— Ничего, нужно терпеть. Все когда-нибудь там будем. Нужно терпеть…
— На похороны-то вы придете?
— Ну, как же, обязательно. Конечно, приду. Что там милиция говорит? — в свою очередь спросил Гиль, зыркнув своими шустрыми глазками в мою сторону.
— Да, кстати… вот… как раз… — наконец вспомнила обо мне Вера. — Вот, познакомьтесь, пожалуйста — это Татьяна, частный сыщик. Я заказала ей расследование… чтобы узнать, кто же на самом деле убил папу. Ведь эта милиция, вы сами знаете, им стоит только сказать, что у человека есть деньги, как они никакого другого мотива и не видят. Вот и занимаются сейчас этими деньгами… только время зря тратят. А Татьяну мне очень рекомендовали… Володя Савельев — вы же знаете его? — он очень Татьяну хвалил.
— Ну, что же, очень хорошо, — говорил Гиль, подозрительно ощупывая меня своими глазками. — Дополнительное расследование… очень хорошо. Мы все будем надеяться…
Я решила, что настало время и мне вступить в разговор.
— Я просила Веру Самуиловну представить меня лично для того, чтобы вы не сомневались: я представляю ее интересы, и чтобы мы с вами могли побеседовать со всей возможной откровенностью.
— Да, Семен Валентинович, вы уж, пожалуйста… — поддержала меня Вера. — Ведь нужно же найти того, кто убил папу!
— Ну, как же… нужно. Очень нужно, — говорил Гиль, бегая глазками по сторонам.
— Тогда, если вы не возражаете, я задам несколько вопросов?
— Ну, как же… конечно. Если нужно… задавайте свои вопросы.
Судя по выражению его лица, рекомендация Веры не очень склонила его быть со мной откровенным. Впрочем, я на многое и не рассчитывала. Мне были немного известны особенности той среды, в которой действовал уважаемый господин Гиль. Я знала, что среда эта очень специфичная и закрытая и что закрытость эта связана, прежде всего, с тем, что там иногда проворачивают не совсем законные операции.
Поэтому я и не надеялась, что Семен Валентинович так-таки и выложит мне все свои коммерческие тайны, едва только узнает, что я здесь по поручению дочери убитого антиквара. Но, по крайней мере, присутствие Веры давало надежду на то, что со мной хотя бы будут говорить, тогда как в любом другом случае, скорее всего, не захотели бы даже встретиться. Я набрала воздуху в грудь и приступила.
* * *— Когда в последний раз вы видели Самуила Яковлевича?
— В тот самый день, когда его… когда случилось это несчастье. Днем мы, как обычно, встречались с ним по делам, а вечером он пошел на эту вечеринку. Кто бы мог подумать, что все так закончится…
— В день вашей встречи вы не заметили чего-то необычного, каких-то непривычных особенностей его поведения? Он не был взволнован, например, или, может быть, напуган?
— Да нет… нет, все было как обычно. Ничто не предвещало беды.
— Понятно. Теперь я хотела бы поговорить о той деятельности, которой вы занимались вместе с Самуилом Яковлевичем.
Судя по сразу же возникшему отчуждению на начавшем было уже оттаивать лице агента, я поняла, что о «деятельности» он мне много не расскажет, и, следовательно, если и есть в этом деле какой-то внятный мотив, то он имеется именно здесь.
— Если я правильно поняла, вы часто находили покупателей для Самуила Яковлевича?
— Ну… в общем, да… Но, впрочем, у него еще был магазин, туда тоже приходили люди. И покупали.
— Да, разумеется. Но я бы хотела поговорить сейчас о клиентах, которых находили для него вы. Что это были за люди, как бы вы могли их охарактеризовать?
Агент совсем скуксился, съежился на стуле и, кажется, даже немного уменьшился в объемах. О «людях» говорить он явно не хотел.
— Ну… видите ли… вообще-то это конфиденциальная информация. Наши клиенты не любят, когда про них много рассказывают…
— Семен Валентинович, я ведь не прошу вас называть мне адреса и фамилии. Я прошу дать общую характеристику тех, кто входил в число ваших клиентов. Например, это, наверное, были люди достаточно состоятельные, из небедных слоев общества, не правда ли?
— Ну… в общем, да… состоятельные…
Я поняла, что по этому пункту ничего от него не добьюсь. Может быть, с ростовщичеством мне повезет больше? Я помнила о предостережении Мельникова и о том, что Вера, скорее всего, не знала об этой стороне деятельности своего отца, и я не планировала пока ставить ее в известность. Но даже в ее присутствии я могла с помощью некоторых полунамеков попытаться выудить из неразговорчивого Гиля пару-тройку высказываний на эту тему.
— При продаже каких-либо антикварных вещей или картин каким образом производились расчеты?
— Чаще всего наличными. Иногда деньги переводились на счет в банке, но это бывало редко.
— А могли, например, в уплату за картину быть приняты драгоценности? Или другое произведение искусства?
На лице моего собеседника выразилось откровенное недоумение. Немного подумав, он сказал:
— Иногда мы обменивались между собой… то есть продавцы, если, например, у кого-то было то, что нужно нам, а у нас было то, что нужно ему. Определяли примерную стоимость, и если у кого-то предмет был дешевле, он доплачивал наличными. Ну, или… по договоренности. Но, насколько я помню, с клиентами таких обменов никогда не делалось. Они всегда рассчитывались деньгами.
— Хорошо. А клиент должен был обязательно рассчитаться сразу при получении нужной ему вещи или была возможность, так сказать, покупки в кредит? — все пыталась я навести Гиля на нужную мне мысль.
Но при этом вопросе он совсем уже вытаращил глаза и, похоже, окончательно принял меня за полоумную.
— Разумеется, сразу.
— И что, не было ни малейшей возможности немножко оттянуть оплату? — игриво улыбнулась я. — А может, у человека в тот момент денег не случилось?
— Если в тот момент не случилось, значит, пусть приходит, когда «случилось», — раздраженно заговорил Гиль. — Вы поймите, девушка, мы у своих клиентов паспортные данные не спрашиваем, сегодня он здесь, а завтра — неизвестно где. Какой тут может быть кредит?! Да и вообще… У нас все на самоокупаемости, нам никто ничего не дарит, мы сегодня продали вещь, а завтра нам что-то купить надо и, может быть, в два раза дороже. Как мы сможем дело вести, если всем кредиты будем раздавать? А самим на что жить?!
Семен Валентинович не на шутку разволновался. Видимо, я задела его за живое. Однако в смысле информации о ростовщичестве это, увы, ничего не дало.
Напоследок я попробовала прощупать еще одно направление.
— Насколько я поняла, — начала я, когда Гиль немного успокоился, — прежде чем выставить на продажу, например, картину или какую-то старинную вещь, вы сначала определяете ее подлинность?
— Разумеется. Кстати, по этим вопросам мы довольно часто обращаемся к господину Савельеву, с которым вы, кажется, знакомы.
— Да, да, конечно, — поспешила ответить я, вспомнив несколько некстати, как сегодня утром господин Савельев грохотал чашками у меня на кухне. — А вообще, не бывает такого, чтобы покупатель, приобретя у вас какую-то вещь, потом заявлял претензии?
— Я о таких случаях не знаю, — сделав морду кирпичом, ответил агент.
Он явно недоговаривал что-то, но что? О том ли, что всех, кто имеет к ним претензии, они отсылают подальше, или о том, что на всех вещах, которые выставлены в магазине Шульцмана, так же, как на изделиях из турецкого золота, написано: «Предметы возврату и обмену не подлежат»?
Вопрос был интересный, ведь многие вещи подобного рода действительно очень дорогие, и если кому-то продали подделку за оригинал… Как хотите, а тут тоже вполне мог скрываться мотив.
Вообще, чем дальше я знакомилась с этим делом, тем больше появлялось в нем такого, что могло бы указывать на мотив. Иногда, расследуя преступления, я чуть ли не до самого последнего момента не могла определить, что же являлось мотивом. А сейчас — дело еще в самом начале, а мотивов уже слишком много.
Мне оставалось выяснить еще только один вопрос.
— Вы сказали, что в тот день, когда произошло убийство, вы встречались с Самуилом Яковлевичем по делам. Чем вы занимались после этого?
На лице моего собеседника появилась довольно неприятная кривая усмешка.
— Это вы насчет того, не я ли совершил преступление? Должен разочаровать вас. До семи вечера я был в своей конторе, это могут подтвердить многие, кто находился там, а после этого отправился в гости. У моих старых знакомых был юбилей — тридцать лет со дня свадьбы, и мы с женой сидели у них до самого позднего вечера. Солнечная, 35, Наум Кацман, можете проверить.
Я хотела было, как поступаю в таких случаях, сказать ему, что это обычная процедура и он не должен обижаться, но, взглянув еще раз на его противную усмешку, подумала: «А не пошел бы ты!» — и не стала ничего говорить.
Вместо этого я решила взять у него номер мобильного. Было совершенно очевидно, что из нашей сегодняшней беседы я извлекла не слишком много полезного, поэтому вполне возможно, что мне захочется встретиться с агентом еще раз, уже без Веры. И мне совсем не улыбалось вновь полдня искать его.
