Демин с интересом рассматривал сидящего перед ним длинного узкоплечего человека, остроносого, с близко поставленными глазами, обратил внимание на обгрызенные ногти, неглаженую сорочку, будто Сухов выхватил из ящика первую попавшуюся, второпях натянул ее на себя и прибежал, опасаясь передумать. «Вот только в своем ли он уме? — думал Демин. — Не стоит ли на каком-нибудь интересном учете? Придется навести справки. А если он честный, порядочный человек, каким и пытается предстать, что же заставило его участвовать в преступлении? Страх? Солидарность? Или же его отношения с Николаем гораздо ближе?»
— Скажите, а что, собственно, вас заставило помогать незнакомому человеку в столь необычном деле?
— Видите ли… — Сухов помялся, не зная, видимо, насколько откровенным следует быть. — Вероятно, я выгляжу не самым лучшим образом, но… Как вам это объяснить…
— Струсили? — участливо спросил Демин.
— Похоже на то. — Сухов виновато посмотрел на следователя. — Уж слишком все это было неожиданно!
— Он вам угрожал?
— Д… да! — после небольшой заминки кивнул Сухов. — Он мне угрожал. Да-да, конечно, иначе бы я не мог вот так просто…
— Он был вооружен?
— Да! У него был пистолет!
— А ведь у него не было пистолета, — улыбнулся Демин.
— Вы уверены?! — воскликнул Сухов, но, взглянув в смеющиеся глаза следователя, опустил голову. — Да, действительно… Пистолета я не видел… Но ведь он мог и быть!
— Нет, так не пойдет, — покачал головой Демин. — Сейчас я спрошу у вас, не было ли при нем небольшой пушки, и вы скажете, что да, конечно, пушка у него была. Я очень серьезно отношусь к вашим показаниям и надеюсь, что вы пришли сюда, руководствуясь искренним стремлением помочь правосудию. — Фраза получилась тяжеловатой, но Демин понимал, что именно этих слов и ждал от него Сухов, эти слова лучше всего успокоят его, придадут уверенность, желание быть полезным и, кто знает, может быть, даже искренним.
Сухов принялся быстро и убежденно что-то говорить, заверять, размахивать руками, его жесткий плащ при этом скрежетал, он несколько раз вскакивал со стула, снова садился, а Демин прикидывал — как быть дальше. Он понимал — на него свалилась большая работа.
— Разумеется, я понимаю, что вряд ли могу рассчитывать на ваше уважение, — неожиданно закончил Сухов.
— При чем тут вообще уважение? — Демин махнул рукой. — Не об этом речь.
— Да? — Сухов исподлобья глянул на следователя, и его острые желваки дрогнули под тонкой бледной кожей. — Значит, об уважении и речи быть не может?! А я вовсе не уверен, что вы на моем месте смогли бы поступить вот так! Я пришел к вам и говорю — судите! Судите! У вас законов на всех хватит, — он дернул головой в сторону шкафа, заваленного кодексами, сводами, комментариями. — Судите! Я надеюсь на вашу справедливость, порядочность, честность — судите! — Освободившись от мучившей его тайны, Сухов вдруг почувствовал, что самолюбие восстало в нем нервно и обостренно. — Законы здесь, в этой комнате, и вон там, за окном, — он вскочил, загремев плащом, и ткнул пальцем в сторону стройплощадки, — разные! В этом кабинете нетрудно говорить о мужестве, о самоотверженности, правосознании! Здесь за это деньги платят. Но когда ночью встречаешь детину с ухмыляющейся рожей, который говорит, что надо бы труп спрятать, то думаешь не о мужестве…
— А о чем же? — с интересом спросил Демин.
— Думаешь о том, как бы рядом с этим трупом не улечься!
— Тоже верно.
— Так что вы, товарищ следователь, в своих умозаключениях поправочку на жизнь делайте, если это вас не очень затруднит! — Сухов вскинул подбородок, как бы ожидая извинений.
— Я вас обидел? — тихо спросил Демин.
— Да. Вы отказали мне в своем уважении. Вы, очевидно, полагаете, что человек уже потому только, что оказался здесь, в вашем кабинете, не имеет права на достоинство, — в голосе Сухова появились плачущие нотки.
— Ну, это вы уж подзагнули, Евгений Андреевич, — улыбнулся Демин. — Согласитесь, что подзагнули, а? Я ведь только сказал, что не время сейчас говорить о том, кто кого больше уважает…
Сухов посмотрел на улыбающегося следователя, потом обмяк, опустил лицо в ладони. Эта короткая вспышка истощила его силы, и он, кажется, с трудом удерживался, чтобы не свалиться со стула.
— Извиняюсь, — проговорил он. — Не сдержался. Я последнее время того…
— Давайте так договоримся, — Демин решительно вышел из-за стола, прошелся, сунув руки в карманы, остановился перед Суховым. — Уж коли вы последнее время того… Вот вам бумага, вот ручка, снимайте плащ и садитесь, — Демин показал на второй стол.
— В каком смысле… садитесь?
— А! — засмеялся Демин. — Я смотрю, направление мыслей у вас довольно мрачное. Нет-нет, я о другом… Подробно опишите свои похождения. Имена, даты, время, адреса и так далее. А то от ваших устных показаний у меня голова кругом идет. Договорились? — И, не ожидая согласия Сухова, он снял с него плащ, повесил в углу на вешалку. — Я займусь своей писаниной, а вы — своей.
— Ну что ж… — вздохнул Сухов. — Пусть так.
«А ведь он пришел сюда не только для того, чтобы покаяться, — подумал Демин. — Он пришел еще и для того, чтобы его утешили и, кто знает, может быть, даже восхитились… И он обиделся, не увидев восторга в моих глазах. Надо же, как бывает — люди вспоминают о достоинстве, когда опасность позади. Ведь не возмутилась его гордыня, когда ему предложили труп спрятать! Прожил, наверно, не меньше тридцати лет, а до сегодняшнего дня, пожалуй, не знал, где прокуратура находится. Конечно, это неплохо — жить вдали от злодеев, неприятных случайностей и трагических происшествий. И, вполне вероятно, Сухов относился ко всему этому как к чему-то далекому, словно нарочно придуманному, чтоб было о чем в газетах писать. И вот с бухты-барахты оказаться в такой истории! Тут взвоешь!»
Начальник следственного отдела Рожнов стоял у окна, брезгливо смотрел, как по улице несется осенняя пыль. Увидев вошедшего Демина, он одернул пиджак, прошел за стол, прочно уселся и лишь тогда поднял глаза. Судя по всему, еще недавно Рожнов был стройнее, но случилось так, что он сам не заметил, как набрал десятка полтора лишних килограммов, однако произошло это так быстро, что он еще не успел смириться со столь печальным фактом и продолжал носить костюмы прежних размеров.
— Явка с повинной, Иван Константинович. Похоже, убийство.
— Похоже или в самом деле? — Рожнов наморщил тяжелый лоб.
— Гражданин повинившийся утверждает, что было убийство. Всех деталей я, разумеется, не знаю, но думаю, что уже сегодня потребуется оперативная группа.
Рожнов в задумчивости постучал пальцами по столу, перевел взгляд на окно и вдруг с незнакомой Демину искренностью произнес:
— Погода для выезда паршивая.
— Все случилось якобы неделю назад. И так время упущено.
— У тебя есть что-то неоконченное? Освобождать не надо?
— Нет, сам закончу. По ходу.
— Посоветуйтесь с Кривицким.
— Обязательно, — быстро ответил Демин.
Рожнов внимательно посмотрел на него, уловив обиженную нотку, усмехнулся.
— У Кривицкого не очень широкий взгляд на вещи, но… правильный. Он не умеет строить сложные психологические схемы, версии, не любит искать таинственные обстоятельства и… И почти всегда бывает прав. Чаще всего преступление объясняется до вульгарности просто.
— И убийство тоже?
— Особенно убийство. Ты встречал за недолгие годы своей работы продуманное, коварное, хитро сработанное убийство? И я не встречал.
— Может, их и не бывает?
— Бывают, — нахмурился чему-то Рожнов. — О таких пишут иногда… Но, как мне кажется, потому и пишут, что они редки. Не оплошай.
Глава 4
«Моя фамилия — Сухов, зовут — Евгений Андреевич. Тридцать лет. Женат. Детей не имею. Работаю на мясокомбинате начальником участка. К уголовной ответственности не привлекался. Прошу суд учесть, что я сам, по собственной воле даю эти показания.
Начну с того дня, когда все и случилось. Задержавшись на работе, я, придя домой, уже никого не застал. Моя жена, Екатерина Васильевна Сухова, работает в овощном магазине. Я знал, что она придет поздно, так как в этот день должна сдавать смену своей напарнице. Отца дома тоже не оказалось — он работает сторожем на лодочной станции. Увидев, что ведра для воды пусты, я взял их и отправился к колонке на соседнюю улицу. Наполнив ведра, я покурил у колонки со своим знакомым Борей Ивашкиным, который может подтвердить мои показания. К тому времени уже наступили сумерки, и на столбе у колонки загорелась электрическая лампочка. Говорю об этом, чтобы доказать — в тот момент я действительно был у колонки, и Боря может припомнить, что как раз во время нашего разговора вспыхнула лампочка.