Убийца мог выследить Грушина, утопить его и, оставшись незамеченным, оказаться где угодно.
Я присела на широкий кожаный диван в комнате отдыха, пытаясь собраться с мыслями.
У кого есть надежное алиби? У Ступина с Верещагиным есть. При условии, что они не сговорились. Хотя какие могут быть общие дела у слесаря с кандидатом в депутаты? Можно, конечно, сделать предположение, что Верещагин подкупил Ступина, чтобы тот подтвердил, что они были вместе, но чем-то мне эта версия не нравилась.
У других вообще нет никакого алиби, но у многих скорее всего нет и явного мотива. Да, задачка не из простых!
Говоркова. Мотив как будто имеется, но могла ли она сделать это чисто физически? Женщине, если она не владеет специальными приемами, справиться с мужчиной довольно сложно. К тому же у Лидки была надежда, что ее состоятельный покровитель поможет ей.
Беркутов. Мог ли он убить? В школе он не выделялся никакими особенными талантами, учился ровно, но в отличники не стремился. Не был ни добрым, ни злым. Для того же, чтобы утопить человека, нужно основательно на него разозлиться.
А если принять во внимание его развод с Купцовой и то обстоятельство, что в последнее время Ольга жила с Грушиным?
Но ведь со времени развода прошло уже два года, и если бы Беркутов хотел отомстить, то, наверное, сделал бы это раньше. Или он все это время копил обиду и, воспользовавшись предоставившимся случаем, в лице Грушина отомстил сразу всем своим обидчикам? Судя по школьным годам, он не был злопамятным, но люди со временем меняются, а десять лет — срок немалый.
Закурив, я поднялась с упругого дивана и направилась к выходу.
Откуда ни возьмись появился Коля и с упреком посмотрел на дымящуюся сигарету в моей руке.
— Проверяла тягу, — объяснила я ему, — все в порядке.
Он услужливо распахнул передо мной дверь.
— Акт проверки получите по почте, — сухо сказала я и спустилась с крыльца.
* * *Я сидела за рулем «девятки» и смотрела на проносящиеся мимо корявые стволы обнаженных деревьев, серые фасады домов, грязные сугробы, наподобие китайской стены отделяющие тротуар от дороги, и строила предположения, как встретит меня Купцова. Въехав во двор, заваленный снегом, я с трудом нашла где приткнуться.
Лифт поднял меня на четвертый этаж.
— Кто там? — раздался из-за двери недовольный, заспанный голос.
— Иванова Татьяна, я училась вместе с Грушиным.
Щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге я увидела стройную блондинку в коротком атласном халате. Ее большие, слегка асимметричные глаза уставились на меня с немым вопросом.
— Мне нужно с вами поговорить, — как можно любезней произнесла я.
— Это срочно?
— Да, и, мне кажется, это в ваших интересах.
— Вот как? — вскинула она прихотливо изломанные брови.
— Я расследую обстоятельства смерти вашего… э-э… Грушина Артема.
— Проходите, — устало сказала она и посторонилась, пропуская меня.
Пристроив куртку на вешалке, я прошла в просторную гостиную, выдержанную в бежево-абрикосовой гамме. Ничего лишнего: комплект мягкой мебели, книжные полки, дорогая аппаратура, журнальный столик со стеклянной поверхностью, в углу — небольшая тумбочка, на которой стоял симпатичный грибок настольной лампы, на окнах — светлые жалюзи. Пол застелен ковром, около подоконника в двух кадках сверкали упругими глянцевыми листьями фикусы.
— Садитесь, — Купцова указала на большой диван с плавно изогнутой спинкой. — Хотите выпить?
— Нет, спасибо, я за рулем, — ответила я, занимая предложенное место.
— А я выпью, — безразлично сказала она.
Она подошла к бару, плеснула в рюмку коньяка и, заправив за уши светлые выбившиеся пряди, села в кресло напротив меня. Я заметила, что руки ее дрожат.
— Вы что же, частный детектив? — спросила она как-то равнодушно.
— Вроде того.
— Так что же вы хотите узнать?
Она говорила медленно и спокойно, такая манера речи меня устраивала.
— Ольга… могу я вас так называть?
— Ну конечно, — согласилась она, сделав маленький глоток.
— Вы действительно думаете, что Грушину помог утонуть Беркутов?
Она неопределенно пожала плечами.
— Так решила милиция.
— Но вы ведь способствовали этому?
В ее глазах сверкнули недобрые огоньки.
— Я только сказала правду.
— Не могли бы вы повторить то, что сказали милиции?
Она беспокойно заерзала и, отведя взгляд в сторону окна, вдруг резко перевела его на меня. В нем было столько высокомерного недовольства и откровенной неприязни! Я подумала, что она не раз уже использовала этот отрепетированный прием, когда ей требовалось кого-то одернуть или осадить. Сделать вид, что я испугалась? Наверное, не стоит.
Я терпеливо ожидала ответа на свой вопрос. Наконец после кислой ухмылки Купцова выдавила из себя:
— Я сказала, что слышала, как Сергей с Артемом разговаривали на повышенных тонах и Сергей угрожал Грушину.
— А вы не знаете, о чем конкретно был разговор?
— Нет, не знаю, — отстраненно ответила она. Ее взгляд опять стал вялым и апатичным.
— Вы считаете Сергея способным на убийство?
— Не думайте, что если вы учились с ним в школе, то все о нем знаете, — снова оживилась Ольга, — да и те, кто с ним работает, представляют его этаким херувимчиком, не способным на дурной поступок, а я пожила с ним и знаю, чего от него можно ожидать. Он ревновал меня к каждому фонарному столбу, сцены закатывал, за нож хватался…
Ее синие глаза сузились от злобы, а лицо передернулось гримасой отвращения.
Довольно экспансивная дамочка! Кто бы мог подумать!
— А вы повода для ревности ему не давали? — невозмутимо спросила я ее, не отступая под ее недобрым взглядом.
— Повода? Да повод всегда можно найти при желании, тем более если мозги не в ту сторону повернуты!
Она явно пыталась уйти от ответа.
— Скажите прямо, вы изменяли Беркутову? — Я вперила в нее холодный взгляд и почувствовала, как напряглись мышцы на ее лице.
— Он сам в этом виноват, придурок! — эти слова, полные ненависти и обиды, вылетели из нее, как пробка из бутылки шампанского. — Он же своим занудством каменную скалу мог из себя вывести: твердил постоянно одно и то же, в чем-то вечно меня подозревал, звонил мне на работу по сто раз на день, разве что детектива не нанимал, чтобы следить за мной. Не захочешь — изменишь!
— И вы в конце концов не выдержали? — Я подыграла ей, придав своему голосу сочувствие и мягкость.
Ее взгляд стал не таким неприязненным, синие льдинки в ее глазах растаяли, на губах появилась горькая усмешка.
— Представьте себе. — Она со вздохом поднялась, чтобы налить себе еще коньяку.
В этот раз она не тянула с выпивкой, а одним махом опрокинула содержимое рюмки себе в желудок.
— Я изменяла ему не ради удовольствия, хотя, не скрою: мне приятно ловить на себе заинтересованные взгляды мужчин. Не чужд мне и легкий флирт, — Ольга хитровато улыбнулась, — я надеюсь, вы меня понимаете.
Легкая асимметрия глаз придавала ее улыбке дополнительный шарм. Я молча кивнула.
— Может быть, выпьете кофе? — Она заметно потеплела, не то согретая коньяком, не то ободренная моей поддержкой.
— Я бы выпила соку или чаю.
Она неторопливой походкой, плавно покачивая бедрами, вышла на кухню и вскоре появилась с подносом, на котором стояла резная металлическая ваза с фруктами и стеклянный кувшин с апельсиновым соком.
Выпив полстакана сока, я достала пачку «Кэмела» и вопросительно посмотрела на Купцову.
— Дайте и мне сигаретку, я вообще-то бросила, но такое дело…
Мы закурили. Ольга поставила на столик пепельницу и с удовольствием затянулась, выпуская дым через тонкие ноздри.
Я обратила внимание на портрет, висевший на стене напротив меня. На нем широко улыбался мужчина в годах, с большими залысинами, мясистым носом и прищуренными глазками, глядящими из-под седых бровей.
— Это ваш родственник?
— Это Рон Хаббард, — усмехнулась Ольга, — основатель саентологии. Артем одно время увлекался его учением.
— Вы давно знаете Грушина? — Я решила воспользоваться временной «оттепелью».
— Около года, вернее, я и раньше его знала, но чисто визуально, а год, как мы с ним сошлись.
— Вы жили у него?
— Нет, он приезжал несколько раз в неделю, у нас были свободные отношения.
— Вас это устраивало?
— Вполне. — Она закинула ногу на ногу и поправила полу халата.
— Вы часто виделись с Сергеем после развода?
— Первое время он наведывался регулярно, но когда понял, что поезд, как говорится, ушел, немного остыл.
— А кто был инициатором развода?
— Подавал на развод он — хотел припугнуть меня, но, когда я согласилась, пошел на попятную, но было уже поздно: он мне надоел.
