Мне кажется, что все похищенные каким-то образом были знакомы с теми, кто совершил над ними насилие. Акакий Трестович же считает, что знание чего-то особо важного, какой-то информации о людях, похитивших их, привело похищенных в состояние ужаса, страха перед, возможно, разоблачением. В результате они предпочитали бежать, а не сопротивляться. Я не буду останавливаться на подробном изложении фактов похищений. Взять на заметку, что надо бы рассмотреть вариант с влиянием на похищенных Антония Тупина. Правда, Акакий Трестович настоятельно советовал мне отбросить этот вариант немедленно же, и говорил, что лично поговорит с Антонием на днях. Завтра или же послезавтра.
Пока не забыл, надобно отметить, что размышления мои на счет числа тринадцать, которое фигурировало в самом начале этого дела, подверглись сегодня опровержению. Дело в том, что тела двоих из похищенных, а именно — АлексАндра Анатольевича Пухеева и Федора Симеоновича Шнапса, коих я упоминал также во вчерашнем моем списке, на странице… шесть, были обнаружены сегодня в Неве. Тела, обезображенные, правда, незначительно, прибило течением к порту "Морская волна", где они и были подобраны спасательным каром. По словам матроса, он вначале принял оба тела за мешки с мусором, которые имеют обыкновение выбрасывать жители близлежащих домов, однако при более подробном рассмотрении пришел в неописуемый ужас и едва не потерял сознание, когда вытаскивал трупы из воды багром.
Оба тела были сданы на экспертизу в центральный морг, и все требуемые мне данные будут предоставлены ближе к обеду завтрашнего дня. А пока же можно строить только предположения. Сам я тела не видел, но их видел Акакий Трестович. Он утверждает, что лица мертвецов абсолютно чисты и на них сохранилось столь умиротворенное выражение, словно они всего лишь спят. Даже холодные воды Невы не столь сильно повлияли на их внешний вид…
И в заключение хочу добавить о странной встрече, произошедшей со мной, когда я уже подходил к дому. Возможно, оно тоже имеет косвенное отношение к похищению.
У самых ворот встретился мне молодой человек, лет, наверное, двадцати пяти — двадцати семи, черноволосый и худой. Одет он был несколько странно — почти всю его фигуру скрывал широкий черный плащ, поднятый же воротник закрывал лицо и виден был только острый нос и широкий лоб без морщин. Представился молодой человек, как Тарас Петрович Бочкин, студент Петербургского университета международных отношений. Ухватив меня за рукав камзола, он заговорил быстрым и тихим шепотом, так, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-либо из его говора.
Я сильно торопился, и поэтому не вслушивался особо, но некоторые нюансы его рассказа меня заинтересовали. В частности Бочкин утверждал, что он был лично знаком со всеми тринадцатью исчезнувшими, что он, а так же еще один человек участвовали в некотором таинственном заговоре, суть которого Бочкин объяснять не стал. Он делал ударение на то, что людей похитили призраки (вот смеху-то!). Дескать, в Петербурге уже давно существует некая организация призраков, которая в светлое время суток занимается тем, что забирает в мир иной души умерших людей, а по ночам они обращаются в обычных людей и проводят время по своему собственному усмотрению. Бочкин утверждал, что члены тайного заговора каким-то образом перебежали дорогу обществу призраков и те решили избавиться от них, во что бы то ни стало. Сам же Бочкин, а так же его компаньон, в тот день в городе не присутствовали и, следовательно, кара призраков их не постигла. Однако Бочкин уверен, что в скором времени призраки настигнут и его. Судя по виду и поведению молодого человека, он очень боялся. Все время осматривался по сторонам и боялся даже своей собственной тени. А еще, мне кажется, он сильно болен, психически. При виде крытого минимиза, показавшегося на самом конце улицы, Бочкин извинился и торопливо исчез за поворотом, так и не дав мне ничего у него выспросить. Думаю, что человек этот один из многих, так называемых, распространителей слухов, кои имеют свойство появляться обычно в моменты, когда совершаются громкие преступления или какая-либо шумиха вокруг Его императорского величества. Люди эти, не смотря на всю ту чушь, какую они несут, однако же свято верят в нее сами и рассказывают окружающим, чем сбивают следствие и творят беспорядки. Я думаю, что речь молодого человека была скорее бессвязной и таила в себе глубокий страх неизвестно перед чем. Скорее всего, он болен каким-нибудь психическим расстройством, открыто вылившимся именно в связи с громким преступлением. Надо бы не забыть при следующей нашей встрече (а я уверен, что таковая в скором времени мне предстоит) арестовать Тараса Петровича Бочкина и доставить его куда следует. А пока же перейдем непосредственно к описанию тех немногих улик, которые мне, вкупе с Акакий Трестовичем, все же удалось собрать…
4
Большой Театр на Антоновской площади давно и сильно пленил сердце молодой Елизаветы Анастасьевны Бочариной. Ее привлекали могучие колонны, подпирающие фасад театра, огромные двери, распахивающиеся с неизменным скрипом и выбрасывающие в воздух запах лака и бутафории, маленький, уже давно состарившийся, но все никак не желающий умирать лакей с длинной густой бородой и унылым взглядом. Лакей принимал одежду и чаевые с одним и тем же торжественным выражением на сморщенном лице, словно то были не деньги и меха, а редчайшие сокровища. Привлекали и люди, посвящавшие вечера созерцанию искусства. Чопорные дамы с собачками, пожилые кавалеры, девушки и юноши, кое кто, просто заглянувший посмотреть (впрочем, таких было немного), все они были равны перед сценой, стоило им пересечь порог театра и приблизиться к вешалке…
Пахом Пахомович, предприниматель, тридцати семи лет от роду, выглядел намного моложе своих лет, и, знавшие его только в лицо, могли предположить, что возраст его едва-едва достиг тридцати. Он принадлежал к такому типу людей, которые производили на окружающих двоякое впечатление. С одной стороны Пахом Пахомович был красив, умен, знатен и очень заметен. Эти черты характера и внешности помогли ему довольно быстро освоиться в среде предпринимателей и открыть несколько питейных заведений в Петербурге практически задаром, так, что доходы превысили расход буквально за два-три месяца. Но с другой стороны, при ближайшем рассмотрении, всей своей натурой и нелепыми, порой грубыми повадками Пахом Пахомович отталкивал. Слуги его не любили, близких друзей не было. В округе он слыл эгоистом и скрягой, прячущим деньги под полом в кухне. Был ли он влюблен в Елизавету Анастасьевну не известно, однако внимание ей уделял уже с полгода и, возможно, рассчитывал заключить выгодный во всех отношениях брак. Сама Елизавета Анастасьевна считала, что Пахом Пахомович человек, в общем, неплохой, но заводить с ним какие-то далеко идущие отношения в скором времени не собиралась.
Нынче вечером в Большом Театре было многолюдно. Пьеса давно привлекала внимание видных деятелей и знатных господ столицы. Елизавета Анастасьевна, ведомая под руку Пахомом Пахомовичем, ошарашенная, некоторое время не могла выразить свое восхищение, буквально захлебнулась в потоке слов, но все же довольно быстро пришла в себя и крепче сжала локоть Пахома Пахомовича:
— Гляньте-ка, как красиво! — восхищенно зашептала она голосом ребенка, впервые попавшего на ярмарку, — я не была здесь тысячу лет! Как же все изменилось! Потолки расписали… а эти ковры на лестницах, посмотрите же!
На самом деле, не проходило и недели, чтобы Елизавета Анастасьевна не посещала Большой Театр. В основном она ходила по нескольку раз на одни и те же спектакли, а знаменитую "Сказку о большой любви" смотрела четыре раза и даже знала имена ведущих актеров.
Пахом же Пахомович, наоборот, нисколько в лице не менялся, поскольку театр не очень жаловал и считал его пустой тратой времени и средств. Предпочтительнее тратить деньги на пиво, нежели на два часа просмотра переодетых во что попало, кривляющихся людей. Он лениво и бегло осматривал окружающих, изредка высматривал знакомое лицо и, когда взгляды их пересекались, улыбался ослепительно, легко кивал головой и заламывал бровь, словно спрашивая: "Как? И вы здесь сегодня вечером? Какая неожиданная встреча!". В целом же, настроение Пахома Пахомовича можно было бы отнести к подавленному. Возникшие на днях проблемы с отчетностью в одном из пабов, не давали ему покоя, заставляя его ворочаться ночи напролет в постели, размышляя. В результате Пахом Пахомович похудел, а под глазами образовались сероватые мешки, которые он тщательнейшим образом замазывал пудрой.
— Первый звонок! — обрадовано воскликнула Елизавета Анастасьевна, — В ложу! Пойдемте в ложу!
Малый зал, в котором ожидалось представление, находился на втором этаже театра, куда и следовали люди по широкой, устланной коврами лестнице. Елизавета Анастасьевна приняла свой и решительно потащила мужчину наверх, словно это не он сопровождал ее, а, наоборот, она его.