Ночью Лене приснились дети-уроды. Это был кошмарный сон. Синюшные, тощие младенцы с безобразно-большими головами тянулись к ней, хватали за платье, впивались в ноги беззубыми ртами. Она проснулась со стоном, в холодной испарине. Испуганный Толя стоял рядом с ее постелью. Они все еще спали в одной комнате – квартира у родителей была двухкомнатная.
– Ты что?! – шепотом спросил он. – Ты так плакала…
Лена в страхе отвернулась. Толя постоял еще и, ничего не поняв, вернулся к себе в постель. Лена тут же пожалела, что не ответила ему. Ей все еще было страшно – до крика, до истерики. Она оперлась на локоть и позвала:
– Толь… Толя… Иди сюда.
Он с ворчанием вернулся. Длинный, худющий – ему недавно исполнилось четырнадцать и он стремительно тянулся вверх. Густые волосы – как смола, черные, блестящие. Глаза, скорее, маленькие, но быстрые, живые. Усмешечка – то ли наглая, то ли застенчивая. Хриплый голос. Развинченная походка родительского любимчика. Он уже начинал сбривать пушок на щеках отцовской бритвой. А вот прыщи у него так и не появились. Девчонки из его класса с ума по нему сходили. Она считали, что Толя – вылитый красавчик брюнет из французской группы «Спейс». Конечно, Лена не видела его в темноте. Но все равно, она знала это лицо наизусть.
– Тебя не поймешь, – сказал Толя.
– Слушай, – у нее почти пропал голос. – Ложись рядом, а?
– Ты рехнулась?
– Мне страшно… Тебе бы такое приснилось, -
жалобно настаивала она. – Ты чего боишься? Я же твоя сестра!
Она его убедила. В детстве они часто спали вместе – заигрывались и засыпали в одной постели. Потом приходила мама и разгоняла их по местам. Но потом дети перестали это делать, они уже просто плохо помещались водной постели. И вот теперь, спустя несколько лет, Толя снова лег рядом. Он лежал поверх одеяла, и Лена чувствовала прикосновение его холодного голого плеча. Слышала его запах – запах кожи, волос, слабый табачный аромат – недавно он тайком начал курить. У нее в ушах зашумело, и она вздрогнула.
– Холодно? – каким-то странным голосом спросил Толя.
– Да.
– И мне, – быстро сказал он. – Я под одеяло. Ладно?
Она уже не могла ничего сказать. Он укрылся ее одеялом, и она почувствовала, какие у него ледяные ноги. (Их головы – рыжая и черная – лежали на одной подушке, волосы смешивались. От волнения ее тошнило. Тошнило и от слова «брат». Она ненавидела это слово! Нельзя даже подумать о таком… Почему нельзя?! В последнее время она так много думала об этом, что боялась сойти с ума. На переменах выбегала в коридор и искала Толю. Они учились в одной школе, в одной смене, но конечно, в разных классах. Она – в десятом, а он – в восьмом. Лена видела, как он стоит с парнями у стенки и нагло провожает глазами расхаживающих по коридору девчонок. Она робко приближалась, проходила мимо. Он ей улыбался, она скользила по нему небрежным взглядом, махала рукой. Свернув за угол, Лена была готова прокусить рукав своей школьной формы, вцепиться зубами в руку. Брат! Младший сводный брат! Любая прыщавая девчонка может строить ему глазки – любая! Только не она! Лена уже не помнила, когда началось это безумие. Теперь ей казалось, что давно. Что оно было всегда.
Он лежал рядом, и от него пахло мужчиной. Толя молчал. Видимо, он все же был очень смущен.
– Слушай, – шепнула она.
– Ну?
– Ты целовался уже с кем-нибудь?
Он самодовольно хмыкнул. У нее замерло сердце:
– Целовался?
– Ты отцу не говори, – прошептал он. – Да. Вообще-то уже с тремя.
Ее будто ударили в грудь. Она повернулась к нему:
– С кем?!
– Да тише ты, – испуганно оглянулся он на дверь. Дверь была прикрыта. – Ты их, может, и не знаешь. Две из нашей школы, одна – из летнего лагеря. Этим летом…
– А еще что ты делал? – шептала она, изо всех сил сдерживая слезы. – Расскажи все. Ну, все. Я никому не скажу.
– Да что ты пристала? – с досадой спросил он. – Я же тебя не спрашиваю, целовалась ты или нет.
– Нет!
Он молчал, осмысливая ее слова. Она все-таки была старшей сестрой. Красивой, фигуристой, улыбчивой девчонкой. Красилась, ходила на дискотеки. Ездила в летние лагеря. Ему казалось, что у нее этот опыт должен быть позади.
– А почему нет? – спросил он наконец. – Знаешь, у нас все девчонки в классе уже… Конечно, кроме уродин.
– Мне никто не нравится, – резко сказала она. – И я просто не умею.
– Да? – оживился он. – Это просто! Ладно, я тебе скажу. Эти первые два раза – так, чепуха. После дискотеки провожал девок, и все. А вот летом, в лагере, была одна вожатая. Ей уже двадцать, представляешь? Вот с ней было по-настоящему.
– Значит, она тебя научила? – с трудом выдавила Лена. Она никогда не думала, что ревность – это так страшно. Боль была физическая. Сердце будто кипятком шпарили, голова горела, закладывало уши.
Толя хмыкнул в темноте. На самом деле, эта вожатая вспоминалась ему не в таком уж розовом свете. Целоваться она его действительно обучила. Учила правильно дышать, водить языком, обниматься, расстегивала на себе блузку, сдвигала бретельки лифчика, клала его руку себе на грудь. Но когда она полезла ему в джинсы, он осрамился, хотя женщина возбуждала его долго и умело. Каждую минуту он ждал стука в дверь – ведь даже во время сончаса то и дело что-то кому-то нужно от вожатой отряда. Кроме того, дело было в пятницу – а значит, с последнего банного дня прошла почти неделя. От вожатой невыносимо пахло потом – чистоплотностью она не отличалась. Но конечно, он не мог рассказать об этом сестре.
– А ты? – Лена наконец решилась.
– Что я?
– Ты меня научишь?
Некоторое время они молчали. Потом Толя сел в постели и уставился на светлеющее пятно окна. Близился рассвет.
– Рассердился? – спросила она. – А мне что делать? Говорю же – я не умею.
– Ладно, – прошептал он. Взглянул на дверь. Запора на двери не было – и в этот миг он впервые пожалел об этом.
Губы сестры оказались мягкие, шелковистые, чуть соленые. Волосы пахли сладко и знакомо – они мыли головы одним и тем же шампунем. Страх быстро прошел. Лена тоже перестала бояться. Тут не оказалось ничего страшного. Она только старалась отодвинуть подальше неприятное слово «брат». Это слово все портило, превращало в детскую игру.
В комнате стало совсем светло. На улице оглушительно каркали вороны. Резко зазвонил будильнику родителей. Подростки вздрогнули. Они лежали, обнявшись и переводя дыхание. Губы у Лены распухли – она целовалась жадно и неумело.
– Иди к себе, – шепнула она.
Толя бесшумно выбрался, из-под одеяла и на цыпочках прокрался в свою постель. Вскоре по коридору прошаркали тапки матери. На кухне зашумела вода, с шумом зажглась газовая колонка, загремел чайник, опускаемый на плиту. Начиналось самое обычное утро.
С тех пор днем они старались поменьше быть вместе. Даже взглядами не встречались. Порознь приходили из школы. В разное время готовили уроки. Мать даже заметила, что между детьми будто черная кошка пробежала. Она пыталась выяснить причину, но ничего не добилась, и решила, что дети просто растут. Зато ночью, заслышав за стенкой родительский храп, Толя перебирался в постель к сестре. Они лежали обнявшись, умело и жадно целовались, стягивали с себя пижамы, с упоением гладили и изучали друг друга. Не было ни страха, ни смущения – ведь они родные, свои. Лене удалось убедить брата, что в этом нет ничего постыдного. А он был в восторге. Восхитительная ночная игрушка – живая, теплая, безотказная – всегда была рядом. Она была своя. Она была – сестра. Но последней грани они еще не переступали. Это не удалось бы превратить в игру. Пришлось бы действовать всерьез.
Закончив школу – обычную и художественную, Толя поступил в училище декоративно-прикладного искусства. Он мечтал делать мозаики и витражи. Лена больше интересовалась техникой, компьютерами. В их маленькой комнатке уже не хватало места, здесь стояло два рабочих стола. И папа Юра принял историческое решение. Он копил деньги, чтобы обменять квартиру на большую, с доплатой. Возил из Польши шмотки и парфюмерию, торговал в Столешниковом переулке, позже в Лужниках. И как-то после очередной удачной поездки он подозвал сына:
– Держи ключи. Я снял в соседнем доме однокомнатную, совсем дешево, по знакомству. Будешь там жить.
Мать пришла в ужас:
– Он будет водить туда девиц из своего училища! Я их видела – сплошная богема!
Но папа Юра был тверд:
– Пора и девицам появляться. Ничего страшного! Ты бы лучше подумала, как дети в одной комнате спят!
Лена слышала этот разговор, и ее передернуло. Неужели они узнали?! Но оказалось, что папа Юра имел в виду только тесноту. А девиц из училища Лена не боялась. Она знала, что все последние три года брат принадлежит ей одной. Ей даже казалось, что он побаивается глядеть на других девушек.
