— Что случилось? — услышал Дронго вопрос пожилого пассажира, следующего в соседнем купе.
— Пока все нормально, — ответил пришедший, — мы проверили и два соседних вагона. Подозрительных нет или почти нет…
— Закрой дверь плотнее, — посоветовал пассажир, — а потом мы поговорим.
Дверь захлопнулась. Дронго подумал, что его любопытство в данном случае не будет очень уж предосудительным, если он послушает, о чем говорят по соседству. И он припал ухом к стене, хотя разговор был чуть слышен.
— Там никого нет, — докладывал мужчина, — в вагоне едут пожилые люди, две семейные пары, дети, старики, женщины. В нашем вагоне первое купе занимает женщина лет сорока — очевидно, едет к мужу или сыну. Во втором купе высокий незнакомый мужчина, но он предупредил проводника, что у него дипломатический паспорт, и мы поняли, что его не нужно опасаться…
— Почему? — насмешливо спросил пожилой пассажир. — Разве так трудно купить дипломатический паспорт любого соседнего государства? Просто цена будет другой.
— Но он не стал бы соваться с таким паспортом на границу, — резонно возразил гость, — чтобы лишний раз не подставляться.
— Это верно, — согласился пожилой. — А кто едет в четвертом купе?
— Какой-то бизнесмен. Гаврилко Анатолий Александрович. По внешнему виду похож на торговца бубликами. Суетливый, полный, маленького роста. Чего-то, похоже, боится — заперся в своем купе и не выходит.
— Может, он и не боится, а играет, — заметил пожилой. — Ладно, все. Нужно следить за всеми. И за женщиной, и за дипломатом, и за этим Гаврилко. За всеми троими. Принеси мне оружие. Хочу, чтобы у меня в купе был пистолет.
— Принесу, — согласился гость.
— Мы будем проходить границу, — напомнила женщина, — у нас могут возникнуть неприятности. Ты говорил, что оружие принесут нам после того, как мы пройдем границу.
— Не беспокойся, — ответил пожилой, — здесь его не найдут. А как быть с вашими «пушками»?
— Рядом едет Костя, — сообщил гость, — если нужно, он подстрахует. Мы так и договорились, что он выходит в Бресте с нашими «игрушками». А мы потом нужные вещи сможем достать и в Германии.
— Правильно, — согласился пожилой. — И будьте осторожны. Костя, кажется, местный? Пусть он сразу уходит, не дожидаясь, пока на него обратят внимание местные пограничники. Все понятно?
— Сделаем, — ответил мужчина. — Я вам больше не нужен?
— Ты мне всегда нужен, Захар. Но сейчас можешь возвращаться обратно в свой вагон. Ты звонил в Берлин?
— Да, там все нормально. Нас встретят прямо на вокзале.
— Это хорошо. Предупреди Руслана, что спать вы сегодня будете по очереди.
— Он знает. Но нам говорили, что этот вагон закроют от остальных. Здесь едут особенные пассажиры, и вход в него обычно закрывают.
— Правильно делают. А сейчас иди. Если понадобится, я вас вызову. У меня оба мобильника включены.
— У нас тоже, — ответил Захар и вышел из купе.
«Кажется, у меня не очень приятные соседи», — подумал Дронго, прислушиваясь, как Захар уходит по коридору.
— Альбина, ты ничего не бойся, — продолжал пожилой пассажир, — сегодня ночью мы уже будем в Польше, а завтра — в Берлине. Оттуда сразу уедем в Италию. Там нас уже никто не достанет.
— Надеюсь, что не достанет, — согласилась Альбина. — Ты ведь помнишь, что они сделали с нашей машиной на прошлой неделе? Я все это до сих пор во сне вижу.
— Нам ничего не грозило, — возразил ее спутник, — ребята все равно проверили бы машину, прежде чем пускать нас туда. А те, кто взорвал машину, просто хотели меня напугать. Если бы хотели убить, то дистанционное управление сработало бы в тот момент, когда мы сидели внутри. Они хотели только напугать, а не убить.
— А сейчас?
— А сейчас хотят убить. Ладно, не нервничай. С нами едут несколько человек охраны. Как только мы доберемся до границы с Польшей, все будет в порядке. Ребята сдадут оружие, и с нами поедут только двое — для подстраховки: Захар и его напарник.
— Ты думаешь, этого достаточно?
— Конечно, достаточно. Меня не так-то просто убить, Альбина. Я ведь человек везучий и пуленепробиваемый. Знаешь, сколько раз меня хотели убить? Раз пять или шесть. А я, как видишь, все еще живой и здоровый, хоть и словил несколько пуль и меня пару раз воскрешали врачи. Но ничего, на здоровье не жалуюсь.
— Постучи по дереву, — посоветовала его спутница, — и не нужно ничего заранее говорить.
— Не буду стучать. Я не суеверный, — рассмеялся пожилой мужчина.
— Ты у нас молодец, — рассудительно сказала его спутница, которая больше годилась ему во внучки, чем в подруги, — и сил у тебя еще много.
— Надеюсь, что молодой. Особенно это приятно слышать от тебя, — довольным голосом хрюкнул пожилой. — Иди сюда…
Дронго отпрянул от стены. Дальше слушать было не только неэтично, но и бессмысленно. Он открыл дверь в свой санузел. Кран над умывальником срабатывал от сенсоров, когда рука оказывалась под ним. Дронго тщательно помыл руки, словно опасаясь какой-либо инфекции. Вернулся в купе и услышал, как к соседям снова стучат. Это был Захар. Очевидно, он принес обещанное оружие. Дверь открылась не сразу, женщина приводила себя в порядок. Затем Захар ушел, и в вагоне воцарилась тишина, прерываемая лишь приглушенными звуками из второго купе. Но на них никто из пассажиров не обращал никакого внимания.
Поезд, набирая скорость, двигался в сторону Белоруссии. Российско-белорусскую границу пассажиры даже не заметили. Примерно к трем часам дня по российскому времени они прибыли в Минск. Официантка начала разносить заказанные обеды. Дронго взглянул на здание городского вокзала. Последний раз он был в Минске ровно десять лет назад с группой известных журналистов и писателей. Поразительно, что средства массовой информации исправно вещали о диктаторском режиме в Белоруссии, о притеснениях инакомыслящих, об апокалиптических картинах в этой стране. Все было ложью. Город чистый, уютный, домашний. Люди улыбались гостям, улицы поражали своей ухоженностью и чистотой. В этот день президент Белоруссии открывал памятник погибшим евреям — жертвам фашистского геноцида. Гости были поражены, ведь им рассказывали совсем о другой стране. Вечером за ужином один из российских журналистов, называющий себя «демократом», насмешливо улыбаясь, пытался объяснить гостям, что в этой стране сохранился «советский строй образца шестидесятых». Не дослушав его до конца, Дронго резко оборвал зарвавшегося гостя:
— Не нужно так плохо говорить о людях, которые нас принимают. И об обществе, в котором по-прежнему ценятся порядочность и честность. Зато здесь не считают деньги мерилом ума и таланта. Наверное, у них тоже есть недостатки, но давайте уважать их достоинства. Ведь они сумели сохранить их даже в столь сложное время.
Журналист лишь махнул рукой, не став спорить. Это было десять лет назад.
Дронго вглядывался в лица людей. Поразительная нация, в который раз подумал он о белорусах. За всю жизнь не встречал ни одного непорядочного белоруса. Наверное, они где-то есть — и непорядочные, и лживые. Но он никогда таких не встречал. А может, их и нет вообще? Может, этот народ, так ощутимо пострадавший во время войны и так решительно поднявшийся на борьбу с фашистскими оккупантами, оказался выше, чище, умнее своих соседей? Оставшиеся в живых не озлобились, не превратились в маргиналов, словно зараженные той высокой духовностью, которую белорусский народ проявил во время войны. Просто поразительный народ. Говорят, что французы скуповаты, итальянцы транжиры, англичане сдержанны, немцы рассудительны, а белорусы светятся от своей святости. Немного смешно, но, по существу, верно.
Поезд медленно отходил от станции. До границы было еще несколько часов. Из-за того что европейская и бывшая советская колеи разной ширины, поезда простаивают на границе по нескольку часов, ожидая, пока поменяют колеса. Интересно, что этот процесс механизирован, и пассажиры даже не замечают, как он проходит. Но пребывание на границе все равно затягивается на три-четыре часа. Пограничники и таможенники с обеих сторон могли бы пропускать гораздо больше составов, если бы не это досадное ограничение.
К шести часам вечера официантка прошла по купе, собирая грязную посуду. Она принесла салаты в соседнее купе. Дважды приходил Захар, который осторожно стучался в дверь, проверяя, как себя чувствуют пассажиры третьего купе. Когда он пришел перед самой границей и ему открыли дверь, Дронго услышал, как молодая женщина негромко вскрикнула.
— Что случилось? — спросил ее спутник.
— Ноготь сломала. На правой руке, — пояснила его спутница.
— Ничего, — рассмеялся он, — нарастим тебе ноготь в любой берлинской парикмахерской.
— Костя уходит, — сообщил Захар, — мы остаемся вдвоем.