— А что, сам не сообразишь?
— Она же меня не знает. Вдруг не поверит?
«А ну-ка, успокоиться! Петька прав: его Настена не знает. Надо придумать что-то, что несомненно укажет ей на меня. Какой-то предмет? Нет, не годится, любой предмет можно взять и у покойника. Нужны слова, вроде пароля».
— Тогда… скажешь так: «Серебряное зеркало, шестое колено лекарок». Запомнил?
— Серебряное зеркало, шестое колено лекарок. А что это?
— Неважно, она поймет и поверит. Все, гони!
Петька хлестнул лошадь вожжами, потом еще раз, сани тронулись, быстро набирая скорость.
— Мишаня, у тебя кровь, — мать уже закончила перевязывать Кузьму и обратила свое внимание на сына.
— Заноза, мама, помоги вытащить, а то самому не видно, — Мишка откинул бармицу, расстегнул подбородочный ремень и снял шлем. Мать оттянула пропитавшийся кровью подшлемник и схватилась пальцами за щепку.
— Ой! — Мишка ойкнул не столько от боли, сколько от неожиданности.
— Все, все уже, Мишаня, дай-ка перевяжу, а то кровь сильно течет. Шапка-то у тебя где? Надень, а то застудишься.
— Мама! Да что ты со мной возишься? Остальные-то как?
— Демьян — хуже всех, — принялась перечислять мать, — Артемию тоже крепко досталось, Васе чуть легче…
— Какому Васе? А! Роське!
— Мите только лоб рассекло, вскользь прошло, — мать закончила перевязывать Мишкину голову и опустила руки.
— А как Меркушу-то, мама?
— Прямо через стенку, в спину, как будто видели…
С той стороны, где находились дед с Немым, вдруг раздался истошный вопль, потом еще — человек просто заходился криком от боли. Мишка, обернувшись на крик, увидел, что Немой склонился над одним из нападавших и делал с ним что-то такое, отчего тот жутко дергался и орал. Рядом, спокойно наблюдая за происходящим, высился в седле дед.
«Кажется, это называется „получить момент истины“. Война и есть война, что ТАМ, что ЗДЕСЬ».
— Михайла! — раздался голос деда. — Поди сюда!
«Ну да, только этого мне сейчас и не хватает — на допросе присутствовать. И так обос…, а сейчас еще и обблююсь. И не ходить нельзя, блин…»
— Иду! Мама, вы посматривайте здесь, вдруг еще чего-то…
Пленный затих, видимо, потерял сознание. Стараясь не смотреть в его сторону, Мишка подошел к деду.
— Андрюха, снегом ему морду потри, да посильнее, только шею не сверни, — «проконсультировал» дед Немого и повернулся к Мишке. — Михайла, что там у вас?
— С той стороны еще четверо вылезли, все убиты. У нас один убитый — Меркурий. Пятеро раненых, двое — тяжело: Демьян и Артемий. Кузька — в ногу, неопасно, но ходить не может. Роська тоже, наверно, какое-то время полежит, но для жизни неопасно. Матвей цел. Петра я за Настеной послал, мать сказала, что Демьяна можем не довезти.
— А сам? — дед кивком указал на Мишкину перевязанную голову.
— Царапина, — Мишка поймал себя на том, что произнес это слово точь-в-точь, как герои советских фильмов о Великой Отечественной войне.
Дед покивал каким-то своим мыслям и задал новый вопрос:
— Чего Петруха на санях-то? Верхом быстрее.
— Как он верхом ездит, я не знаю, а в пустых санях почти так же быстро.
— Ладно, вон того видишь? — дед указал на одного из лежащих лесовиков. — Стащи с него бронь и свяжи. Если начнет дергаться, добавь ему, но не убивай.
Лежащий навзничь лесовик был уже немолод, голова и борода были больше чем наполовину седыми. Кажется, это был как раз тот, последний из трех всадников, с которым дед схватился грудь в грудь. Шлема на голове у него не было, а вся левая половина лица превратилась в один сплошной синяк, видимо, дед приложил его мечом плашмя. С трудом ворочая тяжелое тело, Мишка принялся стягивать с него кольчугу.
Дело шло туго, а тут еще очнулся и снова завопил пленный. Мишка не сдержался и кинул взгляд в его сторону. Немой, ухватившись за хвостовик болта, торчащий из бедра лесовика, тихонько покачивал его в ране. Почувствовав приступ тошноты, Мишка поспешно отвернулся и принялся с остервенением сдирать кольчугу со своего «клиента». Потом поискал, чем связать, ничего не нашел и стянул ему руки, локоть к локтю, его же поясом.
Молодой мужик, которого пытал Немой, начал наконец говорить. Из его сбивчивого, прерываемого стонами и всхлипами, рассказа выяснилась весьма неприглядная история. Оказывается, отправка двух сотен княжьей дружины на погром языческого капища и расположенного невдалеке от него городища не осталась незамеченной. Весть о карательной экспедиции разнеслась по лесам гораздо быстрее, чем двигалась княжья дружина. Древлянские и дреговические роды, рассчитывая, что с двумя сотнями общими усилиями удастся совладать, решили послать помощь. Из Куньего городища тоже вышли двадцать шесть мужиков, владеющих ратным искусством.
Несмотря на то, что княжья дружина, неся потери в засадах и ловушках, двигалась через лес медленно, к основным событиям отряд из Куньего городища опоздал. На месте капища и соседнего поселения они обнаружили только трупы и головешки. Командир отряда не пожелал возвращаться домой, повел своих людей по следу уходящего войска, и на какой-то лесной поляне они настигли отставший от основной группы обоз с ранеными дружинниками, охраняемый всего десятком ратников. Всех: десяток охраны и три с лишним десятка раненых и два десятка обозников — истребили поголовно, потеряв при этом восемь своих убитыми и пятерых ранеными.
Пеший отряд превратился в конный, в избытке снарядившись трофейным оружием и доспехами. Можно было уже возвращаться домой, но командир решил, что даже в половинном составе они еще могут пощипать княжьих людей, и снова погнал лесовиков по следу. Дружину они не догнали, но встретили земляка, который шел из Княжьего погоста и рассказал, что видел там демона, много лет назад укравшего из городища дочку командира отряда.
После этого известия Славомир — командир лесовиков — словно взбесился. Не остановило его даже то, что трое из пятерых раненых были очень плохи и могли умереть. Двое, в конце концов, и умерли, но преследования дедова каравана это не остановило. Сегодня они сошлись…
— Так, значит… раненых резали, паскуды… Андрюха, кончай его!
Немой вырвал из бедра лесовика болт и с размаху всадил его мужику в глаз. Крик оборвался. Михайла торопливо зачерпнул горсть снега и засунул себе в рот. Не помогло, на какое-то время он, сотрясаемый приступами рвоты, перестал воспринимать окружающее.
— Ну что, внучок, думаешь, настоящую войну увидел? — услышал Мишка над собой голос деда. — Эк тебя скрутило! Нет, это еще не война, внучок, так — стычка. На настоящей войне мальцам с игрушками делать нечего!
«Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже — только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тонн артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?»
— Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже — семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.
— Это ты — в одиночку шестерых?
— Одного — Роська кистенем, еще одного — Петька помог, остальных я!
— Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!
Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.
— Здравствуй, сватьюшка Славомир, давненько не встречались, — с людоедской ласковостью пропел дед. — Годков десять, а то и поболее.
— Корзень, чтоб ты сдох! — отозвался связанный мужик.
«Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…»
— Ну сдохнешь-то как раз ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.
— Не пугай, христианин, светлые боги…
— Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям, — не дал Славомиру договорить дед.
— Что ты, христов выб…, про наши обычаи…
— Знаю! — снова перебил Корней. — И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от светлых богов славянских!
— Врешь, Корзень! — мужика аж трясло от ненависти и бессилия. — Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!
— Однако родила! Крест животворящий сильнее волхвования оказался! — дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. — А теперь получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!
Три коротких взмаха меча — и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст, и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.