В Святилище Аль Хаба была вода. В Эль Акила воды не было. Старец был не в силах понять, почему его настоятель готов обнажить мечи ради того, чтобы сохранить эту противоестественную несправедливость.
Эль Акила располагалась в миле слева от него. Это убогое поселение было основным местом обитания рода аль Хабиб. Святилище и монастырь, в котором жил аль Ассад, оставались в паре сотен ярдов за его спиной. Монастырь был убежищем для вышедших на покой служителей Бога в западной части пустыни.
Источник шума находился где-то ниже по склону, который он был должен охранять.
Аль Ассад засеменил вниз, доверяя больше своим ушам, нежели затянутым катарактой глазам. И вот до него снова долетел этот звук. Такой звук обычно издает умирающий на дыбе человек.
В тени большого валуна он обнаружил лежащего мальчика.
На слова «Кто ты?» и «Не нужна ли тебе помощь?» не последовало никакого ответа. Старик стал на колени. Скорее на ощупь, чем при помощи зрения понял, что наткнулся на жертву пустыни.
Он вздрогнул, ощутив под пальцами растрескавшуюся и иссохшую под палящим солнцем кожу лица.
— Ребенок, — пробормотал он, — и не из Эль Акила.
От мальчишки мало что осталось. Солнце выжгло из него большую часть жизни, спалив не только тело, но и дух.
— Поднимайся, сын мой. Отныне ты в безопасности. Ты пришел в Аль Хаба.
Мальчик не отвечал. Аль Ассад попытался поставить его на ноги. Ребенок не помогал и не мешал ему. Имам ничего не мог сделать. У мальчика совсем не оставалось воли к жизни. Реакцией на все усилия старика было лишь невнятное бормотание, которое, как это ни удивительно, звучало так:
— Я путешествовал с Ангелом Божьим и видел стены Рая.
Пробормотав это, мальчик окончательно впал в беспамятство. Аль Ассад, сколько ни пытался, так и не смог привести его в чувство.
Старику пришлось совершить долгое и мучительное путешествие в монастырь. Через каждые полсотни ярдов он останавливался и возносил молитву Творцу, дабы тот сохранил ему жизнь хотя бы до того момента, когда он донесет весть о ребенке до своего настоятеля.
Его сердце вновь начало давать перебои, и он знал, что уже совсем скоро Смерть примет его в свои объятия.
Аль Ассад уже давно перестал бояться встречи с Черной Дамой. Совсем напротив, он ждал того момента, когда она прижмет его к своему сердцу и освободит от многочисленных болезней и почти постоянной боли. Но он просил отсрочки для того, чтобы успеть совершить свое последнее доброе дело.
Господь возложил на него и на монастырь ответственность за ребенка, которого милостью своей провел через пустыню к Святилищу.
Смерть услышала и остановила уже занесенную над ним руку. Возможно, она просто предвидела в будущем более обильную жатву.
Поначалу настоятель старику не поверил и даже отчитал, что тот оставил вверенный ему пост.
— Это все выходки аль Хабиб, — сказал он. — Сейчас они крадут нашу воду.
Но аль Ассад сумел убедить настоятеля, что, впрочем, не сделало того счастливее.
— Нам здесь только лишних ртов не хватает, — буркнул он.
— «Ты ешь хлеб, когда брат твой голодает? Ты пьешь воду, когда брат твой умирает от жажды? В таком случае я скажу тебе…»
— Избавь меня от цитат, брат. О мальчике позаботятся.
Настоятель потупил взор. Его не ужасала мысль о том, что скоро Черная Дама явится за аль Ассадом. Старик в последнее время стал настоящим чирьем на заднице.
=— Вот видишь, — сказал он. — Его уже несут.
Братья поставили носилки у ног настоятеля, и тот, склонившись, внимательно осмотрел ребенка. Вид несчастного вызвал у него отвращение, но настоятель, кажется, был потрясен вовсе не видом страдальца.
— Это же Мика. Сын торговца солью аль Рами.
— Но прошел целый месяц с того дня, когда аль Хабиб обнаружил его караван! — запротестовал один из братьев. — Никто не может выжить в пустыне так долго.
— Он сказал, что за ним ухаживал Ангел, — вмешался аль Ассад. — Говорил, что видел стены Рая.
Настоятель бросил на старика неодобрительный взгляд.
— Старик прав, — сказал один из братьев. — По пути он начал разговаривать. Бормотал о том, что видел золотые знамена на башнях у врат Рая. Рассказывал, как Ангел показывал ему бескрайний мир. Заявил, что Бог повелел ему вернуть Избранных на путь Истины.
По лицу настоятеля пробежала тень. Такие разговоры всегда нагоняли на него уныние.
— Может быть, он и в самом деле видел Ангела, — предположил кто-то.
— Не глупи, — оборвал фантазера настоятель.
— Но он жив, — напомнил аль Ассад. — Хотя это невозможно.
— Мальчишка оставался у бандитов.
— Бандиты скрылись через Сахель. Аль Хабиб проследил их путь.
— Ну, значит, у кого-то еще.
— Это был Ангел. Или ты не веришь в Ангелов, брат?
— Конечно, верю, — поспешил заверить настоятель. — Просто я считаю, что они не являются сыновьями торговцев солью. Его устами говорит безумие пустыни, и как только мальчишка придет в себя, он обо всем забудет.
Настоятель огляделся вокруг, и то, что он увидел, ему крайне не понравилось. Все обитатели Святилища собрались у носилок, и на многих лицах можно было прочитать желание поверить в услышанное.
— Ахмед, — сказал настоятель, — приведи ко мне Мустафу аль Хабиб. Впрочем, подожди. Брат аль Ассад, ты нашел мальчика, тебе и идти в деревню.
— Но зачем?
Настоятель вспомнил об одном формальном обстоятельстве, которое, как ему казалось, позволяло найти выход из неприятного положения.
— Мы не можем оставить его здесь, так как он не посвящен. К тому времени, когда мы сможем сделать это, ребенок успеет выздороветь.
Аль Ассад мрачно взглянул на своего настоятеля и, преисполнившись яростью настолько сильной, что она даже заглушала боль, отправился в деревню Эль Акила.
На главу рода аль Хабиб сообщение старика подействовало так же, как и на настоятеля.
— Ты нашел ребенка в пустыне? И что же ты хочешь от меня? Мне до него нет никакого дела.
— Несчастья ближнего касаются нас всех, — сказал аль Ассад. — Настоятель желает побеседовать с тобой о мальчике.
На вопрос главы рода аль Хабиб настоятель произнес длиннейшую цитату из Священного Писания, на что Мустафа повторил сентенцию, услышанную незадолго до этого от старика. Настоятель лишь с большим трудом сумел сдержать свой гнев.
— Он не посвящен.
— Ну так посвяти его. Это — твоя работа.
— Ритуал посвящения нельзя проводить, пока он не поправится.
— До него мне нет дела. А до твоих проблем — тем более.
Мустафа был зол на настоятеля. Всего за два дня до этого он просил у этого типа разрешения брать воду из монастырского источника и получил отказ.
Аль Ассад специально провел главу рода через сад Святилища, где на аккуратных клумбах роскошные цветы славили могущество Бога. При виде такого расточительства в засуху Мустафа рассвирепел окончательно, полностью утратив интерес ко всякого рода филантропии.
Настоятель оказался в ловушке. Необходимость вершить добрые дела была высшим законом для Святилища, и он не осмеливался попирать этот закон перед лицом всей братии. Он не мог этого сделать, если желал сохранить свой пост. Но в то же время он не мог позволить этому мальчишке бормотать безумные, еретические слова, сеющие смуту.
— Мой друг, мы, к сожалению, обменялись излишне резкими словами, когда пару дней назад обсуждали одно дело. Готов признать, что я тогда принял решение несколько поспешно.
— Возможно, — хищно усмехнулся Мустафа.
— Как насчет двух дюжин баррелей воды?
Мустафа молча двинулся к дверям.
Аль Ассад печально покачал головой. Они торгуются, как купчишки, а мальчик умирает. Испытывая сильнейшее отвращение, старик вышел и направился в свою келью.
Прошел лишь час, и Черная Дама приняла достойного старца в свои объятия.
Мика проснулся неожиданно и в полном сознании. Интуитивно он ощущал, что прошло очень много времени. Он ясно помнил — и это было последнее ясное воспоминание, как он шагал рядом с отцом, а их караван преодолевал последнюю лигу перед Эль Акила. Крики… удар… боль… безумие. Они попали в засаду. Где он сейчас? Почему он не умер? Ангел… Там был какой-то Ангел. Начали возникать обрывки иных воспоминаний. Его вернули к жизни для того, чтобы он стал миссионером среди Избранных. Стал Учеником.
Он поднялся со своего убогого соломенного ложа, но ноги отказались ему служить. Он лежал некоторое время, тяжело дыша и набираясь сил, чтобы доползти до выхода из палатки.
Мустафа аль Хабиб поместил его в своего рода карантин. Речи мальчишки приводили его в трепет. За теми безумными перспективами, которые открывали слова ребенка, вождь рода видел кровь и боль.
Мика откинул полог палатки.