Писатели не желали больше продавать себя за высокое жалование и дешевые уловки авторства — старинные наряды, бывшие отличительными знаками их профессии, известные имена, которые им было разрешено и даже вменено в обязанность присваивать, а также позволенную и даже поощряемую экзотичную интимную жизнь. Они крушили и ломали, бесчинствовали и разрушали, а полиция Трудовой Администрации, в надежде подорвать мощь издателей, любезно оставалась в стороне. Роботы-штрейкбрехеры, в спешке нанятые запоздало встревоженными издателями, также не предпринимали никаких действий, получив в последнюю минуту запрет от Межпланетного Братства Свободных Бизнес-Машин. Поэтому они просто стояли в стороне — угрюмые горестные статуи, покрытые вмятинами от кирпичей, язвами от кислот и почерневшие от ударов ручных разрядников во время драк с пикетчиками — и наблюдали, как гибнут их стационарные неодушевленные родичи.
Гомер Хемингуэй прорубился топором через невзрачную серую контрольную панель «Всеписателя» из издательства Рэндом Хауз и яростно принялся крушить лампы и транзисторы.
Сапфо Уоллстоункрафт Шоу вставила огромную пластиковую воронку в блок памяти «Книжника-писателя» и влила дна галлона дымящейся азотной кислоты в его неописуемо хрупкие внутренности.
Гарриет Бичер Бронте облила нортоновский «Романист» бензином и радостно завизжала, когда языки пламени взметнулись ввысь.
Элоиза Ибсен, сорвав с себя рубаху и размахивая серым флагом со зловещим черным «30», знаменующим конец машинной литературы, вскочила на троих корчившихся от страха вице-президентов, которые пришли «посмотреть, как роботы разгонят этих наглых зажиревших обезьян». Какое-то мгновение она удивительно походила на героиню картины Делакруа «Свобода на баррикадах».
Абеляр де Мюссе, в цилиндре набекрень и с карманами, раздувавшимися от прокламаций о самовыражении и созидательстве, направил автомат на патнемовский «Сюжетник».
Марсель Федор Джойс швырнул гранату в «Ассоциатор-серьезник» издательства Шастер.
Дилан Биси Донне расстрелял из базуки бэнтемовский «Бард».
Агата Нгайо Сейерс отравила «Тайнораскрыватель» издательства Даблдей магнитным порошком.
Сомерсет Мейкпис Диккенс разнес молотом харкортовский «Нудномаратель».
Герберт Дж. Хайнлайн нашпиговал взрывчаткой аплтоновский НФ и едва не лишился жизни, отталкивая остальную толпу на безопасное расстояние, пока огненно-белые вихри не прорвались через закрученные спиралью нити тонких серебряных проводов.
Норман Винсент Дюран взорвал баллантайновский «Книгостроитель».
Тальбот Фенимор Форестер изрубил мечом хьютоновский «Историограф», вскрыл его алебардой и налил внутрь греческий огонь, сделанный собственноручно по старинным рецептам.
Люк ван Тильбург Вистер разрядил свою шестистволку в «Вестернер» издательства Уитлзи и с криком «Йо-хо-хо-о!» прикончил машину шестью динамитными шашками.
Фриц Эштон Эдисон выпустил облако радиоактивной пыли внутрь «Фантазировщика» Фикшн Хауз (а на самом деле перестроенного даттоновского «Мечтателя» с ручным контролем достоверности).
Эдгард Аллен Блох, размахивая электродубинкой на карманных изотопных батареях, в одиночку вывел из строя целый этаж различных резаков, бумагосшивателей, глянцевателей, уплотнителей, пропитчиков и прочей ерунды.
Конан Хаггард де Камп протаранил «Плащ-кинжальник» из Голд Медал пятитонным грузовиком с заостренным бампером.
Шекспиры опустошали, Данте сеяли электрохимическую смерть; Эсхилы и Мильтоны боролись плечом к плечу с Золя и Фарреллами; Рембо и Бредбери поровну делили революционные опасности, в то время как целые орды Синклеров, Бальзаков, Дюма и авторов по имени Уайт, различавшихся только инициалами, разделывались с оставшимся в тылу.
Это был черный день для всех книголюбов или, возможно, заря новой эры.
4
Одно из последних событий в Избиении словомельниц, сравниваемое позже некоторыми историками с пожаром в Александрийской библиотеке и сжиганием книг нацистами, другими же — с Бостонским чаепитием и штурмом Бастилии, разыгралось в сводчатом зале, который делили Рокет Хауз и Протон Пресс. После ужасной бомбардировки «Словомастера» Гаспара Элоизой Ибсен в оргии разрушения наступило затишье. Все выжившие посетители разбежались, за исключением двух престарелых школьных учительниц, которые, пятясь, отошли к стене, и, прижавшись друг к дружке для поддержки, поглядывали вокруг, не имея сил сдвинуться с места.
Рядом с ними оказался хрупкий робот, отделанный анодироманным алюминием розового цвета. Он казался таким же напуганным, как и старушки. Да и весь облик робота с осиной талией и весьма тонкими запястьями и лодыжками — не в пример даже элегантному, поджарому Зейну Горту — был на удивление женственен.
Через минуту или около того после взрыва из-под табельных часов поднялся Охранник Джо. Он медленно пересек комнату, выудил из шкафа щетку и совок с крышкой, так же не спеша вернулся с ними обратно и еще более медленно и лениво начал убирать вокруг развороченных краев взорванной словомельницы, сметая в кучу кусочки металла, изоляции и бирюзовой одежды. Он вытащил из кучи опаловую пуговицу и рассматривал добрых десять секунд. Затем, покачав головой, уронил ее в совок с легким «дзинн».
Обе учительницы и розовый робот следили за ним всеми своими пятью глазами, впиваясь в каждое его движение. Он сгребал останки бедного папаши и символа безопасности, — что ж, пусть и тот и другой ушли, но сейчас он остался один и поэтому должен был это сделать.
Джо дважды наполнял и выносил свой совок. Эта операция требовала длительного путешествия за пределы комнаты. И тут появились опьяненные победой писатели. Они врезались в огромный зал клином, на острие которого ужасающе гудели двадцатифутовые языки пламени трех огнеметов.
Пока три команды огнеметчиков с помощниками злобно расправлялись с пятью оставшимися словомельницами, остальные писатели кружили по залу, вопя, как дьяволы, а дымные багровые отсветы еще больше придавали им вид исчадий ада. Они пожимали руки, хлопали друг друга по спине, целовались, крича о каких-то ужасающих деталях уничтожения особенно ненавистной словомельницы, и раскатисто хохотали.
Учительницы и розовый робот еще теснее прижались друг к другу. Охранник Джо посмотрел через сутулое плечо на вторгшихся, снова покачал головой и, словно проклиная их про себя, продолжил бесполезную уборку.
Несколько писателей случайно образовали змейку, и вскоре все остальные, кроме огнеметчиков, присоединились к ней. Держа руки на плечах впереди идущих, они, топая и шаркая ногами, двигались изогнутой спиралями, дважды опоясывающей комнату и проходящей мимо чернеющих покоробленных словомельниц, неосторожно приближаясь к смердящему пламени. Проделав два шага вперед, шаг назад, они ритмично издавали животные крики и рычание.
Учительницы и розовый робот, когда кольцо змеи изогнулось в их направлении, отпрянули еще ближе к стене. Охранник Джо попал в ловушку, оказавшись между второй внешней и внутренней спиралями, но по-прежнему продолжал подметать, только теперь уже постоянно покачивая головой и бормоча что-то про себя.
Среди животного рыка постепенно начали выделяться выкрикиваемые в унисон слова, которые стали упорядочиваться, пока не прояснилась вся ужасная речевка:
К маме… издателей!
К маме… издателей!
На сло… во… из… трех… букв!
В зад всех программистов!
В зад всех программистов!
Слово… мельницы… Долой!
И тут в поведении розового робота произошли разительные перемены. Он выпрямился, оттолкнув назад обеих учительниц, и храбро пошел вперед, хлопая тонкими алюминиевыми руками, как человек в туче комаров, и выкрикивая что-то полностью тонувшее в реве толпы.
Писатели заметили это направленное движение и, привыкнув, как и все люди, убираться с дороги у роботов, когда те были в определенном настроении, просто разорвали цепь, чтобы дать пройти, при этом добродушно посмеиваясь и посвистывая.
Писатель в мятом цилиндре и порванном плаще крикнул:
— Да она милашка, ребята!
Это наблюдение вызвало неописуемое веселье, и маленькая писательница в беспорядочных мужских одеждах XIX столетия по имени Симона Вульф-Санд Саган крикнула вдогонку:
— Берегись, розочка! То, что мы собираемся писать сейчас, разнесет схемы у всех роботов-госцензоров!
Розовый робот достиг противоположного конца комнаты, пройдя сквозь змейку четыре раза. Еще некоторое время он продолжал молотить руками и неразборчиво вскрикивать, пока ближайшие к нему писатели поворачивали головы, чтобы продекламировать с ухмылкой на лице речевку.