Бочкин замолчал, и сразу вокруг наступила такая звенящая тишина, что Феофан Анастасьевич даже вздрогнул и огляделся по сторонам. В зале для чтения по-прежнему было пустынно и тихо.
— Что же вы такого наговорили, — пробормотал Феофан Анастасьевич, пораженно, — чушь, ей богу, чушь какая-то. Вы сумасшедший.
— Не верите мне, — сказал Бочкин, — а зря. У меня есть доказательства. Только они надежно спрятаны…
— Зачем вы рассказали мне все это? — Феофан Анастасьевич поднял перо, повертел его в пальцах, и вновь обронил на стол. Он был в замешательстве.
— Я думаю, что вам нужно срочно завершить дело, начатое Собранием. Вам надо уничтожить Антония Тупина, пока он не стал императором. А ведь к этому все и идет. А тогда, поверьте мне, и от вас не останется даже воспоминаний…
— Говорите, у вас есть доказательства?
Тарас Петрович Бочкин согласно закивал. Теперь глаза его бегали по залу, словно выискивая кого-то. Был ли в них огонек безумия, Феофан Анастасьевич не знал. Он посмотрел на часы и понял, что с минуты на минуту должен подъехать Акакий Трестович. Вот и хорошо…
Феофан Анастасьевич поднялся из-за стола, засунул тетрадь подмышку и небрежным движением сдвинул стопки газет на угол:
— Пойдемте, Тарас Петрович. Вы предъявите мне свои доказательства. Тогда, быть может, мы поговорим с вами по-другому…
6
— Машенька, была ли ты хоть раз в Мариинском парке? Красивый, правда? Особенно летом. Мне так нравиться ходить по его дорожкам, сидеть на скамейке, слушать музыку. Слышала ли ты, Машенька, какую чудесную музыку играет оркестр? Музыканты собираются там каждый вечер. Скрипач, такой длинный и с бакенбардами до самого подбородка, а тромбонист похож на медведя, и, наверное, такой же косолапый. И как это Николай догадался, что Мариинский — это мой любимый парк? Или, может, знал?..
Лежа на кровати, Елизавета держала в руках платок синего цвета и рассуждала. Глаза ее блуждали по потолку, но не видели ничего.
— И чего это я все о Николае? — спросила она у воздуха, перейдя на шепот. Машенька, которая хозяйку и так не очень-то слушала, тихонько попросила разрешения выйти и выскользнула прочь из комнаты.
— Кто такой этот Николай, что так запомнился мне в театре? Признаю, симпатичный молодой человек. Образованный, видно, увлекательно говорит… а наглый-то какой! С первого взгляда и — раз — влюбился! Наверняка морочит мне голову… А, возможно, что и не морочит. Как он может? Он так искренне говорил. Боже! Я верю ему, Машенька, как никому еще не верила…
Часы на зеркальной полке тихо заиграли известную мелодию, возвещая о том, что настало шесть часов вечера. Словно проснувшись от этого звука, Елизавета села на кровати и часто-часто заморгала.
— Время! Машенька, время!
Тут она вспомнила, что Машеньки поблизости нет. Вскочив с кровати, Елизавета пробежала к своему уголку и опустилась перед зеркалом на мягкий стул. Схватила расческу и принялась расчесывать непослушные волосы.
— Господи, да расчесывайтесь же, наконец! До чего непослушные! Машенька! Иди сюда немедленно! Время, Машенька, время!
Влетела Маша, вся растрепанная и запыхавшаяся. От нее вкусно запахло свежими пирожками. Наверняка вновь сидела на кухне и чесала языки с кухаркой.
— Расчесывай скорее. Через час мне надо быть уже в парке! А еще столько всего надевать!
Маша вытерла руки в жиру о передник, взяла расческу и профессиональными движениями стала укладывать Елизавете волосы. Вскоре на голове девушки образовалась вполне приличная прическа. Тогда перешли к одеванию.
На затягивание корсета, укладку пышных складок платья ушло почти полчаса, зато, когда все было закончено, Елизавета выглядела просто замечательно. Никто и никогда не дал бы ей девятнадцать. Сейчас она выглядела только на шестнадцать, и ни годом больше.
Однако, следуя типичной женской самокритике, Елизавета морщила нос и говорила:
— Нет, как же я некрасива! Все на мне висит, как на вешалке! А груди где мои, а?
Конечно, Елизавета сильно преувеличивала.
Когда стрелки на часах приблизились к семи, Елизавета побежала на улицу, к минимизу, и уже в нем смогла спокойно вздохнуть. Волнение от столь неожиданно назначенного свидания заставляло сердце ее биться в сто раз чаще обычного и хотя мысли о том, что все это неправильно как-то и чересчур быстро буравили ее голову, она успешно отбрасывала их в сторону, а сама думала только о предстоящей встрече.
Это было не первое свидание Елизаветы с молодыми людьми. Будучи красивой и умной девушкой, она не имела дефицита поклонников, которые посещали ее едва ли не ежедневно. Правда, в последние несколько лет рвение молодых людей из знатных семей связать свою судьбу с мадмуазель Бочариной несколько поубавилось. Многие женились на других, а те, кому просто не повезло в общении с молодой и задорной Елизаветой, распространяли о ней слухи, как о неприступной, капризной и малоинтересной девушке. Этому, ясное дело, никто не верил (кроме, разве что о неприступности, поскольку назначить более одного свидания с Елизаветой не удавалось никому. Всех своих ухажеров Елизавета находила скучными, глупыми и непригодными к более близкому знакомству).
А в этот вечер Елизавета и сама не знала, для чего едет на свидание с таинственным Николаем. Вернее, она отрицала, что это свидание, твердила про себя, что ей просто интересно поближе познакомиться с дерзким молодым человеком, вот так сразу признавшимся ей в любви. Вот скажите мне, какое же это свидание? Он мне совершено не нравится, просто немного симпатичен. Он не предлагал мне ничего, кроме как прогуляться с ним по парку. Так любой может предложить. С чего вы взяли, что в таких ситуациях обязательно нужно сразу целоваться и признаваться друг другу в любви?..
Мысли мыслями, но что-то Елизавета определенно чувствовала, иначе для чего ей было соглашаться на встречу?
Николай ждал ее у входа в парк, как раз около аллеи, ведущей вглубь. Одет он был неброско, в серый костюм, так что если бы не букет роз, который он сжимал в руке, Елизавета бы его и не заметила.
— Николай, вы?! — воскликнула она, едва сойдя со ступенек минимиза.
— Добрый вечер, — Николай подошел быстрым шагом, поклонился и протянул Елизавете букет, — это вам.
— Розы! — сказала Елизавета, принимая букет, и посмотрела на них так, слово впервые в жизни увидела такие замечательные цветы. Букет состоял из девятнадцати роз, был аккуратно завернут в бумагу, и удержать его в одной руке было для Елизаветы задачей не по силам. Она протянула букет обратно, — возьмите, Николай, я не в силах его удержать. Отдадите, когда будете провожать меня домой…
"Боже, что я такого сказала?! — ужаснулась она, — сама намекнула ему на то, чтобы он провожал меня! Какой ужас!"
Однако же, слетевшие с губ слова уже нельзя было воротить. Да и, честно признаться, Елизавета не очень-то жалела о сказанном. Несколько секунд оба они безмолвно стояли на месте, а затем Елизавета, никогда не любившая затяжных молчаний, воскликнула:
— Ну, чего вы стоите, Николай?! Пойдемте в парк!
— Пойдемте, — согласился Николай, — надеюсь, вы позволите взять вас за руку?
Елизавета подумала, и кивнула:
— Позволю, уважаемый. Иначе, какое же это будет свидание?..
Мариинский парк недаром располагался близ гимназий. Еще издревле он был любимым местом прогулок гимназистов. Правда, нельзя было сказать, что другие жители Петербурга не любили посещать его, прогуливаться по аллеям и отдыхать на скамейках. Парк был расположен таким образом, что в нем невозможно было заблудиться. Все тропинки были выложены булыжником, такой ширины, что четверо человек совершенно спокойно могли идти вместе. Прибавить к этому огромные развесистые лапы лип, дубов, березок и голубых елей, вкупе с двумя небольшими озерами, в которых особенно удачливые рыбаки иногда могли что-нибудь поймать — и мы получим великолепную картину парка. Гулять в нем действительно было одно удовольствие. Несколько оборудованных оркестровых площадок собирали вокруг себя зевак, пожилых, в основном, людей, и прекрасная музыка разносилась по аллеям, радуя слух.
Некоторое время Елизавета и Николай прогуливались молча. Елизавета, держа под руку молодого человека, прислушивалась к своим внутренним ощущениям и находила, что они довольно приятные. Украдкой девушка не уставала разглядывать своего Николая, находя в его лице, фигуре, манере держать спину и походке все новые и новые интересные черточки.
— Скажите, вы откуда родом? — поинтересовалась Елизавета, наконец, собравшись с духом.
— Я родился в Германии, — ответил Николай, — мать моя наполовину немка, а имени отца я не знаю.
— Как же так вышло?
— Мать никогда не говорила мне, кто мой отец. Человек, с которым она проживает, мне не родной. Я знаю только, что отец живет в Берлине, но выяснить точнее мне помешала война. Мы с матерью перебрались в Петербург. Поскольку она неплохо знает русский, обучила и меня.