Глава третья
СТАДО МАБДЕНОВ
На следующее утро Корума разбудили странные звуки, нарушающие лесную тишину. Конь его, встревоженный этим шумом, уже вскочил и стоял рядом, нервно нюхая воздух.
Корум встал, потянулся и пошел к ручью умыться. На берегу он прислушался. Ему показалось, что из долины доносятся глухие удары, бряцанье оружия, чьи-то громкие голоса. Он осторожно сделал в этом направлении несколько шагов и почти сразу заметил среди деревьев какое-то движение.
Он бросился назад, быстро подобрал с земли шлем, водрузил его на голову, пристегнул к перевязи меч и пристроил за плечи боевой топор. Потом отвел коня к ручью и, пока тот пил, оседлал его.
Звуки стали слышны гораздо отчетливее. Корума охватило смутное беспокойство. Он вскочил в седло, но с места не двигался, продолжая наблюдать.
Из долины в холмы текла целая река повозок, запряженных лошадьми, которыми управляли дикие люди — кто в латах, а кто и в звериных шкурах мехом наружу. Корум догадался, что это стадо мабденов. Ему не так уж много было известно из книг о привычках и обычаях этих существ, но он знал, что мабдены ведут преимущественно кочевой образ жизни, постоянно перемещаясь с места на место. Исчерпав запасы пищи в одной части материка, они переходят на другую территорию, где занимаются собирательством и охотой. Корума весьма удивило, что боевое оружие и доспехи этих дикарей — особенно щиты, мечи и шлемы — почти такие же, как у него самого.
Мабдены подходили все ближе, но Корум продолжал стоять под деревьями и с превеликим любопытством следить за ними — с тем же любопытством он наблюдал обычно за поведением незнакомых ему диких животных.
Их было множество; они ехали в колесницах, грубо сколоченных из дерева, скрепленных бронзовыми пластинами. Колесницы были разукрашены самым варварским образом. Их тащили косматые лошадки в кожаной сбруе, тоже грубо размалеванной красной, желтой и синей краской. За колесницами следовали громоздкие повозки; одни повозки были открытые, другие — занавешены каким-то тряпьем. Корум решил, что в крытых возках мабдены везут своих самок, потому что ни женщин, ни детей нигде больше не было видно.
У мабденов были густые грязные бороды и длинные вислые усы. Из-под шлемов выбивались всклокоченные патлы. Пронзительно крича, они на ходу передавали друг другу бурдюки с вином. Потрясенный Корум понял, что говорят они на том же языке, что вадаги и надраги, просто речь их сильно искажена, весьма примитивна и груба. Для него было открытием, что мабдены владеют столь развитой формой языка!
Снова в душе Корума шевельнулась безотчетная тревога. Он заставил рыжего жеребца попятиться глубже в тень деревьев и продолжал наблюдать.
Теперь он понял, отчего шлемы и мечи мабденов показались ему столь похожими на его собственные.
То были шлемы и мечи вадагов.
Корум помрачнел. Может быть, мабдены ограбили один из старых заброшенных замков? Или получили оружие и доспехи в подарок? Или просто украли?
У них, правда, имелось и оружие собственного изготовления — грубой, примитивной работы, явно и неудачно скопированное с искусных изделий древних оружейников. Корум заметил также на некоторых воинах одежду из тонкого полотна и парчи, явно украденную, потому что в основном мабдены были одеты в плащи из волчьих шкур с капюшонами из медвежьего меха, их куртки и штаны были сшиты из шкур тюленей, а шапки — из козьих шкур. Некоторые были не в штанах, а в некоем подобии юбок из кроличьего меха. И все обуты в грубые башмаки из свиной кожи. Рубахи тоже были либо кожаные, либо из очень грубой шерсти. У некоторых на шее висели золотые, бронзовые или железные цепи; такие же цепи, несколько раз обернутые вокруг запястий или лодыжек, заменяли мабденам браслеты, а кое-кто украсил цепями даже свои отвратительные грязные патлы.
Мабдены поравнялись с тем местом, где прятался Корум. Он едва подавил приступ кашля, когда чудовищная вонь, исходившая от орды, достигла его ноздрей. Многие мабдены были настолько пьяны, что чуть не падали со своих колесниц. Скрипели тяжелые колеса, шлепали по грязи копыта лошадей. Корум увидел, что в повозках везут отнюдь не женщин, а награбленное добро. Да, он не ошибся: то были сокровища, ранее принадлежавшие вадагам.
Увиденное можно было истолковать однозначно: перед ним настоящее войско, только что совершившее то ли разведывательный, то ли чисто грабительский поход. Но больше всего Корума мучила мысль о том, что эти полузвери совсем недавно бились с вадагами и явно одержали над ними победу!
Он заметил, что за последними колесницами идут пешие мабдены, за руки привязанные к повозкам и скованные между собой. Безоружные, почти голые и страшно истощенные, они ступали по земле босыми, разбитыми в кровь ногами и почти непрерывно стонали, время от времени издавая жалобные вопли. В ответ на эти вопли с колесниц доносились издевательский смех и злобные ругательства; а порой кто-нибудь из пьяных воинов дергал за веревку, и тогда несчастные спотыкались и падали.
Один из них, упав, тщетно попытался снова встать на ноги, но так и не смог: колесница неумолимо волокла его по земле. Корум пришел в ужас. Почему мабдены столь чудовищно обращаются с соплеменниками? Даже надраги, всегда считавшиеся более жестокими, чем вадаги, никогда так не мучили своих пленников.
— До чего странные животные — задумчиво произнес Корум.
Один из мабденов во главе каравана вдруг что-то громко крикнул и остановил свою колесницу у ручья. Остальные тоже начали останавливаться. Корум понял, что они намерены расположиться здесь лагерем.
Очень заинтересованный, он продолжал наблюдать, неподвижно застыв в седле, скрытый тенью деревьев.
Мабдены распрягли лошадей и повели их к воде. Из повозок достали горшки и припасы, разожгли костры.
Близился вечер. Воины поели, однако пленникам, по-прежнему привязанным к колесницам, не дали ни крошки.
Насытившись, мабдены снова принялись пить вино. Вскоре более половины их были пьяны до бесчувствия. Пьяные, растянувшись на траве как попало, спали, а остальные просто валялись на земле или боролись друг с другом. Однако борьба эта мгновенно переставала носить шуточный характер, стоило кому-то одному разозлиться, и соперники с нескрываемой свирепостью пускали в ход не только ножи, но и боевые топоры, и тогда уже кровь лилась рекой.
Когда драка начала принимать массовый характер, мабден, ехавший во главе каравана, снова что-то гневно проревел и неверной походкой, держа в руке бурдюк с вином, приблизился к дерущимся и стал пинать то одного, то другого, приказывая прекратить драку. Двое отказались ему повиноваться, и он, выхватив из-за пояса огромный боевой топор, с размаху опустил его на голову ближайшего из непокорных, разрубив не только шлем, но и череп. Тут же воцарилась тишина, и Корум услышал, слова вожака:
— Клянусь Псом! Я больше не потерплю этих дурацких драк! Чего зря силы тратите друг на друга? У нас и так есть кем заняться! — и он указал в сторону пленников.
Кто-то гнусно засмеялся, и некоторые мабдены действительно двинулись туда, где на земле, скорчившись, спали пленные. Спящих растолкали, перерезали их путы и погнали туда, где собрались в кружок те, кому вина оказалось недостаточно. Несчастных втолкнули в центр круга, и они застыли там, в ужасе глядя на воинов.
Вожак первым вошел в круг и обратился к пленным:
— Помните, что я сказал вам, когда мы, уходя из вашей вонючей деревни, прихватили вас с собой? Так кого мы, денледисси, ненавидим больше всех на свете, даже больше шефанхау?
Один из пленников что-то пробормотал, глядя в землю. Вожак быстро подошел к нему и острием топора приподнял его голову.
— Верно! Хорошо урок усвоил, дружок. Ну-ка, скажи погромче.
Пленный едва шевелил пересохшим от жажды языком и разбитыми, запекшимися губами, глядя в темнеющие небеса; по щекам его текли слезы; вдруг он возопил каким-то диким, надтреснутым голосом:
— Тех, кто лижет мочу шефанхау!
И застонал. А потом вдруг снова издал пронзительный вопль.
Вожак мабденов улыбнулся, отвел назад руку с зажатым в ней топором и рукоятью ударил пленного в живот. Вопль резко прервался; от нестерпимой боли несчастный согнулся пополам.
Коруму никогда не приходилось видеть столь бессмысленной жестокости. Оцепенев от ужаса, он смотрел, как мабдены вновь связали пленников, повалили их наземь и принялись тыкать в них ножами и пылающими головнями, причиняя бесконечные страдания и заставляя корчиться от боли, однако не убивая.
Вожак, веселясь, наблюдал за ними, сам участия в истязаниях не принимая.
— Ох и попомните вы меня, когда ваши души соединятся с душами проклятых шефанхау в Ямах Пса! — бурчал он добродушно. — Ох и попомните вы графа денледисси Гландита-а-Краэ, погибель шефанхау!