился, перевел дыхание, сказал снова: — Сэр Ланселот… На тебя возлагаю великую задачу. Надлежит тебе отправиться в королевство Алемандрию. К славному и почтенному королю Конраду. Поздравь его с великой победой над собой, что есть самая великая из побед, кою может одержать человече. Поговори, очаруй, ты это умеешь. Покажи свою удаль на турнире, в поединках, на скачке, в метании молота… Это первое. Второе — хорошо бы склонить его оказать нам помощь людьми. У него целая армия томится без дела!..
Ланселот с достоинством поклонился.
— Все сделаю, ваше высочество.
— Отправляйся немедленно, — велел король. — Сегодня отдохни, а завтра с утра в путь. Да, еще… тебя будет сопровождать отряд рыцарей, как и надлежит послу. Сам отберешь, кого считаешь достойным такой чести. Но одного я тебе сам посоветую.
Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
— Слушаю, ваше высочество.
— Обязательно возьми с собой Ричарда, — сказал король. — Ричарда Длинные Руки.
Я поклонился, лучше молчать и кланяться, Ланселот тоже поклонился, но я видел в его серых глазах недоумение.
— Ваше высочество… я понимаю, вы только что посвятили его в рыцари… и все еще помните… это… этого человека. Но не будет ли Конрад оскорблен? Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет земель, крестьян… Еще вчера он был простолюдином… Такой человек в посольстве вызовет ненужные вопросы. А то и подозрения.
Гарпаг выступил из-за трона, встал рядом, его худое лицо было неподвижно, но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
— Хуже того, — сказал он внятно. — Хуже того…
Шарлегайл попросил слабым голосом:
— Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
— Хуже того, — повторил Гарпаг, — это вызовет насмешки.
Король покачал головой:
— Конрад — воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард уже успел показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое…
Он вздохнул, покосился на священника. Гарпаг нахмурился, что-то зашептал ему на ухо. Король отмахнулся.
— Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать туда Ричарда. Почему? Да потому, что церковь ему не доверяет. Не осудила, но и не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его сжечь: быстром или медленном… Однако что плохо для нас, может быть хорошо для Конрада. Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах и с армией Тьмы. А Ричард как раз тот, у кого на поясе боевой молот язычников. У него на шее амулет, который носили идолопоклонники… Королю Конраду такой человек ближе и понятнее! Пусть он думает, что мы все такие, как сэр Ричард… ну, пусть не все, но в наших рядах рыцарства есть такие, что вольно трактуют Священное Писание, пропускают службы в церкви, общаются с нечистыми созданиями леса, как то эльфы и гномы…
Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но, похоже, фляга оказалась пуста. Или в ней не вода. Ланселот тоже хмурился, с каждым словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
— Ваше высочество, — сказал он почтительно, когда король умолк. — А не слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?.. Стараясь показать королю Конраду, что мы все такие… запятнанные, не нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
Король вздохнул:
— Это… политика. Нельзя перейти болото, не испачкав ноги. Кто боится испачкаться — остается на том берегу. Мы же перейдем, там очистимся… молитвами, епитимьей. Принесем жертвы, в смысле, воскурим ладан и пожертвуем на церковь что-то из найденного и… пойдем дальше. Идите, мои друзья. Я сказал!
Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от ворот замка сразу пошли в разные стороны. Я, понятно, в полной готовности отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде бы само собой, но зачем-то и ночью. Что за дурь — никогда она не выйдет гулять ночью, здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда однажды на втором этаже на фоне занавески мелькнул женский силуэт, из меня от ликования брызнули золотыми фонтанами бенгальские искры, и я сидел там, затаившись в тени, до утра…
Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о посольстве к жестокому королю, смотрел на окна, на ворота, что вдруг заскрипели, словно повинуясь давлению моего тяжелого взгляда, и медленно стали распахиваться. По двору к воротам ехала на гнедой лошадке женщина в голубом платье, впереди шел слуга и вел коня на коротком поводе.
