Глава шестая
В понедельник Джесмонд Фицрой сел за письменный стол, чтобы ознакомиться с оставленным там Кайтом документом и сообщить этому джентльмену, что ему пора ехать в Лондон и вплотную заняться расследованием состояние дел банкира Боулби, а также побольше узнать о Чарлзе Херроне, покойном супруге Джорджины.
Документ оказался чем-то вроде дневника, который тетушка начала в последние годы жизни, исписав всего четыре страницы. Первые две – четким, мелким почерком – пестрели отрывками из поэм Купера[5] и других поэтов, которые, очевидно, ей нравились.
На третьей странице почерк стал неровным. К концу четвертой страницы прочесть что-то было невозможно. Джесс пришел к выводу, что записи на двух последних страницах сделаны годы спустя после двух первых. Писавшая как будто спорила сама с собой.
«Я не сразу пришла к мысли, – писала тетка, – что Джесмонду необходимо сказать правду. Знаю, что отец ничего ему не сообщил, а это, по моему мнению, неисполнение долга перед сыном.
Но какую пользу правда принесет мальчику? Думала вписать этот пункт в свое завещание, однако читать будет мистер Боулби, а это по меньшей мере неразумно. Все должно остаться тайной, известной только Джесмондам и Фицроям. Даже если я решусь написать об этом Джесмонду, то оставлю письмо там, где он сможет найти его после моей смерти».
Далее шли непонятные каракули, но Джессу удалось разобрать несколько слов. «Прошло… времени… правду… похоронить… чувствую… он должен знать».
Знать что? – задавался вопросом Джесс. Что было настолько важным, что тетушка написала об этом? Что мучило ее? Хотя возможно, просто неясный страх преследовал старушку, так бывает на склоне лет.
– Где именно ты его нашел? – спросил он Кайта, оторвав его от сборов в дорогу.
– В большой куче всяких журналов и счетов, которые мы должны просмотреть, – их там великое множество. Я взял на себя смелость это прочитать.
– И что ты об этом думаешь? Кайт замялся.
– Может быть, это просто бред человека, который уже и не понимал, о какой правде пишет. Среди всего, что я перебрал, нет письма, о котором она упоминает.
– Однако, судя по почерку первой части, речь идет о чем-то, что ее крайне беспокоило.
Кайт кивнул.
– Но сказать об этом она уже не сможет.
Джесс в задумчивости посмотрел на Кайта. Говорить ему о незаконном происхождении Фицроев? Отец Джесса рассказал все сыну, когда тому исполнился двадцать один год, но посоветовал раз и навсегда забыть. Джесс и не вспоминал. Но однажды рассказал тайну рождения своего деда Сюзанне и Бену Вулфу. А если Кайт догадывается, что его хозяин говорит ему не все?
Джесс помахал дневником.
– А могла бы сказать, если бы, даже уехав в Индию, я поддерживал с ней связь. Она, наверное, была так одинока.
– Не расстраивайтесь, сэр. Старый дворецкий говорит, что она живо интересовалась всем, что происходило в Нетертоне, и каждое лето ездила в Бакстон попить воды и побыть в обществе… – Выдержав паузу, Кайт продолжил: – Хотел бы напомнить, сегодня придут мастера и рабочие.
– Хорошо, что напомнил. Невозможно все держать в памяти.
Кайт хмыкнул – уж он-то знает, какой исключительной памятью Джесс обладает.
Оставшись один, Джесс спустился в зал и остановился перед портретом тетки. В молодости она была прехорошенькой. Интересно, почему не вышла замуж, наверняка ей делали предложения, пока она не потеряла состояние. Мысли вернулись к банкиру Боулби, и он вспомнил, что в среду приглашен к нему на обед.
Но прежде он решил навестить леди из Памфрет-холла. Банкир имеет какое-то отношение к их финансовым делам. И Парсонс рассказал, как два фермера заложили свои хозяйства и еще один, некий Анвин, находится на грани разорения.
Да, стоит наведаться в Памфрет-холл. Беседа с хозяйками даст более ясное представление, насколько глубоко Боулби замешан в нетертонских делах.
К крайнему удивлению Джорджи, в понедельник Каро поднялась с постели рано и объявила, что снова начнет ездить верхом.
– Надо немного проветриться.
– Очень разумно, – заметил сэр Гарт, поднимая глаза от газеты «Таймс» двухдневной давности. – Ты в самом деле что-то совсем закисла в последнее время. Бери пример с Джорджи.
– Я с удовольствием прогуляюсь с тобой. Уже столько лет мы не ездили вместе.
– Торопиться некуда, начну завтра, – сказала Каро.
Джорджи подумала, превратится ли когда-нибудь «завтра» в «сегодня», но промолчала.
Вошел Форшоу, дворецкий.
– К вам посетитель, сэр Гарт. Говорит, у него письмо для вас, и срочное. Я проводил его в библиотеку.
– Срочное? – удивился сэр Гарт. – И больше ничего не сказал?
– Нет, сэр.
Сэр Гарт бросил на стол салфетку.
Увидев посетителя, он торопливо выпроводил дворецкого и накинулся на него:
– Зачем ты сюда притащился?
– У меня послание для вас от нашего хозяина. Вот оно, – нагло ухмыльнулся человек.
– Теперь можешь убираться. Ухмылка на лице посетителя стала еще шире.
– Вы должны, прочитав письмо, ехать в Лондон вместе со мной. Дилижанс ждет у дверей.
Сэр Гарт взял письмо и начал читать, потом сердито смял его.
– Мне надо собраться и сказать камердинеру.
– Вы едете один.
– Но…
– Таков приказ.
Возражать не имело смысла. Сглотнув, сэр Гарт проворчал:
– Ладно. Иди в кухню, там тебя покормят. – И он спустился к сестре.
Джорджи, ожидавшая Энни и Гаса, чтобы пойти с ними играть в крикет, увидев его, заметила:
– Не успев приехать из Лондона, вы мчитесь как угорелый обратно.
Черт бы ее побрал с таким язычком! Сэр Гарт снисходительно улыбнулся.
– Вы, женщины, и представления не имеете, что такое жизнь делового человека.
Деловой человек… Что-то ей подсказывало, что с этим отъездом не так все просто. Ее сомнения усилились, когда она узнала, что камердинер сэра Гарта остался дома.
Она намекнула об этом Каро, но та отмахнулась.
– Может быть, он решил заняться политикой. Бобус Райт предлагал ему баллотироваться в парламент.
Господи, спаси палату общин и страну, если в них будут такие, как Гарт, подумалось Джорджи. Ей захотелось поделиться всем с Фицем.
Придя на луг за Джесмонд-хаузом, она с детьми обнаружила там Фица и нескольких рабочих с Парсонсом.
– Похоже, вы лишаете нас крикетной площадки. – Она веселым голосом поздоровалась с Фицем и поздравила Парсонса с возвращением на прежнюю должность.
– Взамен предлагаю газон у меня за домом. Ведь цветочные клумбы Каро остаются святыней…
– Истинной святыней, – со смехом подхватила Джорджи. – Поэтому принимаю ваше приглашение, – добавила она, глядя на огорченные лица Энни и Гаса.
– Я хочу расширить парк. Когда все будет сделано, сможете снова приходить сюда, если, конечно, вас не смутит присутствие овец.
– Вы собираетесь выпустить сюда овец?
Джесс кивнул.
– И в парк, и на поля. Наши места благоприятны для овцеводства, и я намерен стать фермером.
– А коровы у вас будут? – спросил Гас.
– Если только небольшое молочное стадо.
– И я смогу подоить корову, сэр? – спросила Энни. – Самую маленькую.
Джесс рассмеялся.
– Знаешь, я пока ни одной не купил, ни маленькой, ни большой. Но если у меня будет маленькая корова, я непременно приглашу тебя ее подоить.
Слушая их разговор, Джорджи невольно сравнивала Джесса с Гартом, для которого дети не существовали вовсе.
– Вы приглашены к банкиру Боулби на обед в среду? – спросил Джесс, провожая их к газону.
– Да, только сэра Гарта не будет. Сегодня утром он срочно уехал в Лондон. Хотя не думаю, что ему понравился бы обед у Боулби. Он привык к более блестящему обществу, чем в Нетертоне.
Послышались ему или нет насмешливые нотки в ее голосе? Джесс решил, что не послышались.
Он помог Расу установить воротца и, извинившись, снял сюртук.
Игра шла прекрасно. Но вот Джорджи, мчась от одних воротец к другим, запуталась в юбках и растянулась на земле.
Она так и застыла в этом положении, зажав в вытянутой руке маленькую биту, пока к ней не подбежал Джесс.
– Вы не ударились? – озабоченно спросил он.
– Ничего, – пробормотала Джорджи, сдержав стон. – Теперь вы видите, что значит играть в юбках?
Он заставил ее опереться на его руку и строго заметил:
– Постоянно с вами что-то происходит, миссис Джорджи. То и дело приходится спасать вас.
– Это потому, что я не истинная леди и делаю что хочу, – вырвалось у нее. Держась за руку Джесса, Джорджи встала, однако поврежденная лодыжка подвернулась, она покачнулась и упала бы, если бы Джесс не подхватил ее. Какое-то мгновение они стояли, прижавшись друг к другу.
Джесс явственно ощутил, как в нем зарождается желание.
Джорджи раздирали противоречивые чувства, которые быстро сменяли друг друга. Желание боролось с протестом.
Мелькнула мысль: если бы ее держал в объятиях Гарт, она испытала бы только отвращение. Запах табачного дыма и перегара она не выносила. От Фица пахло мылом, чистым бельем и сильным мужчиной.