И вот теперь, когда табу было снято, она захотела вернуться к Церкви Всех Святых и заглянуть Смерти в лицо, а встретив в следующий раз Каванага, у нее будет что ему рассказать. Идея, только зародившись, дала буйные всходы, и поздним вечером она оделась и устремилась к скверу.
Было уже почти двенадцать, когда она добралась, наконец, до Церкви Всех Святых, но там еще продолжались работы. Прожекторы, смонтированные на опорах и на стене самой церкви, освещали место действия. Трое техников (перевозчики, как их назвал Каванаг) с измученными лицами и тяжелым морозным дыханием стояли перед брезентовым покрытием. Спрятавшись, она наблюдала за ходом событий. Ее начинал пробирать холод, и рубцы от операции заныли, но было ясно, что вечерняя работа возле склепа близится к концу. Перебросившись парой фраз с полицейскими, техники удалились. Покидая площадку, они оставили гореть только один прожектор: церковь, брезент и смерзшаяся грязь погрузились в причудливую игру теней.
Двое полицейских, выставленных в охрану, не очень заботились о своих обязанностях. Какому идиоту взбредет в голову грабить могилы в такое время, не без оснований рассуждали они, и при таком морозе? Отбив несколько минут чечетку на улице, они ретировались в относительный комфорт рабочего домика. Когда они перестали маячить, Элейн выбралась из своего укрытия и с максимальной осторожностью двинулась к заграждению, отделяющему одну зону от другой. В домике играло радио, его звуки (музыка с утра до ночи для влюбленных, проворковал далекий голос) заглушали скрип шагов по схваченной морозом земле.
Проникнув за кордон на запретную территорию, она пошла более решительно. Быстро пересекла твердую землю и притаилась возле церкви. Прожектор бил ярким светом, в его лучах дыхание казалось таким же плотным, как дым, что она видела вчера. Музыка для влюбленных продолжала мурлыкать где-то сзади. Никто не вышел из домика, чтобы воспрепятствовать ее вторжению. Не было никаких сирен. Она спокойно добралась до края брезентового покрытия и заглянула под него.
Судя по тщательности, с какой работали землекопы, они получили инструкцию копать ровно на восемь футов по периметру Церкви Всех Святых, чтобы отрыть фундамент. Так они отрыли вход в усыпальницу, который в свое время был тщательно спрятан. Не только наваленная возле стены земля скрывала его, но и сама дверь в склеп была удалена, и каменщики замуровали весь проем. Очевидно, все это делалось на скорую руку, работа была грубой. Они просто завалили проход первыми попавшимися под руку камнями и замазали плоды своих усилий известковым раствором. Хотя раскопки сильно попортили известковое покрытие, на нем все же просматривался нацарапанный кем-то шестифутовый крест.
Однако все их старания – спрятать склеп и предохранить его крестом от безбожников – были тщетны. Печать с тайны была сорвана: известь соскоблена, камни выворочены. В середине дверного проема зияла брешь, достаточно большая, чтобы проникнуть внутрь. Без колебаний Элейн слезла по земляному склону и протиснулась в дыру.
Она ожидала, что внутри будет темно, и прихватила с собой зажигалку, которую три года назад ей подарил Митч. Сделав пламя побольше, она принялась изучать обстановку, выхватываемую неровным колеблющимся светом. Собственно, это был еще не склеп, а своего рода вестибюль: в ярде впереди себя она увидела другую стену, и другую дверь. Эта дверь не была замурована камнями, но на ней чья-то рука тоже нацарапала крест. Она подошла к двери. Замок был снят, видимо, землекопами, и на его месте была намотана веревка. Сделано это было второпях, усталыми руками. Развязать веревку не составило большого труда, и последняя преграда на пути к Мраку была убрана.
Уже распутав узел, она услышала голоса.