Выхватив кинжал из ножен, она вскочила и вонзила кинжал по самую рукоятку чуть ниже подбородка пленного. Вонзила с такой силой, что на миг приподняла его с колен. Этим смертоносным ударом она положила конец многовековому существованию загадочного создания. А заодно — и опасности, которую этот человек собой представлял.
Годфри ахнул и отступил на шаг.
— Но разве не этого человека ты так долго стремилась найти?
Она выдернула кинжал из раны — кровь так и брызнула фонтаном, — затем оттолкнула ногой тело. И перехватила посох прежде, чем он выпал из рук убитого.
— Я искала не человека, — пробормотала она, — а то, что он нес с собой.
Годфри покосился на посох, вырезанный из ветви оливкового дерева. Струйки свежей крови бежали по его поверхности, местами сквозь них проступала резьба — сложное переплетение из змей и виноградных лоз. Этот рисунок тянулся вдоль всего посоха.
— Что это? — Глаза рыцаря расширились от изумления.
Тут впервые за все время она взглянула прямо ему в лицо. А затем вонзила лезвие кинжала ему в левый глаз. Он слишком много знал и видел, чтобы оставлять его в живых. Рыцарь медленно осел на пол, тело забилось в безобразных предсмертных конвульсиях. Последним усилием воли он пытался вырвать кинжал из глаза. И только тогда она ответила на его вопрос, не выпуская из рук древний посох из оливкового дерева.
— Вот, смотрите, Бачал Изу[1], — прошептала она, адресуясь к грядущим векам. — Им владел Моисей, держал в руках Давид… Вот он, самый настоящий посох Иисуса Христа.
4 июля
За пять дней до настоящего времени
Убийца смотрел через телескопический прицел винтовки, затем опустил ствол чуть ниже — в перекрестье тонких черных линий попал профиль президента Джеймса Т. Ганта. Он перепроверил расстояние до цели — семьсот ярдов — и поймал в прицел снайперской винтовки «USMS М40АЗ» затылочную косточку за левым ухом мужчины, зная, что при попадании в нее нанесет максимальный ущерб. В микрофонах его наушников звучали веселая музыка и радостный смех — члены семьи проводили праздничный пикник. Но он тут же отмахнулся от всех этих звуков и мыслей, заставил себя сосредоточиться на своей цели, своей миссии.
В истории США три президента умерли именно в этот день, 4 июля, день рождения страны. Вряд ли то было простым совпадением.
Томас Джефферсон, Джон Адамс и Джеймс Монро.
Сегодня умрет четвертый.
Коммандер[2] Грей Пирс задержал дыхание и плавно спустил курок.
Часть первая НЫНЕШНИЙ ДЕНЬ
ГЛАВА 1
30 июня, 11 часов 44 минуты
по восточному поясному времени
Такома-Парк, Мэриленд
Когда Грей Пирс свернул к дому, мотор его «Форда Тандерберд» 1960 года выпуска капризно заворчал и закашлялся.
Он сам едва не разворчался.
— Ты вроде бы собирался продать этот дом? — спросил Кенни.
Младший брат Грея сидел рядом, на пассажирском сиденье, высунув голову в окно и глядя на искусно возведенное бунгало с деревянной террасой по кругу и низко нависающей двускатной крышей.
— Уже нет, — ответил Грей. — Только смотри, отцу ни слова. Он параноик, просто свихнулся на этой теме.
— Тоже мне, новость… — еле слышно и с горечью пробормотал Кенни.
Грей сердито покосился на брата. Он подобрал Кенни в аэропорту имени Даллеса после перелета через всю страну из Северной Калифорнии. Глаза у брата были красными — возможно, сказался долгий перелет или же бессчетное число маленьких бутылочек джина, выпитого в салоне первого класса. В этот момент Кенни напоминал ему отца, в особенности из-за запаха перегара.
Уже въезжая в семейный гараж, он взглянул на свое отражение в зеркале заднего вида винтажной машины. Общей чертой обоих братьев были красноватый, типично уэльский цвет лица и темные волосы — в точности как у отца. Только свои Грей стриг коротко, а Кенни завязывал в конский хвост — слишком уж молодежная, на взгляд брата, прическа для парня под тридцать. Мало того, он носил полотняные шорты и просторную футболку с логотипом какого-то клуба по серфингу. Кенни работал инженером-компьютерщиком на компанию в Пало-Альто, и, очевидно, такой прикид там был в порядке вещей.
Грей вылез из машины, стараясь подавить раздражение, которое вызывал у него брат. По дороге сюда Кенни непрерывно говорил по мобильнику, обсуждая какие-то дела с сослуживцем на том конце континента. С Греем он едва ли обмолвился парой слов, предоставив брату роль водителя.
Словно у меня нет своего собственного дела.
На протяжении всего последнего месяца Грею приходилось несладко — нужно было решать много вопросов после смерти матери, а умственное здоровье отца все ухудшалось, и тот уже был ему не помощник. Кенни приехал на похороны, намереваясь провести с братом неделю, чтобы помочь разобраться с делами, но ровно через два дня возникли безотлагательные проблемы, связанные с бизнесом, он улетел, и все тяготы пали на плечи Грея. В каком-то смысле было бы лучше, если бы брат не приезжал вовсе. Он начал заполнять какие-то бумаги, связанные со страховкой, все, разумеется, перепутал, и Грей был вынужден исправлять.
Но сегодня все будет по-другому.
После долгого и жаркого разговора Кенни согласился приехать, потому как положение сложилось критическое. Отец их страдал от болезни Альцгеймера и после скоропостижной кончины жены впал в глубокую депрессию. Последние три недели он провел в специализированной клинике для людей с психическими и умственными расстройствами, но вчера вечером вернулся домой. И в связи с этим Грею понадобилась пара лишних рук. У Кенни накопилось достаточно отпускных дней, и он вполне мог провести дома две недели. Грей твердо вознамерился не отпускать его раньше этого времени.
Сам он взял месячный отпуск и должен был вернуться в штаб-квартиру «Сигмы» через неделю. За это время надо было привести собственный дом в порядок. Куда он и привез теперь Кенни.
Брат вытащил свои вещи из багажника, с грохотом захлопнул крышку, но продолжал опираться рукой на хромированный бампер.
— А что с машиной отца? Мы и ее тоже можем продать. Вряд ли он сможет водить в таком состоянии.
Грей сунул ключи в карман. Классический «Форд Тандерберд» — черный, как вороново крыло, с красным кожаным интерьером салона — всегда был гордостью и радостью отца. Он держал машину в идеальном порядке, подправлял и реставрировал, установил новый карбюратор «Холли», новую систему зажигания и электрическую дроссельную катушку.
— Машина останется, — сказал он. — Врач отца настоятельно рекомендует, чтобы окружение оставалось стабильным и неизменным, чтобы все шло по заведенному в доме порядку. Кроме того, даже если он не может водить, ему все будет чем заняться. Чинить там, усовершенствовать…
Прежде чем Кенни сообразил, что еще можно было бы продать из отцовского имущества, Грей направился к двери. Он не собирался помогать брату с багажом — пусть сам несет. Может и попозже разобрать.
Но Кенни не унимался:
— Если все оставить как есть, притвориться, что ничто не изменилось, — почему тогда я вообще здесь?
Грей сжал кулаки и резко развернулся к нему. Так и подмывало врезать как следует.
— Да просто потому, что ты его сын! И самое время доказать это!
Кенни смерил брата взглядом. Глаза Грея гневно сверкали. В этот момент он был очень похож на отца. Кенни часто видел отца в гневе, особенно в последнее время, и чувство это было продиктовано у него ощущением собственного бессилия и страхом. Так что подобная реакция новостью для него не была. Отец всегда был человеком суровым и жестким; работал нефтяником в Техасе. Затем произошел несчастный случай, и ему отняли левую ногу выше колена, а заодно — гордость, и тогда весь свой гнев он направил на жену. Его бесила сама мысль о том, что мать двух сыновей вынуждена была пойти работать. Чтобы как-то компенсировать утраченную значимость, он установил в доме порядок, как в военном лагере. И Грей, такой же упрямец, как и отец, часто нарушал его — он был прирожденным бунтарем. А когда ему стукнуло восемнадцать, просто собрал свои вещи и ушел служить в армию. Только матери удалось сохранить семью от полного распада, вновь собрать всех вместе.
А теперь и она ушла.
Что же они будут делать, как жить без нее?..
Но вот Кенни подхватил наконец свою сумку, протиснулся мимо Грея и произнес несколько слов, которые резанули точно колючая проржавевшая проволока:
— Я, по крайней мере, маму не убивал.
Месяц тому назад подобное заявление привело бы Грея в неописуемое бешенство. Но после назначенных ему сеансов у психоаналитика — это вовсе не значит, что он не пропустил ни одного, — обвинение брата, брошенное прямо в лицо, заставило лишь похолодеть и на мгновение застыть на месте. Нет, он не такой дурак, чтобы поддаваться на дешевую провокацию. «Побочный эффект» — именно такое определение использовал его психиатр, выискивая причину, по которой пациент страдает чувством вины.