Он прикинул: если позвонить в милицию, когда они приедут? Не скоро. Во-первых, праздники. Во-вторых, нужна снегоуборочная техника, что осложняется пунктом первым. То есть праздниками. Все пьют, кто не пьет — тот живет надеждой. Он же здесь как частное лицо. Особых полномочий не имеет, да и никаких не имеет. Здесь не Москва, а область. Это относится к пункту первому. Да и ко второму тоже. Как быть?
Алексей поднялся на второй этаж, окинул взором место происшествия. Сохранить его в первозданном виде до приезда милиции не удастся. Людям надо где-то ходить. Не запереть же их в номерах на сутки! А то и на двое. Кто знает, когда дорогу расчистят? И все это время посреди холла должен лежать труп?
Это он исключил сразу: в коттедже дети. Накрыть его? Унести? Единственная разумная мысль, которая пришла ему в голову: разбудить Серегу. У которого разумных мыслей гораздо больше. Ибо он вчера был адекватен. Или так казалось?
Барышевы вчера заселились в номер четыре. Который находился на первом этаже. Алексей в очередной раз обругал себя идиотом и вновь спустился вниз. А что он мог поделать? В мыслях царил полный сумбур, голова была тяжелой. Стучать пришлось долго. И безответно. Потеряв терпение, Алексей стукнул в дверь ногой и закричал:
— Серега, выйди!
Послышалось чертыханье и скрип кровати. Приоткрыв дверь, но не впуская его в комнату, Барышев гулким шепотом спросил:
— Чего тебе надо? Человек без совести? Ибо люди спят.
— Оденься и выходи.
— Еще чего! У меня выходной! Я хочу наконец выспаться. А на завтрак мы не пойдем.
— А никто, похоже, не пойдет. У нас ЧП. Дверь-то открой.
Барышев вышел в коридор:
— Ну? Какое ЧП? Если это очередная шутка, я тебя убью!
— Какая к черту шутка! Паша наверху, в холле, с разбитой башкой!
— Чего, перевязать его надо, что ли?
— Не поможет. Он уже труп.
— Ты серьезно? — вытаращил глаза Барышев.
— Еще бы!
— Погоди, я штаны надену. Ну дела! — покачал головой Серега.
— Жену пока не буди, — прошипел ему вслед Алексей. — Меньше народу — больше кислороду. И фотоаппарат возьми, я вчера заметил: у тебя есть.
— Лучше бы ты заметил, кто ему башку разбил, — мрачно сказал Серега, выходя из номера уже в штанах и с фотоаппаратом.
— Сам не знаю, что на меня нашло, — пожаловался Алексей.
— Алкогольное опьянение. Болезнь редчайшая, особенно в наших широтах.
— Умник!
Вяло переругиваясь, они поднялись наверх. В холле по-прежнему стояла тишина. Все спали. Что неудивительно, учитывая, во сколько закончилось празднество. Алексей набрался наконец решимости, нагнулся и взял Пашину руку. Пульса не было. А чего он, собственно, хотел? Надеялся, что коммерческий директор на время притворился трупом, а сейчас оживет и вновь пустится в пляс? У покойного было плохое чувство юмора.
— Смотри, Леха, он, похоже, сверху упал! С балкона! — воскликнул догадливый Барышев.
— Да, ты прав. Фанерные перила сломаны. Черт! Кто так строит? А? Ночью Паша был здорово пьян. Не смотри на меня так. Он выпил больше. Я, по крайней мере, не раздевался до нижнего белья. Что, раздевался? — в ужасе спросил он, увидев, что Серега оскалился.
— Ладно, проехали.
— И как неудачно он упал! Глянь! Виском прямо об угол стола, да еще с высоты не меньше трех метров! Не повезло, можно сказать. — Алексей усмехнулся: — А еще говорят, что пьяных бог бережет.
— Леха, а может, он сам? Напился, пошел покурить, ну и звезданулся с балкона, потеряв ориентацию во времени и пространстве. Могло такое быть?
— Да так звезданулся, что перила проломил! С разбега, наверное, на них бросился, не иначе. Смотри, у него рубаха порвана, а на щеке царапина и синяк. Нет, Серега, он на перила не кидался, сцепился с кем-то. Подрался. Ну я дурак! Серебрякова ведь предупреждала… Да, надо ее срочно поднимать. Ты давай, дуй в главный корпус, поднимай там всех. Звони во все колокола. То есть в телефон. Сообщи о происшествии. Узнай, нет ли у них на территории сотрудников милиции. Лыжи у тебя с собой?
— Иди ты…
— Значит, мой океанский лайнер, будешь бороздить просторы. Только ты можешь это сделать: там снежищу намело!
— Иди ты?
— Давай друг. Страна ждет от тебя подвига.
Он пытался шутить, но на душе кошки скребли. Прозевал, проморгал, проворонил. А Серебрякова предупреждала… Барышев пошел вниз, одеваться, Алексей нехотя направился штурмовать дверь люкса. Когда он уходил, Серебрякова еще не ложилась. Наверняка Ирина Сергеевна крепко спит.
Он вздохнул и постучал в дверь:
— Ирина Сергеевна, это Леонидов, откройте!
Она же, как будто ждала под дверью, открыла сразу, без лишних вопросов:
— Что случилось?
— Мне нужна ваша видеокамера. У вас ведь вчера была видеокамера? Вы снимали сотрудников, когда они… — Алексей замялся. — Гуляли? Пьянствовали?
— Тогда уже их никто не снимал, — усмехнулась Серебрякова. — И не я, Калачевы снимали. Паша снимал, Валера Иванов. Камера действительно моя, но пользовались ею вчера все.
— Ясно. Каждый руку приложил. Павел Петрович лежит в холле мертвый, Ирина Сергеевна
— Паша? Не может быть! Почему Паша? — она растерялась. Потом вдруг спросила:
— А снег уже перестал?
— Нет. Идет. А кто, по-вашему, должен там лежать? Есть какие-то версии? Поделитесь. И при чем здесь снег?
— Не знаю. То есть снег ни при чем. Ночью я смотрела в окно: шел густой снег.
— Вы что, вообще не ложились?!
— У меня последнее время бессонница. А как он умер?
— С балкона упал. Возможно, что это несчастный случай. Дайте, пожалуйста вчерашнюю кассету. И еще… Чистая у вас есть?
— Конечно!
— Зарядите и оставайтесь пока здесь. Зрелище не из приятных. И улики. Надо все заснять, пока не затоптали.
— Да, Алексей… У меня есть мобильный телефон. Если надо вызвать милицию…
— Не надо. То есть Барышев пошел в главный корпус. Они там сами сообразят, что делать и кого надо вызывать.
Леонидов сунул в карман кассету с записью вчерашнего празднества взял видеокамеру и вышел в коридор. В холле все было без изменений: у ножки стола по-прежнему лежал Павел Сергеев. Его остекленевшие глаза без всякой надежды глядели на балкон, в перилах которого по-прежнему зияла огромная дыра.
Перво-наперво он взял крупным планом тело коммерческого директора, потом наехал камерой на стол, уставленный грязной посудой, захватил испачканный кровью угол стола, пол, окурки, остатки еды…
«Как стадо мамонтов пробежало! — подумал кисло. — Нет, ничего здесь не выловишь!» Но работу свою он по привычке делал тщательно.
Не переставая снимать, Алексей поднялся по лестнице наверх, в щитовую мансарду. На третьем этаже, у проломленной в фанере дыры, стояла банка из-под маринованных огурцов, наполовину заполненная окурками. В углу мансарды валялось несколько пластмассовых бутылок из-под колы, алая лента и детский резиновый мячик.
Все это он добросовестно заснял, хотя мячик-то уж точно никакого отношения к убийству не имел. Просто ночью на балконе резвились дети.
Леонидов подошел к самому краю, взял план сверху, заснял застывшее в нелепейшей позе тело коммерческого, сдвинутую мебель, стараясь ничего не упустить, потом снова спустился в холл. Отдельно снял Пашино мертвое лицо с царапиной на щеке, разорванную рубашку, ворот, испачканный в яркой губной помаде. Потом напряг память: чья помада? Похоже, что Норы. А с другой стороны… И он безнадежно вздохнул.
Ему захотелось пить. Поборов отвращение, Алексей взял один из пустых стаканов. Вроде бы из него никто не пил. Повертев стакан в руке, вновь тяжело вздохнул:
«Еще несколько минут относительного покоя, а потом начнется! Кто-то непременно захочет позавтракать, выйдет в холл и завопит. Хорошо, что я встал первым. А то бы уже началось! Визг, топот, ахи, вздохи… Дурдом, короче. И зачем я послушал Сашку? Зачем поехал? Самоуверенный идиот! Никто тебя здесь не боится!»
Он налил в стакан виноградного сока, выпил. Во рту стало противно. Глянул на початую бутылку водки и с трудом поборол соблазн. Лучше покончить с этим сейчас. Ибо надо работать. Алексей присел на диван. Сейчас они были наедине с коммерческим директором. Паша молчал. Леонидов тоже молчал. Все тело ломило, голова болела. А хорошо вчера погуляли!
Он боялся нарушить это безмолвие: перешагнуть из пассивного состояния в активное, боялся сдвинуться с места. Как хорошо просто сидеть на диване! Ведь сейчас придется учинять допрос и подозревать буквально всех! Кроме Сереги Барышева, которому он доверяет. И его жены. И, разумеется, своей. А остальные? Серебрякова? Почему она не спала?
Наконец Алексей решился: поставил на стол пустой стакан и поднялся с дивана. Вдруг он услышал, как скрипнула дверь. Итак, акт второй. Те же и…
Глебов?
В холле появился заспанный Борис Глебов и замер, глядя на лежащее на полу тело. Потом удивленно спросил:
