Бросив косой взгляд на тело, он вышел в коридор, прошел в ванну и тщательно, с мылом вымыл руки.
Итак, надо звонить в милицию, от этого никуда не денешься, процедура крайне неприятная, но необходимая. Росляков вытер руки мятым полотенцем и сел на бортик ванной. Итак, милиция… Нужно обдумать все слова, все действия, чтобы не смешить людей и не ставить самого себя в щекотливое двусмысленное положение человека, вынужденного оправдываться в том, чего он не совершал.
Он звонит в милицию… Но в какую именно милицию он звонит, в ближайшее районное отделение или лучше сразу на Петровку? Не имеет значения, только скажи, что в твоей квартире лежит труп – и долго ждать не придется, приедут и те и другие, и местные и сыщики из ГУВД, плюс следователь прокуратуры, плюс эксперты и ещё чертова туча незнакомых людей.
Да, шума будет много. Народ возвращается с работы, а милиционеры весь дом на уши поставят: понятые, свидетели… После этого происшествия на него, Рослякова, будут показывать пальцем. Вот, убийца идет, мокрушник. Впрочем, квартиру можно будет поменять. Даже нужно.
Сволочь Овечкин, угораздило же его застрелиться именно здесь, на чужой кухне, в квартире почти незнакомого человека, тоже выбрал место. Вышел бы хоть в парадное, спустился на этаж ниже и пустил себе пулю хоть в висок, хоть в задницу. Так нет, нужно ему именно в чужой квартире… Интересно, думает ли человек о тех неудобствах, что причинит своей гибелью окружающим людям? Если этот тип хоть о чем-то думал, так, может, жив остался.
* * * *
Мелкие мысли хаотично разбегались, уводили Рослякова куда-то в сторону от главного решения. Итак, он наберет номер: «Простите за беспокойство, но у меня тут в кухне труп незнакомого мужчины валяется. Не могли бы вы его, этот труп, забрать куда-нибудь? Пусть там у вас полежит где-нибудь, а то я боюсь покойников. Вот и прекрасно. Заранее благодарен». Нужно обдумать все слова, все мелочи. Росляков морщил лоб и чесал переносье, но ни одной дельной мысли в голову не пришло. Он повращал глазами, сорвался с места и вышел в прихожую к неожиданно зазвонившему телефону.
– Я тебе на работу звоню, а ты уже дома, – голос Марины показался Рослякову то ли взволнованным, то ли раздраженным. – Жду его, как дура… Мы на дне рождения должны быть уже к шести часам. Ты что забыл?
– Нет, конечно, не забыл, – Росляков плечом прижал трубку к уху и придвинул ближе стул. – Я помню, все помню. Как такое можно забыть? День рождения у человека, у приятеля. Только об этом и думаю. Предвкушаю.
– Тогда почему ты дома?
– Дома я почему? – переспросил он, уже успевший забыть, давно ли оказался в своей квартире и зачем сюда заехал. – Ну, завернул переодеться, костюм хотел надеть, рубашку свежую.
– Ах ты, умница, – голос Марины смягчился. – Во сколько мне тебя ждать?
– Ты знаешь что, – Росляков, собираясь с мыслями, потер уже покрасневший лоб, – ты вот что, ты меня вообще-то не жди. Я сегодня не смогу приехать, то есть на день рождения пойти не смогу. Никак. Все отменяется. Тут у меня дома такое, такое тут у меня… Один мужик… Короче, это совершенно не телефонный разговор, то есть абсолютно не телефонный.
– Что-то случилось?
– Случилось, – вздохнул Росляков. – Но не то чтобы серьезное, так неприятность небольшая. Мелочь. То есть не совсем мелочь, дело-то важное…
– Произошло что-то серьезное? – Марина взволнованно задышала в трубку. – Что случилось, Петя? Я немедленно приеду.
– Нет, только не приезжай, этого не надо, ты уже не успеешь меня застать, – встрепенулся Росляков. – Меня уже через пять минут не будет дома. Даже через три минуты. Я одетый стою в дверях. Шапка на голове.
– Можно узнать, в какую степь ты собрался?
– Да, можно узнать, – тупо повторил Росляков.