А черный бьюик как неожиданно возник на улице Гороховой, так же неожиданно и быстро исчез за поворотом…
* * *Двое мужчин с черными мешками на головах, чуть пошатываясь на подкашивавшихся ногах, стояли посредине сумрачного зала. Яркий луч прожектора высвечивал их сгорбленные и отяжелевшие от страха фигуры. Позади них возвышались трое стриженных под бокс парней, среди которых выделялся мощью и ростом Кочан, правая рука бригадира воровской шайки Серого.
Сидящий за столом здоровяк посмотрел на своего лысого соседа.
– Ну что, Князь, начнем с бухгалтера? – спросил он.
Лысый мужчина с крысиной мордочкой небрежно стряхнул с пиджака пушинку и пожал плечами, как бы предоставляя своему собеседнику полную свободу действий.
– Твое хозяйство, Серый, ты и командуй, – небрежно сказал он.
Серый понимающе усмехнулся и, повернувшись к стоявшим в центре помещения людям, громко сказал:
– Начнем с нашего братана!
– Как скажешь, – равнодушно произнес Кочан и, сняв с головы долговязого пленника черный мешок, толкнул его к колоде с топором.
Долговязый братан, увидев топор, смертельно побледнел, однако не проронил ни слова даже тогда, когда один из конвоиров тычком подсек ему ноги, бросая его на колени.
Второго подопечного – маленького толстячка – подручные Кочана хотели уже было вывести из зала, однако Серый, вскинув руку, остановил их.
– Пацаны, оставьте его здесь и снимите с него мешок, – приказал он. – Пусть посмотрит, как мы поступаем с ослушниками. Думаю, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Это точно! – весело согласился с бригадиром верзила и грубо сорвал с головы пленника черный мешок.
Разумеется, где-то в подсознании у Ильи Моисеевича еще теплилась надежда, что произошла ошибка, что все выяснится и его отпустят. Но когда бухгалтер ликеро-водочного завода увидел перед собой бледного долговязого страдальца, стоявшего на коленях перед плахой с топором, все его иллюзии моментально улетучились.
– Где я? – пролепетал он пересохшими губами. – Кто вы такие и что вам нужно от меня?
– Заткни пасть! – приказал один из стражников, сопроводив приказ резким ударом по печени.
Илья Моисеевич екнул и, согнувшись в три погибели, издал сдавленный стон.
– Сема, – обратился к Кочану Серый, – усади лоха на лавку, иначе он будет падать в обморок через каждые тридцать секунд.
В словах воровского бригадира был резон: Бурачков и в самом деле не отличался стойкостью духа, да и телом был некрепок. А как говорил воровской авторитет Князь, Илью Моисеевича необходимо было до поры до времени иметь при себе в целости и сохранности.
– Леха, – повернулся Кочан к приятелю, – припаркуй профессора на стоянку, а то он и в самом деле раньше времени отбросит копыта.
– Сделаем, Сема, – пообещал Леха и, схватив Бурачкова за шиворот, оттащил его в сторону и усадил на длинную низкую скамью.
Илья Моисеевич не сопротивлялся, он мечтал только об одном – чтобы весь этот кошмар поскорее закончился.
Пока родственник генерального директора ликеро-водочного завода размышлял о своем положении и молился о спасении, в центре зала вершилось нечто похожее на судилище.
– Надеюсь, что ты, Гвоздь, понимаешь, почему оказался здесь? – донеслось до Ильи Моисеевича.
– Нет, Князь, я не понимаю, – попытался оправдаться долговязый мужчина. – В чем меня обвиняют?
В помещении воцарилась напряженная тишина.
– Не понимаешь?! – выкрикнул наконец Серый. – Ты же обокрал пацанов!
Долговязый поспешно замотал головой.
– Меня оклеветали! – возразил он. – Я не крал бабки, я их вложил в дело!
– Без нашего на то дозвола? – с нескрываемым удивлением спросил Князь.
Долговязый с трудом проглотил застрявший в горле комок.
– Так не было времени, – пояснил он, – нужно было принимать решение на месте и сразу же…
Договорить ему не дали.
– Заглохни! – подскочив на стуле, взревел Серый. – Ты, падаль, запустил свою грязную лапу в общак и думал, что это тебе сойдет с рук!?
Долговязый попытался привести еще какие-то аргументы, но все было напрасно, его судьба была уже предрешена.
– Грязной лапе, которая залезла в общак, место на помойке, – спокойно и громко произнес бригадир.
Все присутствующие замерли в ожидании дальнейших его приказаний. Илья Моисеевич безучастно наблюдал за происходящим, понимая, что добром все это закончиться не может. И не ошибся в своих ожиданиях. Серый, выпрямившись во весь рост, поднял руку и вынес окончательный вердикт.
– Отрубите ему кисть! – приказал он Кочану.
Бугай слегка скривился в недовольной гримасе: по-видимому, наказание показалось ему недостаточным для человека, который позволил запустить свою руку в чужой карман. Ему больше по душе пришелся бы приказ отрубить Гвоздю «шляпку» по самый корешок. Однако возражать бригадиру он не стал.
– За что?! – выдавил из пересохшей глотки Гвоздь, главный сборщик податей бригады Серого. – Я же для дела старался…
Однако долговязого уже никто не слушал. Один из крепких парней схватил его сзади за волосы и пережал рукой шею, а другой схватил руку Гвоздя и, дернув на себя, положил ее на колоду.
– Пацаны, вы что?.. – испуганно пробормотал Гвоздь.
– Мы тебе больше не пацаны, падаль! – вытаскивая из колоды огромный топор, ледяным тоном произнес Кочан.
– Князь, я не виноват! – из последних сил истошно выкрикнул Гвоздь и попытался вырваться из крепких объятий бывшего подельника, однако тот еще крепче обхватил рукой жертву и сильно сжал ее шею, отчего Гвоздь побагровел, как сочный и спелый бурак.
Кочан вопросительно посмотрел на бригадира.
– Серый, может, отбрить по локоть? – с надеждой поинтересовался он.
Серый неторопливо поднял левую руку, а пальцами правой руки провел по ней возле кисти.
– Понял… – разочарованно прошептал Кочан и, шумно вздохнув, занес топор над головой. – Держи крепче, Леха! – предупредил он парня, который держал Гвоздя за ладонь. – А то ненароком промахнусь…
Парень с некоторым испугом посмотрел на приятеля и хотел было что-то возразить, однако не успел ничего сказать: топор палача с громким стуком отчленил кисть сборщика податей.
– А-а! – раздался душераздирающий крик Гвоздя, но тут же оборвался.
Тело наказанного вора обмякло в руках его стражника, растерянно глядевшего на обрубок руки, из которого фонтаном били струйки алой крови. Леха также пребывал в некотором замешательстве: в его руке красовалась только что отрубленная кисть.
– Че… че… – вопросительно глянув на Кочана, выдавил Леха, желая узнать, что же ему делать с конечностью Гвоздя.
– Держи, Леха, пятерню покрепче, чтобы не ускользнула паскуда от нас, – приказал приятелю Кочан, – а то и твоя рука присоединится к ней.
Леха непроизвольно сжал отрубленную кисть, и из нее сильнее полилась кровь.
– Boxa, подай ремень! – не обращая больше внимания на Леху, крикнул Кочан белобрысому парню, стоявшему в стороне.
Белобрысый без лишних вопросов подбежал к Кочану и подал ему тонкий кожаный ремешок.
– Держи! – сказал он.
Однако Кочан хлестнул его гневным взглядом.
– Ты что, охренел?! – заорал он на Boxy. – Я, что ли, буду в этой говняной жиже руки марать?
Белобрысый бандит виновато насупился.
– Да я думал, Кочан… – начал было мямлить он.
Но Кочан не стал его слушать.
– Быстро перетяни руку, – приказал он, – пока парень не откинул копыта!
– Ладно, – произнес белобрысый и туго пережал ремешком обрубок руки возле раны, чтобы остановить кровотечение.
Кочан проследил за действиями белобрысого и вопросительно посмотрел на бригадира.
– Куда его? – спросил он.
Серый небрежно махнул рукой.
– Выкинь эту суку в предбанник, – пренебрежительно приказал он палачу, – пусть им займется Аркашка.
– Давайте, мужики, тащите его в предбанник, – сухо и без всяких эмоций повторил Кочан приказание бригадира.
Boxa с вынырнувшим из полутьмы усатым бандитом потащили отяжелевшее тело бывшего сборщика налогов к выходу, а стоявший у колоды Леха, который все еще судорожно сжимал отрубленную кисть Гвоздя, наконец подал голос.
– А мне что делать? – поинтересовался он у Кочана.
Тот недоуменно посмотрел на приятеля.
– Да погоди ты, на гулянку спешишь, что ли? – пробасил он. – Откуда я знаю!
Бугаистый палач и в самом деле не знал, что делать дальше. Единственное, что он понимал: ставился некий импровизированный спектакль, в нюансы которого он не был посвящен.
– А этого пигмея куда? – указав рукой на толстенького бухгалтера, спросил Кочан у начальства.
Взгляды присутствующих устремились на Илью Моисеевича, который ни жив ни мертв тупо смотрел в центр зала, где стояла колода с воткнутым в нее окровавленным топором.
