Так… девяносто, давление пятьдесят пять на сорок пять…
— Гематокрит семьдесят, док!
— Переделайте, не бывает. Он замерз, а не высох! Ванна готова?
— Да, доктор.
— Повезли! И горячий раствор для промывания желудка…
— Понял. Может быть, и внутривенно?..
— Сердце не справится.
— Гематокрит шестьдесят восемь. Это не ошибка!
— Ничего не понимаю… В ванну — на счет три!
— Раз… два…
— Черт!
— Осторожнее…
Кажется, он открывал глаза.
— Рефлекс Патиссона. Стволовой, кора отключена…
— Понял.
— Давление падает.
— Так и должно: расширение периферии…
— Давление пятьдесят на тридцать. Пульс сто, трепетание предсердий…
— Еще коргликон… Что там за шум?
— Мэм, вам сюда нельзя!..
— Специальный агент ФБР Скалли! А там — мой напарник!..
— Мэм…
— Пропустите меня! Немедленно! Доктор!…
— Что? В чем дело?
— Выньте его из ванны! Тепло ему сейчас смертельно опасно!
— Послушайте…
— Я знаю, о чем говорю! Я врач! Я отвечаю за свои слова! Его сейчас спасет только холод!
— У него и так переохлаждение…
— Он должен находиться в таком состоянии по крайней мере неделю. Только тогда у него появятся шансы на спасение. Какой гематокрит?
— Около семидесяти…
— Да вытаскивайте же его из этой чертовой ванны, док! Мы сейчас потеряем его!
Лед, обложите его льдом! Нужно опустить температуру тела… Объясните…
— Некогда! Это поражение редким ретровирусом, и только такие действия инактивируют его.
— Я не встречался ни с чем подобным, и даже…
Я встречалась. Не далее как вчера. Доктор, умоляю: сделайте, как я говорю. Только так мы сумеем спасти этого человека. Понимаете?
— Остановка сердца!!!
— Вынимайте! На стол!..
— На счет три…
— Двести… Руки убрать! Разряд!
— Есть пульс!
— Физраствор — две единицы, кровь — одна, эпинефрил… Дженни, распорядитесь быстро насчет льда…
— Спасибо, доктор.
— Это безумие, безумие — то, что я делаю…
Море Бофорта, северный полярный круг Исследовательский бот «Альта»
Двумя неделями ранее
У старшего матроса Дина Пол лака выдался нелегкий день: сквозняки и ручные лебедки доканали его поясницу, и к вечеру он просто не мог распрямиться. Выданные фельдшером капсулы с какой-то дрянью не помогли, а только растравили жестокую изжогу. Наконец боцман Бутсман обратил внимание на страдания подчиненного, в приказном порядке разложил его на полу, прошелся по спине босыми ногами (Дин орал, но никто не бросался на помощь), — а потом помог опоясаться каким-то специальным поясом из собачьего меха. Сразу после экзекуции Дин был ни жив ни мертв, но некоторое время спустя стал приходить в себя — как бы в новом, не очень знакомом теле. Оно не так чувствовало себя и не так совершало движения…
В теплой куртке-аляске поверх теплого свитера Дин выбрался на палубу и встал у леера. «Альта» шла самым малым ходом, волоча за собой на длинных фалах две гирлянды сонаров. Небо на юге было светло-зеленым, прозрачным, с тончайшим однодневным полумесяцем над самой кромкой горизонта; и бархатно-черным, усеянным крупными звездами на севере. Поверхность океана чуть дышала, прикрытая струями и спиралями морозного тумана. Здесь, вблизи кромки ледяных полей, обычного дыхания океана не было, и черная застывшая вода, казалось, в любой миг могла обратиться в толстое небьющееся стекло…
Когда-то Дин нанимался на «Альту» на один рейс: чуть подзаработать деньжат. Но вот… привязался. Уже четвертый год он выходил в плаванье сюда, в полярные воды, к самой кромке арктических льдов, — следить за какими-то океаническими процессами, за зарождениями течений и ветров… и за русскими, китайскими, английскими, французскими подводными лодками, наверное; так он, во всяком случае, предполагал, слушая изредка разговоры инженеров и ученых.