Спустившись, братья попали под первые крупные капли начинающегося дождя. Пожарные сворачивали шланги. Дьякон, окруженный своим семейством и многочисленными клетками с птицами, сиротливо взирал на догорающий дом.
Остаток ночи Вознесенские устраивали погорельцев. Им отвели церковную сторожку, и мальчики носили туда из своего дома одеяла, подушки, кое-какую утварь.
Вернулись, когда небо посветлело. Слышался в конце улицы бич пастуха и протяжный зов его дудки.
Мать раскатывала тесто на белой доске.
Владимир подошел, поцеловал мать. Алексей и это заметил. Понятно, старший брат теперь особенно ласков с родителями, будто уже прощается. Но еще неясно, согласятся ли они, отпустят ли его?
– Чаю хотите?
– Нет, мам, не хочется.
У открытой двери в детскую стоял отец, любовался малышами. Владимир подошел, Алексей тоже.
Десятилетняя Манечка во сне походила на куклу – румяные щечки, рассыпанные по подушке волосы. Единственная девочка в семье, она была всеобщей любимицей, слабостью отца.
– Манюня как ангелочек, – прошептал Владимир.
Отец ничего не ответил, но Алеша угадал сквозь усы его улыбку.
Ванечка спал в одежде, поверх одеяла, левой рукой прижимая к себе Иверскую икону Богоматери.
– А Ванька струхнул, – беззлобно пошутил Алеша. – Полночи на качелях с иконой просидел.
И сразу почувствовал, что отцу не понравились эти слова.
Отец прикрыл дверь и повернулся к Алеше:
– Кто-то должен пожар тушить, а кто-то – молиться. И что полезней – не нам судить.
И больше ничего не сказал, ушел к себе. Артем щелкнул младшего брата по носу. Тот в ответ толкнул увальня. Пока братья возились, Владимир появился в дверях с удочками.
– Я с тобой! – выпалил Алексей и метнулся в чулан за своими рыбацкими снастями.
– Ну, вы как хотите, а я – спать! – Артем зевнул и ушел к себе.
Отец Сергий стоял у окна в горнице, перебирая четки. Он видел, как сыновья с удочками вышли за калитку. Владимир шагал широко, Алешка копировал его осанку и походку, старался выглядеть старше. Отчего-то грусть коснулась сердца священника, когда он смотрел в удаляющиеся спины сыновей. Отец Сергий попытался отыскать причину своей грусти, и мысли привели его в детскую. Впечатлительность младшего сына сегодня согрела его. Если бы каждый человек мог или хотя бы старался сохранить в себе душу ребенка, не дать обрасти ей коркой черствости, как это бывает… Давно ли старшие дети были такими, как Иван? Плакали над рассказом, который читала им мать, таскали домой бездомных котят? Теперь же зачерствели или же стремятся выглядеть черствыми. Даже Алеша, которому всего-то двенадцать, уже не плачет над погибшим птенцом, над книгой или во время пасхальной всенощной. Старшие сыновья все больше норовят удрать на охоту, любят бродить с ружьем. Все трое пока еще поют в церковном хоре, помогают во время службы, но душа их ищет чего-то острого, вольного, чего сам он никогда, даже в ранней юности, не искал.
Он жаждал духовного служения, подвига. И еще – одобрения отца, потомственного священника, которого боготворил и даже немного побаивался. Всегда стремился быть похожим на него. Вот Георгий выбрал ратную службу и преуспел. И карьера дяди, пожалуй, прельщает молодых Вознесенских. Что ж, в вопросах воспитания отец Сергий диктатором не был и не собирался изменять своим принципам.
Захватив для погорельцев собранные женой продукты, священник вышел на улицу. Мокрая после дождя трава щедро сверкала на утреннем солнце. Рябина в палисаднике мелко вздрагивала, сбрасывая лишнюю влагу. Отцу Сергию достаточно было перейти дорогу, чтобы оказаться в возлюбленной обители. На улице, идущей вдоль Учи, на взгорке была когда-то давно воздвигнута живописная группа, состоящая из трех церквей и колокольни. Старшая из них, Троицкая, что на рву, церковь больше походит на костромские храмы, увенчана пятиглавием. Наружное убранство Троицкой церкви великолепно. Отец Сергий не уставал любоваться – дивное узорочье окон, барабаны глав церкви украшены поясками и рельефами. У самого края рва – приземистая теплая Казанская церковь. Декор здесь поскромнее. А у дороги – целый комплекс: одноглавая Тихвинская церковь, выдержанная в традициях московского барокко, с луковичной главкой на двухъярусном световом барабане, да у северо-западного угла Тихвинской церкви возведена надвратная колокольня. Всякий раз, проходя по многочисленным галереям церковных зданий, отец Сергий ощущал в себе некий трепет, сродни вдохновению или же восторгу художника. Потемневшие от времени росписи молча взирают со стен, и кажется – само время дышит у тебя за спиной. Вот и сейчас, поднявшись на второй этаж и направляясь в библиотечную комнату, он поймал себя на мысли, что особенно любит эти редкие мгновения, когда остается наедине с храмом.
Не зажигая лампы, он нашел среди книг на отдельной полке толстую самодельную тетрадь из пергамента, поставил на стол чернильницу. Перелистав исписанные каллиграфическим почерком страницы и найдя последнюю запись, обмакнул перо в чернила. Записал:
20 числа июня месяца, 1908 г., ночью, произошел пожар недалеко от Троицкой церкви. Сгорел церковный дом, где проживали: дьякон оной церкви с семейством, а также бывший псаломщик Юрьев. Все остались живы. Пожар не тронул соседние дома благодаря сильному дождю, который помог довольно быстро справиться с огнем.
Священник вновь обмакнул перо в чернила и добавил:
Нынешнее лето весьма богато грозами с дождями. За сим обычно следует скорое в реках водоразлитие…
Кончив запись, священник вернул тетрадь на место, перекрестился на образ Святой Троицы и спустился вниз – готовиться к службе.
«Скорое в реках водоразлитие», которое предугадал отец Сергий, и подготовило то небольшое, но важное событие, что перевернуло жизнь нашей маленькой героини. Хотя на укладе старинного, удаленного от железной дороги провинциального города Любима это событие никак не отразилось, все же остановимся на нем, ибо жизнь человеческая – вечная загадка, а история полна белых пятен.
В городке, основанном в XV веке самим Иваном Грозным, любившим охотиться в этих благодатных местах, протекали две реки – Уча и Обнора. Конечно, теперь они заметно обмелели и наводили грусть на случайно попавшего сюда путешественника, все же бесспорно, что когда-то эти реки, гармонично вписываясь в ландшафт, приводили человека в трепет, побуждая любоваться собой и задумываться о величии Творца.
Уча и Обнора весело текли, местами выходя из берегов, затейливо извиваясь, у мельниц завьючиваясь в омуты, в тот день, когда начальник местной полиции Богдан Аполлонович Сычев ждал с визитом в город большое начальство. Ехал губернатор в сопровождении главы полицейского управления губернии.
Губернатор со свитой, по своему обыкновению, собирался посетить присутственные места, отстоять позднюю обедню, переночевать у городского головы, а наутро отправиться на охоту в Соколену.
Сопровождающий губернатора начальник полиции, как правило, оставался обедать у своего подчиненного Богдана Сычева, которого горожане по старой привычке звали городничим, хотя давно уж должность эта была упразднена[1]. Любимцы отлично понимали, что, хотя и считается главой города выбираемый раз в три года городской голова, но все же настоящей властью обладает лишь назначаемый губернатором начальник уездной полиции – исправник.
Гость Сычевых, полицмейстер Турукин, после рюмки водки делался таким ругателем, что присутствие в доме детей становилось крайне нежелательным. Наследник городничего, шестилетний сын Петька, как губка впитывал любые бранные слова и мог выдать их в самый неподходящий момент, что забавляло самого Богдана Аполлоновича и ужасало фрау Марту.
Было решено отправить детей в сопровождении гувернантки и работника Егора на пикник.
Маршрут разрабатывался загодя. Отец семейства предлагал детям пешком пройти до Троицкой церкви, спуститься к Уче и на лодке прокатиться вниз по течению, до моста. Затем подняться к Валу и там расположиться на пикник. Петька, которого фрау Марта неизменно называла «мой Петер», заупрямился:
– Плохой маршрут! Короткий!
– Ах ты, мой отважный путешественник! – с удовольствием крякнул Богдан Аполлонович и высоко поднял щуплого белобрысого наследника.
Ася раскусила хитрость Петьки – на самом деле он страшно боялся заучских мальчишек, те – драчуны и кидались камнями.
«Отважный» путешественник важно нахмурил брови. Гувернантка втайне надеялась, что прогулка ограничится ближайшей набережной Обноры, но не тут-то было. Вступили барышни:
– За Обнору, в останковский лес!
– В рощу!
– В рощу нельзя, там трава ядовитая, забыла?
