— Сейчас, я хочу рассказать по порядку. В ту ночь Днепров не ночевал дома, и с тех пор я стал обращать внимание на его поступки. Изредка он выходил по вечерам вместе со своим новым знакомым и в те дни не возвращался ночевать. Самое замечательное было то, что Днепров каждый раз брал с собой свой огромный сверток. Когда я несколько раз под разными предлогами входил в ею комнату, я видел этот сверток, аккуратно упакованный, в углу у печки. У меня было сильное искушение посмотреть, что в нем, но Днепров, уходя, никогда не забывал запереть свою комнату.
Когда он заметил, что я стал более внимателен к его действиям, чем был до тех пор, он принял некоторые меры предосторожности, которые еще больше укрепили мои подозрения. Так, он стал стараться незаметно уходить и приходить. Однажды мне удалось, установить, что он и его посетитель, который на этот раз пришел пешком (раньше он всегда приезжал в такси), вышли на Таганскую площадь и только там сели в автомобиль. С ними, конечно, был неизменный сверток, который они вдвоем тащили. Прежде, чем усесться, они несколько раз оглянулись. Я подумал: "Что за таинственность?" В ту ночь Днепров опять не пришел домой ночевать.
Теперь, чтобы не томить вас больше, я скажу вам, кто был его спутник. Помните вы дело Роджерса?
Следователь в величайшем волнении вскочил со стула и несколько раз быстро прошелся по комнате взад и вперед. Потом, остановившись против Евгеньева, он спросил:
— Это был Роджерс?
— Да. Я тогда не знал, что это был шпион могущественного и враждебного государства. Но вы помните все обстоятельства этого дела?
— Еще бы не помнить! Там была сплошная цепь неразгаданных до сих пор событий. Документы важного военного значения, которые он похищал, оказывались в столице его страны в тот же день. Самое же поразительное — его побег. Не то удивительно, что ему удалось бежать — это произошло благодаря непростительной, но весьма заурядной оплошности стражи. Его разыскали бы. Все было поставлено на ноги. Но через несколько часов получилась шифрованная телеграмма из города, отстоящего от Москвы на несколько тысяч километров к западу, что Роджерс там. Этой телеграмме не поверили, решили, что давший ее агент сошел с ума. Поиски Роджерса продолжались и остались безрезультатными. Потом выяснилось, что он действительно очутился на родине через несколько часов после побега из тюрьмы, Неужели вы пришли ко мне, чтобы распутать этот узел?
— Именно, — улыбнулся Евгеньев, опять сверкнув очаровательными зубами. — Но на чем я остановился?
Он слегка наморщил лоб и сощурил глаза.
— Да, так вот… Когда начался процесс Роджерса, мне пришлось побывать в суде. И при входе подсудимого я чуть не вскрикнул: это и, был, новый друг Днепрова. Я сидел в глубине зала, и он меня не заметил. Правда, он видел меня мельком раз или два, так что я не уверен, что он непременно узнал бы меня.
С тех пор я стал внимательно наблюдать за Днепровым. После того, как прекратились визиты Роджерса, он некоторое время нервничал, — очевидно, боялся, что следствие обнаружит его причастность к делу. Но этого не случилось, и он, видимо, постепенно успокоился. Затем он повел еще более замкнутую и уединенную жизнь. Одно время я хотел сообщить в ГПУ о нем, но решил, что гораздо лучше будет, если я, живя с ним в одной квартире, сумею усыпить его подозрительность и буду продолжать наблюдение. Однако, долгое время мне не удавалось ничего обнаружить. Когда шел суд над Роджерсом, мне уже было понятно возобновившееся беспокойство Днепрова. Затем, как вы, вероятно, помните, Роджерс был приговорен к расстрелу и, по дипломатическим соображениям, казнь была заменена десятилетним заключением. Днепров опять вошел в колею а я все чего-то ждал.
И вот, десятого марта… Вы помните это число?
— Конечно! — воскликнул следователь, продолжавший взволнованно ходить по комнате, — ведь это — день знаменитого исчезновения Роджерса!
— В этот день, вечером, после долгого перерыва, Днепров вышел из дому со своим свертком и с каким-то мальчишкой, помогавшим ему тащить этот огромный сверток, прошел на Таганскую площадь. Он пытался выйти незаметно для меня, а я старался вести себя так, чтобы он думал, что я не заметил его выхода. Мне удалось проследить его до магазина Чаеуправления, где стоят прокатные автомобили. Он сел в один из них, и я готов был бы поклясться, что кроме него и шоффера, никого в машине не было…
— Там был Роджерс! — почти закричал следователь. Затем он уселся на свое место, дрожащими пальцами вынул папиросу и, не закуривая, положил ее на стол.
— Вы, угадали, — подтвердил Евгеньев, — но я слишком поздно узнал это. Когда Днепров сел в машину и немного от'ехал, я взял другой стоявший на площади такси и отправился вслед за ним. Это была чертовски трудная задача, принимая во внимание, что Днепров имел основания быть крайне осторожным. Однако, мне удалось проследить его совершенно незаметно.
— Я же говорил, что из вас мог бы выйти прекрасный сыщик, — серьезно заметил следователь и, закурив, продолжал внимательно слушать.
— Мой шоффер, — говорил Евгеньев, — не хотел следовать за ними, когда они выехали за город, в глухую местность. Но крупное "на-чай" помогло мне уговорить его. Место ночью, правда, казалось очень глухим, и я совсем не знал, что это в двух шагах от железной дороги и так близко от города. Здесь их автомобиль остановился, и мой, конечно, тоже, в значительном отдалении. Из их автомобиля вышли Днепров и Роджерс, которого я сразу узнал. На этот раз он был без чемоданчика и в пальто явно с чужого плеча. У Днепрова в руках был его огромной сверток. Таща его, они отправились дальше пешком. Я сначала растерялся, потом сразу сообразил, что мне ничего больше не остается, как пойти за ними. Я расплатился с шоффером и просил его от'ехать позже и, по возможности, без шума. Он с готовностью слушал: кажется, он принял меня за агента угрозыска. Потом осторожно я последовал за Днепровым и Роджерсом. Они отошли с четверть версты, и здесь мне пришлось увидеть поразительные вещи. (Ночь была довольно светлая и, спрятавшись в тени большого дерева, я легко мог наблюдать за их действиями). Днепров развернул свой сверток, расправил что-то и поставил на землю. Тогда я увидел нечто в роде палатки, высотой, приблизительно, в полтора человеческих роста и шириной у основания метра в два. Она имела цилиндрическую форму, но кверху заострялась круглой пирамидкой. Днепров и Роджерс вошли в эту штуку и беззвучно захлопнули дверцу. Прежде чем я мог опомниться или что-либо предпринять, палатка с невероятной быстротой скользнула вертикально вверх и исчезла. Притом, заметьте, ни малейшего шума. Этот оригинальный летательный аппарат привел меня в изумление. Сколько я ни вглядывался вверх, я не заметил никакого его признака. Наконец, я пошел и после долго го блуждания наткнулся на железнодорожную линию, которая и привела меня в город.
Днепров не вернулся домой в эту ночь, а на службу явился лишь после обеденного перерыва.
Время шло, но, повидимому, Днепров больше никуда не выезжал со своим аппаратом. Однако, я ни на минуту не выпускал его из поля зрения. Я научился незаметно следить за ним дома и на службе. Вы не можете представить себе, какого колоссального нервного напряжения мне это стоило. Я привык спать так, что просыпался от малейшего шороха — я прислушивался, не выходит ли Днепров ночью из дому. Но, казалось, он больше ничего не предпринимал. Я думал уже, что мое наблюдение больше ничего не даст, и собирался сообщить те сведения, ко торые у меня были.
Но вчера вечером он опять вышел из дому со своим свертком и, сев на Таганской площади в автомобиль, покатил по знакомому направлению. Я следовал за ним. На том же месте, что в прошлый раз, он поставил на землю свой аппарат и собирался войти в него. На этот раз он был один. Зачем в глухом месте, скрываясь от людей он собирался подняться? После полета Роджерса не могло быть сомнения, что готовится новое преступление. Размышлять было некогда. Инстинктивно раскрыв перочинный нож (единственное "оружие", которое было со мной), я бросился к нему, рассчитывая его как-нибудь удержать. Но, увидев меня, он выхватил браунинг. Десятая доля секунды спасла меня. Я вонзил ему нож в шею.
Теперь, чтобы понять дальнейшее, вы должны ясно представить себе мое душевное состояние в тот момент. Я говорил вам уже, что нервная система у меня давно сильно расстроена. Напряжение последних месяцев тоже не прошло даром. Наконец, события сегодняшней ночи. Ведь не каждый день приходится убивать человека, да еще соседа по квартире, — прибавил Евгеньев с грустной улыбкой, сверкнув ослепительными зубами. Затем, вздрогнув всей своей сутулой фигурой, он продолжал: — Я ни на минуту не терял, что называется, сознания, но пришел в состояние какой-то взвинченности. Всю ночь, до самого утра, я бродил по городу. Мне было трудно координировать свои поступки, они потеряли логичность. Этим и об'ясняется то, что я сделал непростительную глупость: не принял никаких мер к охране аппарата. Я не знаю, цел ли он…