Самолет стоял в поле на городской окраине, неподалеку от лаборатории дока, а рядом с ним нес вахту крупный мордоворот с винтовкой. Самолет охранялся днем и ночью, он был чересчур дорогой вещью, чтобы позволить шляться вокруг кому попало.
Док объяснял мне работу машины времени.
— Это так же просто, как упасть со стула, — сказал он.
И действительно: надо только подкрутить указатель вперед на нужное число лет. Потом нажимаешь на ручку запуска и входишь в спираль времени, или как там ее, и остаешься там, пока не достигнешь нужного времени. Тогда в ход запускается автоматика, скорость хода времени замедляется, и ты уже на месте. А чтобы вернуться, надо запустить процесс задом наперед.
Действительно, просто. По выражению дока — просто, как упасть со стула. Но я-то знал, что за этой простотой стоят величайшие научные достижения из всех известных миру — знания, ум, многие годы изнурительного труда и жесточайших огорчений.
— Это будет похоже на полет в ночи, — объяснял мне док. — По времени вы будете путешествовать в одномерной вселенной. Не будет ни тепла, ни воздуха, ни гравитации — абсолютно ничего вне пределов самолета. Но самолет снабжен теплоизоляцией, так что, если замерзнете, просто включите эти обогреватели. Если понадобится воздух, его можно взять из кислородных баллонов. Но в таком коротеньком путешествии, всего на каких-то пятьсот лет, вам не потребуется ни тепло, ни воздух. Всего несколько минут — и вы на месте.
Я опоздал, и Дж. Р. дулся на меня. На Герба он дулся за то, что у того было самое грандиозное похмелье из всех, какие мне приходилось видеть. Но теперь Дж. Р. обо всем забыл и скакал на месте от нетерпения.
— Вот погодите, — ликовал он, — погодите, пока Джонсон увидит падение «Стандарта». Пожалуй, у него будет удар. Это пойдет старому тупоголовому стервятнику на пользу.
Стоявший у дверей самолета охранник беспокойно переминался с ноги на ногу, его явно что-то тревожило.
— Да что это с вами, Бенсон? — прокаркал ему док.
Парень заикаясь попытался что-то сказать и переложил винтовку из руки в руку. Он хотел заговорить, но слова застревали у него в горле. Тут Дж. Р. опять начал злорадствовать, и мы забыли об охраннике.
Камеры Герба были уложены, и подготовка закончилась. Дж. Р. ткнул воздух кулаком и пожал руки нам с Гербом. Старый пройдоха едва не плакал.
Док и Дж. Р. вышли из самолета, и я проводил их до двери. Перед тем как закрыть и загерметизировать дверь, я бросил еще один, последний взгляд на силуэт города, и увидел, как он великолепен в этой осенней голубизне: высились знакомые башни, а над индустриальным районом на севере висела полоска дыма.
Я помахал башням рукой и сказал:
— Прощайте, великаны. До встречи через пятьсот лет.
В будущем силуэт города выглядел совсем иначе. Я этого ожидал, потому что за пятьсот лет некоторые здания наверняка снесли и возвели на их месте новые. Новые идеи архитекторов и новые строительные принципы за пятьсот лет могли сделать неузнаваемым силуэт любого города.
Но он изменился в ином смысле.
Когда мы выныривали из спирали времени, я ожидал увидеть под крылом самолета более просторный, более великий и более совершенный город, но внизу было что-то не то.
У города был пыльный и запущенный вид.
За эти пятьсот лет он вне всяких сомнений разросся. Рос он во всех направлениях, и был теперь втрое больше, чем тот город, что остался у нас с Гербом за спиной.
Герб подался со своего сиденья вперед.
— Неужто это старый град внизу? — спросил он. — Иль это лишь мое похмелье?
— Место то самое, — уверил я его. — С чего это ты такой хороший?
— Да были мы с ребятами, с Элом и Гарри, в одном местечке. Ну, и встретили ребят из «Стандарта», ну, и выпили с ними немного вечерком.
Самолетов в небе не было, а я-то думал, что в 2450-м году они должны так и роиться в воздухе, ведь даже в 1950-м, становилось тесновато от них. Потом я заметил, что и на улицах нет никакого движения.
Мы кружили над городом никак не менее получаса, и горькая истина постепенно доходила до нас, хотя признать ее было нелегко.
Город под нами был просто мертв! Нам не удалось отыскать никаких признаков жизни: ни одного автомобиля на улицах, ни единого пешехода на тротуарах.
Мы с Гербом переглянулись, и недоверие было написано на наших лицах трехфутовыми буквами.
— Герб, — сказал я, — недурно бы разнюхать, чего это у них там.
Кадык Герба буквально запрыгал.
— Черт, — протянул он, — а я-то рассчитывал заскочить к Датчмену и чуточку опохмелиться.
На поиски чего-нибудь похожего на посадочную полосу ушел почти целый час, но в конце концов я нашел достаточно безопасную на вид площадку. Она поросла кустарником, но бетонные полосы были еще довольно ровными, хотя кое-где бетон пересекали заросшие травой и кустами трещины.
Я сажал самолет со всей возможной аккуратностью, и все равно мы наткнулись на вздыбившуюся бетонную плиту и едва не разбились.
Этот старик с винтовкой вполне мог явиться со страниц истории раннего освоения Запада, с той лишь разницей, что пионеры Запада, вероятно, все-таки стриглись.
Он вышел из кустов в миле от аэропорта, с винтовкой на сгибе локтя. Что-то в его облике подсказывало, что с этим человеком шутить не стоит.
— Здрассте, незнакомцы. — сказал он надтреснутым голосом.
— Силы небесные, — поразился Герб, — да это же Дэниел Бун[5] собственной персоной!
— Вы, птенчики, залетели далековато от гнезда, — заявил старик, и по его интонации было ясно, что он не очень-то нам доверяет.
— Не так уж и далеко, — ответил я. — Мы здесь поселились давным-давно.
— Будь я проклят, если узнаю вас, — он сдвинул старую черную фетровую шляпу на затылок и поскреб в голове, — хотя я знаю всех, кто жил в этой округе. Ведь вы не мальчики Джейка Смита, а?
— Похоже, теперь тут обретается не очень-то много народу, — заметил Герб.
— Правду говоря, не очень, — признал Дэниел Бун. — Старуха как раз говорила мне, что завтра же надо перебраться поближе к соседям. Ей становится ужасно одиноко. А ближайший народ живет в десяти милях, во-он тама.
Он указал на север, где силуэт города вырисовывался, словно далекий горный хребет, поблескивая мраморными валами и кирпичными шпилями.
— Послушайте, — сказал я, — вы хотите сказать, что до ближайших соседей отсюда целых десять миль?!
— Определенно. В паре миль к западу жили Смиты, но этой весной они отправились на юг. Утверждали, что там охота лучше.
Он печально покачал головой.
— Может, оно и верно, насчет охоты. Я и сам немало охочусь, да только еще люблю немного покопаться в земле. А целинные земли подымать трудно. У меня в этом году вполне прилетный урожай кабачков и морковки. Да и картоха не худо уродилась.
— Но раньше тут жило очень много народу, — настаивал я. — Целые тысячи человек, может, даже миллионы.
— Слыхал я об этом, — согласился старик, — но не могу сказать, есть ли в том хоть крупица правды. Должно быть, это было сильно давно. Кто-то ж повыстроил все эти дома, хотя чего это ради, даже не представляю.
Вид у комнат редакции «Глобуса» был запущенный, повсюду лежал толстый слой пыли, а тишина стояла чуть ли не такая же осязаемая, как и пыль.
Что-то здесь изменилось, но это по-прежнему была редакция газеты. Чтобы вернуть сюда жизнь, не хватало немногого — шума голосов и торопливого бормотания голографских прессов.
Вся мебель была на месте, а вокруг большого редакционного стола кружком стояли стулья.
Пыль от наших шагов вздымалась в воздух целыми облаками, заставляя неудержимо чихать.
Я прошел прямо в темный угол комнаты; я был уверен, что найду там то, что нам надо.
Там были старые связки газет, такие старые, что страницы крошились под пальцами, а бумага так пожелтела от времени, что кое-где текст читался едва-едва.
Я отнес одну из пачек к окну и посмотрел на дату. 14 сентября 2143 года — более 300 лет назад!
Броский заголовок восклицал: «Безработные бунтовщики в Вашингтоне!»
Мы торопливо перелистали страницы. И постепенно первые полосы этих газет, впервые увидевшие свет более трехсот лет назад, составили рассказ, красноречиво объясняющий молчание города, видневшегося за разбитыми и заколоченными окнами.
«Акции рухнули до самой нижней точки за последние десять лет!» — кричал один заголовок. «Конгресс одобрил проект Фонда помощи безработным», — гласил другой, а третий сообщал: «Налогоплательщики отказываются платить». После этого события развивались все быстрей и быстрей: «Объявлен мораторий на выплаты», «Банки на вынужденных каникулах», «Войска против толп голодающих», «Конгресс сдался и разошелся по домам», «На Востоке свирепствует эпидемия», «Президент объявил состояние национального бедствия», «Британское правительство ушло в отставку», «Во Франции свирепствуют бесчинствующие толпы», «Крах американского правительства».