Ева и сама заметила, что произвела впечатление на элегантного мужчину с суховатым породистым лицом и с фамилией, заставляющей вспомнить романы Дюма. Господин де Ферваль явно выделил ее среди многочисленных гостей. Подошел, предложил вина, завел беседу о Венском Сецессионе, пригласил вместе осмотреть знаменитый Бетховенский фриз…
– Он художник, – ответила Ева. – Он сказал: «Пытаюсь быть художником».
– Здесь это престижно, – кивнул Лева. – Счастливые люди! Престижно быть художником, поэтом, а не «крышей» вещевого рынка… Может, останемся, а, Евочка? – подмигнул он. – А что, попросим эстетического убежища! Напишу, что творческая личность не в силах ежедневно созерцать дикость российского капитализма. Тебе здесь, как я вижу, комфортно, мне тоже неплохо. А меня в университет приглашают, – словно между прочим произнес он после короткой паузы. – Преподавать.
– Правда, Лева? – обрадовалась Ева. – А почему ты мне не говорил?
– Вот теперь и говорю. Решено наконец, с сентября могу приступать!
Левино лицо светилось скрытым торжеством, казалось даже, что от этого поблескивает его небольшая ухоженная бородка. Ева с первого дня заметила спокойную завершенность черт его округлого лица: широкие шелковистые брови, чисто выбритые вокруг бородки щеки, небольшие, но выразительные карие глаза… И говорил он без малейшего напряжения – длинными, завершенными фразами.
Она почему-то вспомнила: Лева был первым, кто сказал ей, что волосы у нее вовсе не серые, а серебристые, как старинное ожерелье.
– Ты будешь читать лекции? – спросила Ева.
– Да нет, – как-то нехотя ответил он. – Лекции в Венском университете – это нереально. Даже семинар по славистике и то за пределами возможного. Буду преподавать русский язык – не австрийцам, конечно, только иностранным студентам. Что-то вроде факультатива. По-моему, должно быть полегче, чем с местными. Все-таки иностранцы эти первый год в Австрии, немецкий у них вряд ли лучше, чем у меня. На пальцах, в общем, будем объясняться! – усмехнулся он и добавил: – Если ты мне поможешь, конечно. Вас же русский как иностранный учили преподавать?
– Да, – кивнула Ева. – Но только в общих чертах, да и те я забыла давно, это ведь не моя специальность была.
Тут же ей стало стыдно: как будто отказывается помочь Леве! Конечно, методики она не помнит. Ну и что, подумаешь! Вспомнит, раз надо.
– Это, разумеется, крохи, – рассуждал Лева. – Стипендия кончится – сразу почувствуем. Но все-таки зацепка, а дальше видно будет, еще какие-нибудь помогальщики найдутся. Главное, квартиру дают на год! – вспомнил он. – Не в Первом округе, конечно, только за Дунаем. Но я полагаю, должна быть не хуже, чем моя элитная в Москве. Здесь ведь, Евочка, другие представления о качестве жилья. Не унывай, милая. – Он обнял Еву, поцеловал; они уже стояли возле дома. – Прорвемся как-нибудь!
– Совсем я и не унываю. – Ева улыбнулась, приоткрыла губы, отвечая на мужнин поцелуй. – Наоборот, Лева, у меня никогда не было так легко на сердце. Лева обнял ее крепче, снова поцеловал – на этот раз долгим, чувственным поцелуем.
– Хорошо, что уже пришли, – с придыханием произнес он. – Ты во всем пленительна, Ева…
Страсти, конечно, не было, это Ева понимала. Но то, что было вместо страсти, было так приятно и легко, что с лихвою заменяло и трепет нетерпения, и огонь, охватывающий тело.
Лева имел располагающую внешность, был обаятелен, неплохо сложен и достаточно чувствен для своего возраста. К тому же его сексуальный опыт наверняка не ограничивался бывшей супругой, с которой он развелся пять лет назад.
– Пока у мужчины есть пальцы, он не может считаться импотентом, – с улыбкой заявил он однажды, еще в Москве, отдыхая после близости. И тут же спохватился: – Я тебя не шокирую своим мужицким цинизмом, Евочка?
– Нет, ничего, – пробормотала она, в самом деле испытывая неловкость.
– Ты так смущаешься иногда, просто с девической прелестью! – засмеялся Лева. – Удержаться невозможно, чтобы тебя не поддразнить! Ну, не буду, не буду. – Он поцеловал жену в висок. – Тем более что я пока и без пальцев могу обходиться, а?
А здесь, в Вене, когда супружеская жизнь вошла в ровную колею, никаких неловкостей не возникало вовсе. Ева окончательно убедилась, что она не из тех женщин, которым секс необходим как воздух. Конечно, с Денисом… Но он ведь был у нее первым, он разбудил в ней женщину. Да и встречались они так редко, что немудрено бывало соскучиться.
Теперь все стало иначе, и Ева понимала, что нашла наконец именно тот ритм близости с мужчиной, который соответствует не только ее темпераменту, но и всему характеру.
Взаимное уважение, некоторая чувственная тяга – у мужа более сильная, но все-таки не настолько, чтобы требовать близости, когда жена совершенно к ней не расположена.
Когда секс завершен – неторопливая, обоим интересная беседа в постели, во время которой муж приносит себе рюмку виски, а жене бокал хорошего вина.
Взаимная потребность, чтобы все происходило не на полу в прихожей и не на кухонном столе, как в дешевых эротических триллерах, а в чистой постели, после ванны с душистым бальзамом. В конце концов, они живут не в тайге и в любой момент могут себе позволить эти маленькие удобства, правильно Лева говорит.
Все это у нее теперь было, и в обрамлении этих милых мелочей близость с мужем вполне удовлетворяла Еву.
Он был так же внимателен к ее интимным желаниям, как и ко всяким другим, и она была ему за это благодарна.
– Почему бы и нет, моя радость? – усмехался Лева, если она, например, просила его не спешить, еще немного ее подготовить. – Куда торопиться, всего пять минут – а насколько слаще обоим!
С таким же явным выражением удовольствия он покупал жене маленькие букетики фиалок, которые она любила, или картинки с видами Вены у уличных художников, или длинные серебряные шпильки для волос. Она не злоупотребляла его вниманием – просто потому, что больше не испытывала потребности в невозможном.
А удовольствие в постели с предупредительным мужчиной, который умеет вовремя продлить близость и вовремя ее завершить, – это было вполне из области возможного. Ева только вздрагивала до сих пор, неощутимо для мужа, когда он спрашивал: «Ты уже можешь кончить?» Это почему-то мешало, хотя ведь Лева беспокоился только о ней… Но в конце концов, многим женщинам можно пожелать, чтобы такая ерунда была для них единственной интимной проблемой!
Когда все заканчивалось, Лева благодарно целовал жену, шел в ванную, по дороге наступая тапкой на выключатель витого торшера. А Ева закрывала глаза и чувствовала, как ровное, приятное тепло разливается по всему ее телу.
Глава 3
Блошиный рынок возле Нашмаркта был до невозможности длинен.
Все новые и новые горы разноцветного тряпья вырастали по обеим сторонам песчаной дорожки. Наперебой кричали босые цыганята, заманивая неслыханной дешевизной своего сомнительного товара: «Их биллигер, биллигер! Фюнф шиллинг биллигер!» Бомжастого вида личности курили, пили пиво и пепси. На подстилках перед ними лежали сломанные компасы, металлические фляжки, ношеная обувь, потемневшие медали, часы без стрелок, тусклые старые флаконы из-под духов…
– Теперь-то в Москве то же самое, – сказал Лева, пробираясь через эту пеструю толпу. – А вот догадайся, Евочка, чем я больше всего был потрясен, когда впервые попал на блошак – не здесь, правда, а в Германии?
– Даже не представляю.
Ева устала, вспотела и меньше всего была расположена к элегическим воспоминаниям. К тому же в прошлый раз на блошаке у нее вытащили кошелек, поэтому теперь приходилось все время прижимать сумку к животу, и это тоже раздражало.
– Ну подумай, в восемьдесят седьмом году чем мог быть потрясен нормальный совок?
– Лева, мне надоело, – сказала Ева.
– Тем, что вот эти самые товарищи люмпенского вида курят «Мальборо» и пьют колу! Потерпи, мы почти у цели. Я же сегодня ничего не собираюсь покупать, посмотрим на всякий случай антиквариат, и все.
После того как закончилась стипендия Общества австрийской литературы, воскресные походы на блошак стали регулярными.
– Милая, конечно, куда приятнее бродить по бутикам в Первом округе, – объяснял Лева. – Но какой смысл это делать, если все равно можешь в них купить разве что коробочку для перчаток? На блошаке нелегко что-нибудь высмотреть, я согласен. Зато есть надежда среди груды дерьма напороться на отличную вещь и за десять шиллингов выглядеть как банкир! Нам ведь, возможно, все-таки придется вернуться в Москву. Ты представляешь, какие там теперь цены?
Еву не тянуло ни в бутики Первого округа за коробочкой для перчаток, ни на блошак за «банкирской» вещью, но возражать мужу в этих вопросах ей казалось неудобным. Она не была расточительна, но и особой рачительностью тоже не отличалась. И прекрасно понимала, что деньги мгновенно уходили бы у нее между пальцев, если бы не Левино умение правильно организовывать жизнь.