Завтрак готов, быстро умываться, одеваться и за стол, если не хочу опоздать в школу. На самом деле я очень хотел опоздать в школу, а еще больше хотел вообще туда не ходить. Мама сообщила, что день будет погожий, от этого у нее поднялось настроение. Услышав ее удаляющиеся шаги на лестнице, я тотчас нырнул под одеяло. Я лежал и умолял мои ноги не морочить мне голову, заклинал их больше не красть теней и главное — как можно скорее вернуть Маркесу Маркесово. Конечно, мягко говоря, странно разговаривать ранним утром со своими ногами, но надо поставить себя на мое место, чтобы понять, каково мне было.
С тяжелым ранцем за спиной я шел в школу и думал о творившихся со мной чудесах. Как незаметно совершить обмен? Для этого надо было, чтобы тень Маркеса и моя снова пересеклись; а это значило, что придется под каким-то предлогом подойти к Маркесу и заговорить с ним.
До школьных ворот оставалось несколько шагов; я глубоко вдохнул, прежде чем войти. Маркес сидел на спинке скамейки в окружении ребят, которые разинув рты слушали его байки. Сегодня к концу дня заканчивался срок подачи кандидатур на выборы старосты, понятно, что у него в разгаре предвыборная кампания.
Я шагнул к ним. Маркес, наверно спиной почувствовав мое присутствие, обернулся и метнул на меня недобрый взгляд.
— Чего тебе?
Остальные напряглись, ожидая моего ответа.
— Хочу поблагодарить тебя за вчерашнее, — запинаясь, выговорил я.
— Ладно, считай, поблагодарил, а теперь иди играй в шарики, — фыркнул он, и ребята захихикали.
И тут я вдруг почувствовал спиной некую силу — эта сила заставила меня сделать три шага до скамейки, вместо того чтобы послушно уйти.
— Что еще? — повысил он голос.
Клянусь, дальнейшее было полной неожиданностью, я не замышлял заранее того, что сказал, да таким уверенным тоном, что сам удивился:
— Я решил выставить свою кандидатуру на выборы старосты класса, так что давай сразу внесем ясность!
И неведомая сила понесла меня в обратную сторону, к галерее; я шагал прямо, как солдат на плацу.
За спиной — ни звука. Я ожидал услышать смешки, но тишину нарушил только голос Маркеса.
— Что ж, значит, война, — произнес он. — Ты еще пожалеешь.
Элизабет — она к группе не присоединилась — встретилась мне на полпути и шепнула, что Маркес действует ей на нервы, после чего удалилась, как будто ничего и не говорила. Я понял, что жить мне осталось до следующей перемены.
А на перемене солнце стояло прямо над двором. Я смотрел на ребят, начавших игру в баскетбол, и вдруг, взглянув под ноги, увидел то, чего так боялся. Мало мне было тени, слишком большой, чтобы быть моей, — я и сам чувствовал себя каким-то другим. Сколько понадобится времени, чтобы кто-нибудь это заметил и открыл секрет, наполнявший меня ужасом? На всякий случай я пошел к галерее, под навес. Люк, сын булочника, который сломал в каникулы ногу и еще ходил в гипсе, помахал мне, приглашая подойти. Я сел рядом с ним.
— Я тебя недооценивал. Ну ты даешь!
— Вот теперь мне точно конец, — ответил я. — Все равно у меня нет никаких шансов.
— Хочешь победить — меняй настрой. Нельзя заранее настраиваться на проигрыш, главное — воля к победе, а с ней и шансы появятся — так говорит мой отец. И потом, я с тобой не согласен. Я уверен, что все эти друзья-приятели — одна видимость, а на самом деле многие его терпеть не могут.
— Кого?
— Твоего соперника, кого же еще? Во всяком случае, на меня можешь рассчитывать, я на твоей стороне.
Этот коротенький разговор был лучшим, что случилось со мной с начала учебного года. Всего лишь мелькнула надежда. Но одна только мысль, что у меня появится друг-ровесник, заставила меня забыть все остальное — и стычку с Маркесом, и проблему с тенью; на минуту я забыл даже о том, что папы не будет дома и я не смогу ему этого рассказать.