Только тут до нее дошло, откуда эти кошмары и с чего вдруг тоска ее донимает.
Это не простая тоска — это совесть! Ее совесть мучает, вот что.
Зойке стало жутко стыдно, ну просто до слез, что она подобрала чужую вещь, да еще такую дорогую и красивую, как этот сверкающий медальон, и присвоила ее без малейшего сомнения. То есть ей даже в голову не стукнуло, что надо медальон вернуть! А может, для Кости это вещь особенно дорогая. Может, это память об умершей маме!
Правда, в медальон всякая чухня вложена, но, может, это только для Зойки чухня, а для Кости — совсем наоборот. Может, это шутливые записки и рисунки его мамы. И тоже память о ней!
Ночь шла и шла своим путем, но Зойка спать не могла. Она плакала и совсем обессилела от слез, а совесть грызла так, что Зойка начала сомневаться, останется ли от нее к утру хоть что-то недогрызенное.
Уже вовсю светало, когда она наконец смогла заснуть. И тут опять навалились сны, да какие! Лучше бы таких вовек не видеть!
Приснилось, что она роется в мусорном контейнере, пытаясь найти Костины бумажки, а мусор от нее разбегается в разные стороны, чавкая и причмокивая.
Бредятина. Брр, гадость!
Потом в руках у Зойки оказалась метла, и она попыталась смести мусор в кучку, но он начал разбегаться еще быстрей. И вдруг среди этого мусора оказалась мама и уставилась на Зойку так, словно видела ее впервые. И Зойка таращилась на нее, потому что такой свою маму она и в самом деле никогда не видела.
Мама была в одной ночной рубашке, босая, но почему-то в рыжих меховых перчатках. Вроде бы из лисьего меха… Руки она держала поджатыми к груди — так делают дети, когда на праздничных утренниках изображают зайчиков и лисичек.
И вдруг до Зойки дошло, что руки она так держит не потому, что изображает лису, а потому, что иначе держать их не может — ведь это не руки, а лисьи лапы! Мамино лицо постепенно заострялось и становилось все более лисьим, звериным, злобным, чужим. А ноги у нее заканчивались коровьими копытами…
Зойка заорала как ненормальная — и проснулась.
Облегчение от того, что это оказался всего лишь сон, было таким огромным, что она несколько минут лежала неподвижно и усмиряла сердце, которое колотилось как ненормальное.
«Юлечка, ну Юлечка, — подумала Зойка с ненавистью, — да чтоб я еще хоть раз ответила на твой звонок! Надо утром посмотреть, есть ли в мобильнике такая опция — «запретный звонок». И если есть, легко догадаться, чей звонок будет самым запретным!»
Зойка попыталась расслабиться, злясь на себя за то, что ее так трясет из-за какого-то дурацкого сна.
«Бояться стыдно! — сурово сказала она себе. — Нельзя страхам поддаваться! А то станешь как Валентина Ивановна!»
Валентина Ивановна — это соседка с первого этажа. У нее всегда такой вид, словно ее только что навестил какой-нибудь бродячий мертвец и провыл что-то вроде: «Отдай мое сердце!» Валентина Ивановна вздрагивает от всякого шума, при встрече хватается за сердце: «Ох, как вы меня напугали!» И ей вечно невесть что мерещится: то какой-то там подвальник к ней в пол из подвала стучит, то какие-то привидения белые по квартире бегают, то кто-то рычит в стене…
Однажды она выскочила на площадку с ужасным криком:
— Полтегес! Полтегес!
Зойка с мамой как раз мимо шли и сразу поняли, что имелся в виду полтергейст. Ну, они, конечно, усмехнулись: опять у Валентины Ивановны что-то не так! — но тут она их прямо за руки схватила и потащила к себе на кухню.
— Смотрите, — кричит, — вот он, полтегес!
И они увидели, что по кухне прыгают кусочки какие-то стеклянные… Сами собой! Туда-сюда, туда-сюда… одни выше подскакивают, другие ниже. И об пол — стук-стук, стук-стук!
— Прыгают? — закричала Валентина Ивановна.
— Прыгают… — прошептала мама и тоже схватила Зойку за руку.
Испугалась!
А Зойка не испугалась. Потому что не могут кусочки стекла сами собой прыгать! Такого не бывает! И полтергейстов не бывает!
— Сидела я в комнате, телевизор смотрела, — дрожащим голосом рассказывала Валентина Ивановна. — Вдруг слышу — на кухне грохот. Прибегаю — а кусочки прыгают! И крышка от сковородки не пойми где! Унесли!
Зойка огляделась. На плите исходила паром открытая сковородка. Пахло тушеным мясом. Очень вкусно, между прочим, пахло, и Зойка невольно проглотила слюнки, потому что есть захотелось. И тут она увидела на полу какую-то странную круглую штуку. Металлический ободок.
И сразу все стало ясно!
— Крышку паром сбросило, — сказала Зойка спокойно. — Вон ободок валяется, видите? А под столом — ручка от крышки. Сама крышка разбилась на кусочки. Кусочки были раскаленные, сейчас они остывают, и эта энергия заставляет их двигаться. Остынут — и успокоятся. Это просто физика!
Мама облегченно засмеялась:
— Умница ты моя!
А Валентина Ивановна сказала:
— Тебе в ученые надо. В эти, которые все объясняют. Приходили ко мне такие… В пол к вам из подвала не подвальник стучит, а бомжи развлекаются, и не привидения это, а машины мимо проезжают, ну, свет фар и пробегает по стенкам, и не рычит кто-то у вас в стене, а просто в канализации воздушные пробки с водой сталкиваются… Все у них просто: физика и химия! Вот и тебе к ним надо!
Зойке показалось, что Валентина Ивановна на нее обиделась. Наверное, ей было жалко, что на кухне не «полтегес». Может, ей просто нравилось бояться — так же, как Юлечке Комаровой?
Можно спорить, что Юлечка, когда постареет, станет похожей на Валентину Ивановну. Таким людям никакая наука, никакой технический прогресс не помешают страхи себе выдумывать. Юлечке, например, будет казаться, что из компьютера вирусы выскакивают и по комнатам бегают. С нее станется!
Зойка представила, как за Юлечкой гоняется какой-нибудь троян или многовекторный червь, и засмеялась.
И в это время кто-то громко закричал во дворе. Кажется, там здорово скандалили.
Зойка вскочила с постели, направилась было к окну — посмотреть, что вообще происходит, но тут в ее комнату вошла мама — самая обыкновенная, как всегда, в шортах и майке (каждое утро она бегала в парке Кулибина), нормальная мама без этих ужасных лисьих перчаток, в кроссовках, без коровьих копыт, с которыми приснилась Зойке, и сказала:
— У нас не дом, а театр абсурда! В нашем подъезде исчез мусорный контейнер. Дворник еле-еле нашел бак за гаражами. Причем совершенно чистый, словно его вымыл или вылизал кто-то. Ты представляешь?!
И, выразительно закатив глаза, мама ушла в ванную.
Сон мигом сдулся, как воздушный шарик, и вылетел из головы.
Вспоминать его Зойка не старалась. А кто бы старался на ее месте?!
К тому же ей нужно было кое-что немедленно сделать. Совесть добилась-таки своего!
Зойка деловито глянула на часы, хотя и так знала, что сейчас половина восьмого. Мама всегда именно в это время возвращалась с пробежки, потом долго стояла под душем, потом начинала ужасно спешить, чтобы не опоздать на работу, но все равно опаздывала.
Так, минут тридцать ей точно будет не до дочки, можно многое успеть!
Зойка мигом оделась, сунула ноги в тапки, залетела в туалет, потом плеснула в лицо водой на кухне, в прихожей провела щеткой по волосам и выскочила на площадку. Занесла руку над звонком квартиры напротив, потом спохватилась, что самое главное-то позабыла, вернулась, выхватила из-под подушки медальон, который ну буквально жег ей руки и на который она уже просто смотреть без стыда не могла, сунула его в карман и, снова подскочив к квартире Константиновых, позвонила.
Конечно, это невежливо — еще восьми нет, а она рвется к посторонним людям. Но если вас всю ночь мучила совесть — тут, знаете, не до вежливости.
Не до политесов, как говорит бабушка, бросая трубку, когда ей звонит ее подруга детства, которая может говорить без передышки несколько часов, а может, даже и суток, вовсе не ожидая ответа от того, с кем говорит!
Зойка аж подпрыгивала от нетерпения — так ей хотелось поскорей отдать Константинову медальон. Она решила соврать, что нашла его во дворе, а про бумажки, которые лежали внутри, упоминать даже не будет. Если Костя спросит, где бумажки, Зойка сделает огроменные глаза: мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю, все так и было!
Двери не открывали очень долго.
«Вот же спят Константиновы! — начала злиться Зойка. — Вот же дрыхнут! Такую драгоценность потеряли — и в ус не дуют! А я мучайся! Сейчас мама хватится меня и прицепится, что я тут делаю, а пока ей все объяснишь, спятить же можно!»
Она уже смирилась с мыслью, что придется уйти ни с чем, когда за дверью раздались неуверенные шаркающие шаги, а потом слабый старушечий голос спросил:
— Кто там?
— Ой, извините, — чрезвычайно вежливо проговорила Зойка, — извините, что так рано вас беспокою, мне бы Костю на минуточку.
— Кого? — переспросила старуха. — Какую кость?
