Стукнула входная дверь, и в комнату вошел Колям, тощий, сутулый, по глаза заросший черной бородой, похожий на цыгана и всегда мрачный.
- Уже начали, - буркнул он и полез вешать на гвоздь ржавого цвета плащ.
Леха разлил до конца "Распутина", четвертый стакан налив с "горой".
- Главное, будь здоров, именинник, - сказал Колям, подходя к столу. - Всегда будь здоров. Это главное.
Он сел между Одноногим и Витькой и уронил костыли, которые с грохотом раскатились по полу. Одноногий выругался. Колям полез подбирать костыли, ворча, что нечего тут ноги свои расставлять так, что и к столу не подберешься, долго устанавливал их в прежнем положении.
- Тебе штрафная, - кивнул на полный стакан Леха. - Мы тут уже по одной накатили.
Колям мотнул бородой, взял стакан так, что ни капли не пролилось.
- За тебя, - сказал он, снова мотнул бородой и выпил залпом, даже не поднося стакан вплотную к губам.
После этого стакана Витька - должно быть, отвык, два месяца все-таки не принимал - почувствовал, как мягкая рука зашевелилась у него в голове за глазами, что-то сжимая и разжимая. Комната заколебалась и ее заволокло дымом, наверное, от папиросы, которую закурил Леха. Витька поспешил заесть хлебом с горбушей и тоже закурил, глубоко затянулся и выпустил водочный дух пополам с дымом.
- Все ползаешь, - сказал Колям Одноногому. - Давненько я тебя, черта, не видел.
- А как же, а как же, - покивал Одноногий, пустил дым и шмыгнул бордовым носом. - Ползаю, че мне сделается. Влачу паскудную жизнишку...
- Да-а,расползается наша компашка, - протянул с сожалением Леха. - Витька вон, женатик наш, носа не кажет. Семья заела, - добавил он со злостью.
- Жена не пущает, - покивал Одноногий.
- Я Томке обещал, что завязываю с этим, - Витька кивнул на торчащие посреди стола две бутылки - пустого "Распутина" Леха убрал себе под стул. - Обещал, парни, вы уж того... не будьте в обиде...
- А седни? - не преминул подколоть Одноногий.
- Сегодня - святое дело, - хмыкнул Витька. - Праздник есть праздник. Сегодня нашему дорогому Леониду батьковичу исполнилось... Сколько тебе, Леха, стукнуло-то?
- Тридцать четыре уже. - Леха почесал под майкой волосатую грудь.
- Ну вот. Сегодня ж оно понятно. - Витька сунул погасший окурок в пустую консервную банку. - Давайте и выпьем за эти тридцать четыре...
- За тридцать четыре надобно тридцать четыре раза и выпить, - хохотнул, точно продребезжал жестянкой по камням, Одноногий.
- Денег не хватит, - сказал Витька.
- Деньги - как тараканы, - философски заметил Леха, наливая на этот раз "Столичной". - Сегодня нет, а завтра слышь - шебуршат.
- Кабы тараканы, - протянул Витька, - так и работать не надо. Тараканы, небось, сами собой заводятся.
- Так же и деньги, - сказал Леха, глядя в упор на него. Он был серьезен и почти трезв. - Голову надо иметь, Витюха, а не подставку для кепки, тогда и деньги будут.
- Можно подумать, у тебя они есть, - пробурчал Витька.
Деньги были его больным местом. Сколько он помнил себя, вокруг всегда шли разговоры о деньгах, вернее, о том, что их нет. Сперва об этом постоянно говорили и постоянно ругались из-за этого мать с отцом, тогда еще живым и крепко пьющим. Потом об этом вздыхала мать, оставшись одна с бабкой и восьмилетним пацаном на руках, и вздыхала ровно шесть лет до самой смерти. Эстафету разговоров перехватила Тамара примерно через год после того, как стала его женой, когда Витька по примеру папаши, а может, и не думая о нем, стал "закладывать" в своей компашке, и его сначала вежливо, а потом уж и нет, начали просить то с одной работы, то с другой. В компашке тоже водились такие разговоры, особенно когда не хватало на бутылку. Одно время даже что-то вроде игры у них появилось - мечтать, что бы сделали, если б нашли миллион, но дальше "бросил бы работать и поил бы вас, черти, до посинения" дело не пошло, и игра заглохла. К тому же, миллион за последние годы быстро стал суммой смешной и незначительной, а попробуй смени его на миллиард - не прозвучит.
Витька хотел еще что-то добавить, но тут подоспел третий стаканчик. После мягкого "Распутина" родная "Столичка" наждаком деранула горло. Вещи в комнате стали уже не расплываться, а меняться местами, и расползались вдоль стенок, как тараканы. Витька старательно закусил хлебом, но это мало помогло. Совсем отвык, с непонятной жалостью пронеслась мысль.
Одноногий после третьего приема как-то сразу сломался и стукнул пустым стаканом по столу.
- Вы только послухайте, - невнятно и громко заговорил он, заплетаясь языком и, как всегда, перебрав, претендуя то на пророчества, то на жалость к себе. - Вот я инвалид третьей группы. Инвалид! - Он поднял к невысокому потолку корявый грязный палец с обгрызенным ногтем. - А что я имею за свою калеченность? Во!.. - Он сложил пальцы фигой и долго тряс этой фигой в воздухе, потом повернул ее к себе, осмотрел, точно диковину. - Так же и все вы. Все! - заорал он, взмахнул кулаком и, конечно, задел костыли, которые загремели на пол.
Колям, молчаливый и совершенно, казалось, не захмелевший, полез под стол поднимать их, а Одноногий продолжал грозно-плаксивым голосом, и было ясно, что сейчас он испытывает неимоверную жалость к себе, к своей загубленной жизни.
- Вот ты, к примеру, - ткнул он в сторону Витьки. Жинка, дети, ах, жись какая,обещания там всякие даешь... А лишись ты, к примеру, как я, ходули, долго ты будешь нужен жинке своей? А? Я вот, по-твоему, долго ей был нужен? Ровно стоко, пока узнавала у врачей, не пришьют ли мне запасную. А как поняла, что ее не приштопать, так - фьюить! - Он протяжно свистнул. - А детки? Трое у меня, две девки, один пацан. И где они? Взрослые теперь, небось, давно "новыми русскими" стали. Очень им нужен батька-калека, коммер... ссантам? Они, почитай, уже лет десять меня не видели, забыли, верно, что отец-то их жив... Вот так-то... А вы-ы... люди-и-и... - Одноногий завыл и со стуком упал головой на стол. Сначала он громко всхлипывал, потом стал беззвучно рыдать, только плечи вздрагивали, словно отгоняли надоевшую муху.
- Готов, - ухмыляясь, сказал Леха, как отрезал.
Витька привык к Одноногому, не обижался, да и не жалел его. Он вспомнил, что Одноногий стал калекой через пьянку. Задолго еще до всякой перестройки был раз пьян в стельку и упал с платформы товарняка, да и попала нога под колесо. Пусть спасибо скажет, что не голова. Как он без головы-то пил бы сейчас?
Подумав об этом, Витька захихикал и хихикал долго, все не мог успокоиться.
Потом комната завертелась вокруг стола и тошнота подкатила к горлу. Витька затряс головой, чтобы прекратить это кружение и разогнать голубой дым, застлавший глаза. Постепенно комната остановилась, но стала почему-то мрачной и сумеречной, словно был уже глубокий вечер т солнце давно скрылось. Перед ним был наполненный стакан. Когда Леха успел, Витька не видел. Сам Леха уже держал свой стакан и подмигивал Витьке. И Колям тоже держал, уставившись в прозрачную жидкость, словно надеялся на дне ее найти нечто необыкновенное.
- За меня, Витек, - негромко сказал Леха и опрокинул стакан в широко, как ворота, распахнувшуюся пасть.
После этого четвертого Витька почувствовал, что больше не может и не должен, если хочет прийти домой на своих двоих. Одноногий лежал мордой на столе и громко храпел, его длинные волосы накрывали рассыпанную по клеенке кильку.
- Ну ладно, мужики, - с трудом ворочая языком, проговорил Витька. - Мне пора... Извини уж, Леха... Сам понимаешь - жена... пацаны со школы...
Он ожидал уговоров, упреков, но ничего такого не началось. Колям сумрачно и вроде бы понимающе мотнул бородой. Леха вдруг подмигнул и, показывая в улыбке плоские белые зубы, сказал:
- Один момент, Витюнчик, разговор есть. - Он кивнул кудлатой головой на закрытую дверь спальни, встал и твердо, не шатаясь, устремился к ней. Витька тоже поднялся, почувствовал, как пол елозит под ногами, и ухватился за крышку стола, чтобы ненароком не загреметь. Не отпуская стол, осмелился сделать шаг на непослушных ногах и, конечно же, свалил костыли Одноногого.
- Ничего. Я подниму, - сказал Колям, успокаивающе махнув ему рукой.
- Костыли... ч-черти... - прохрипел во сне, не поднимая головы, Одноногий.
После первого шага дело пошло на лад, и Витька отцепился от стола. В спальне он плюхнулся на кровать и повалился на спину. Потом, побарахтавшись, сел.
Леха плотно закрыл дверь. Слегка переваливаясь, как моряк, подошел к прикроватной тумбочке.
- Дельце есть одно, старик. Можешь мне удружить? - Он достал из тумбочки тугой газетный сверток и протянул его Витьке. Витька зачем-то понюхал его, от свертка пахло бумагой и пылью. - Подержать надо. Наверное, с недельку. Я скажу, когда отдать.
- Что... там? - запинаясь, произнес Витька, недоуменно щупая тугую газету.
Леха широко осклабился.
- Деньжата. Те самые, что как тараканы... - Он негромко хохотнул. - Два лимончика тут, - сказал он почти ласково. Два маленьких сочных лимончика. Видишь, как я тебе доверяю. Ну, лады?