В девятом заезде на приз имени Советской Армии участвовала и «Заря». Чары взобрался на Мелекуша и медленно двинулся к скаковой площадке. В ровном гуле ипподрома хрипловато звучал голос диктора:
— …номер первый — Дарьял двадцать первого конезавода, номер второй — Тариель колхоза «Бахар», номер третий — Орел колхоза «Луч», номер четвертый — Гюльчи колхоза «Труд», номер пятый — Мелекуш колхоза «Заря»…
Когда диктор назвал «Зарю», удивленно-насмешливый гул прокатился над ипподромом. Чары не мог этого не слышать. Стоя у бровки, он услышал разговор:
— Ставлю тельпек на Мелекуша, — сказал человек с красными глазами без ресниц.
— Идет! — радостно крикнул какой-то парень. — Дарьял будет первым!
— Не спорю, — насмешливо отозвался красноглазый. — Я ставлю на то, что Мелекуш придет последним…
«Хоть бы начинали скорей», — с тоской подумал Чары, но старт задержался из-за серого в яблоках бахарского Тариеля.
На беговую дорожку его вывели два младших тренера. Едва только они отпустили узду, как Тариель взвился на дыбы, медленно и грозно повернулся на задних ногах, резко опустился, кинул задом, едва не вышиб наездника из седла, и вдруг понесся наперерез полю. От стана бахарцев наперерез Тариелю бросились несколько человек, размахивая хлыстами. Тариель метался по полю, силясь выплюнуть волосяной жгут — мундштук ахалтекинцев.
Случалось, что на скачки пригоняли плохо объезженных коней, но такого дикаря здесь еще никому не доводилось видеть. А самое поразительное — недоуменный гул пронесся из конца в конец ипподрома, — что в седле сидел многоопытный Гельды, а тренером Тариеля был сам Ага-Юсуп…
Наездники уже подходили к старту, когда Гельды наконец вывел Тариеля на дорожку. Тариель сильно заносил круп в сторону, казалось, он скачет боком. Желая выправить коня, Гельды немного ослабил поводья. Тариель помчался вперед, прорвал строй коней и едва не сшиб человека с флажком.
— Старт сорван! — объявил диктор.
Знатоки зароптали.
— Надо его совсем снять с забега…
— Знать, не по зубам оказался конек Ага-Юсупу, — громко хихикнул кто-то и тотчас же с испугу оборвал смех: недовольство конем было общее, но этот кощунственный смех не встретил поддержки.
— Выдохнется конек… — только и сказали старики.
На Тариеля никто не ставил, и, когда стартер во второй раз взмахнул флажком и Тариель, сразу оторвавшись от соперников, на предельной скорости вынесся вперед, никто не сомневался, что норовистый конь сойдет на первом же круге.
Остальные кони шли кучно. На повороте вырвался Дарьял. Амман и Чары боролись за третье место. Вскоре Амман по обыкновению пустил в ход хлыст и на какое-то время ушел вперед. Но Чары не сомневался, что в нужный момент сумеет его настигнуть.
Впрочем, зрители слишком были заняты Тариелем, чтобы следить за другими участниками скачек. Тариель спутал все их представления, заставил усомниться в собственном опыте. Вопреки всем предсказаниям, конь выдержал темп до конца. Он не стлался по земле, подобно другим коням, а мчался вперед огромными скачками, словно одолевая ему одному зримые препятствия. Он так высоко отрывался от земли, что зрителям нижних рядов трибун было видно небо под его брюхом. Это было ни на что не похоже, но так здорово, что тельпеки, один за другим, будто голуби, взлетали ввысь. Финиш остался далеко позади, но тщетно Гельды натягивал повод. Не излив всей своей страсти, Тариель остановиться не мог. И лишь тогда вспомнили зрители о других участниках скачек. Тут ожидала еще неожиданность: неизвестный наездник под номером «пять» дрался за второе место. Вот он обошел толстого Аммана, вот уже настигает наездника 21-го завода…
— Кто идет под пятеркой? — заволновались трибуны.
— «Заря…» — произнес чей-то недоуменный и усмешливый голос.
Верно, и наездник 21-го завода почувствовал угрозу. Он обернулся к Чары, и на его гладком серьезном лице мелькнуло выражение какой-то ребяческой обиды. Град ударов по крупу Дарьяла. И все-таки конь и всадник едва ушли от поражения: Мелекуш отстал всего на полкорпуса.
— Победил Тариель колхоза «Бахар», наездник Клыч Гельдыев, тренер Ага-Юсуп! — торжественно объявил диктор. — Колхозу вручается приз: текинский ковер.
Но вручить ковер оказалось делом нелегким. По традиции ковер полагалось накинуть на спину коня и затем провести победителя мимо трибун. Но Тариель не давался. Казалось, прикосновение причиняет ему жгучую боль. Он отскакивал от протянутой руки, словно от горящей головешки. Его скошенный, с кровавой радужкой глаз подстерегал малейшее движение людей. Он сбил шляпу с головы члена судейской коллегии, почтенного профессора Шишмарева, оставил оттиск своих зубов на плече младшего тренера, крутился и козлил. Уже дважды дорогой ковер, вышитый терпеливыми руками туркменских ткачих, падал в пыль, когда по трибунам пронесся дружный крик:
— Ага-Юсуп!.. Ага-Юсуп!..
Старый тренер подходил своей обычной шаткой походкой: он был хром на обе ноги. Зайдя с головы коня, он схватил его под уздцы. Влажно всхрапнув, Тариель опустил зад и попытался вскинуться на дыбы. Мелькнуло его светлое брюхо с широкой черной полосой, где скапливался пот, стекавший с боков и крупа. Он едва не оторвал от земли легкое тело Ага-Юсупа. Гельды и младший тренер бросились на помощь старику. Не переставая улыбаться, Ага-Юсуп свернул книзу и вбок морду коня и что-то сказал своим помощникам. Младший тренер поднял ковер, Гельды развернул ремни.
Ага-Юсуп крикнул, ковер упал на спину Тариеля, но не успел Гельды прихватить его ремнями, как Тариель бешеным вздрогом освободился от ненавистной ноши.
Лишь третья попытка принесла удачу. Облаченный в дорогой ковер от хвоста до холки Тариель жалобно водил головой, крупные слезы стекали по его морде.
— Что, видали? — говорили на трибунах, храня верность легенде. — Шесть человек не могли справиться, а Ага-Юсуп только взглянул!
Грохнула медь оркестра. Тариель рысью побежал мимо трибун. Повиснув на поводе, чертил землю ногами младший тренер. Нагнув голову и жадно затягиваясь обсосанной папироской, застенчиво двинулся Гельды, такой твердый в седле, такой неуверенный на земле, а последним, припадая на обе ноги и обратив к трибунам незрячую половину лица, вышагивал Ага-Юсуп.
Он был наездником еще до революции, лучшим наездником Туркменистана. Бой Шахмурадов тщетно пытался заставить Ага-Юсупа работать на него. Не вышло. Тогда Шахмурадов решил избавиться от Ага-Юсупа. Однажды во время скачек два всадника с двух сторон бросились к Ага-Юсупу. Цокнули, сбившись, копыта, Ага-Юсуп сделал отчаянный рывок, но было поздно: всадники зажали его с двух сторон, он почувствовал, как хрустнули кости ног, и упал на круп лошади. В тот же момент один из всадников плетью выжег ему глаз.
Когда он лежал в пыли, над ним склонилось потное брюзглое лицо с усами, похожими на крысиные хвостики.
— Червь, — прохрипел Шахмурадов, — ползи к моим конюшням, будешь учить коней.
Но Ага-Юсуп предпочел нищенскую суму. Годы скитался по базарам хромой одноглазый нищий. Когда пришла Советская власть и в аулах возникли колхозы, Ага-Юсуп принес им свой опыт и годами скопленную тоску по коням…
Трибуны встретили его овацией. Сегодня Ага-Юсуп вновь блеснул своим тонким и гибким мастерством. Только теперь поняли знатоки глубокий смысл победы Тариеля. Хорош спокойный, выдержанный конь. Но всегда ли следует ломать характер коня ради этой внешней покорности? Ведь можно и так сломать характер, что конь перестанет быть конем. Страстный характер Тариеля не мирился с чужой властью. Сохранив ему видимость свободы, Ага-Юсуп сумел взять от него то, что нужно для победы. Он заставил служить этой цели даже отрицательные качества Тариеля — неукротимую, своевольную страстность. Он сделал это так тонко, что не затронул бешеной гордости коня. Своеволие Тариеля послушно работало на Ага-Юсупа…
У одинокого доселе стана «Заря» появились первые зеваки. То было добрым знаком: «Заря» начинала завоевывать популярность. И когда объявили забег на республиканский приз и Чары взобрался на иомуда, кто-то крикнул:
— Всыпь им, Чары!
Кони галопом подошли к старту. Взмах флажка — и вот они понеслись плотно сбитой кучей, обогнули поворот, куча стала таять, между всадниками наметились просветы, и вперед вырвался белый Сокол бахарского колхоза; на следующем повороте снова сбились в кучу, а на последней прямой вдруг растянулись в ленту. Можно было подумать, что они выполняют заранее намеченную фигуру — с такой это вышло четкостью. Сейчас почти равные промежутки отделяли наездников друг от друга, лишь в конце ленты случился обрыв: Чары на своем иомуде сильно отстал от ближайшего соперника.
В таких случаях наездники обычно сходят с дорожки — уж очень неловко подходить к финишу, когда другие закончили дистанцию, чувствуешь противную пустоту вокруг себя. Но Чары думал: пусть иомуд привыкает к дорожке. В одиночестве под свист мальчишек закончил он дистанцию.