– А, вот и ты, – сказал Арвинд, стоявший около своей койки.
Он сменился с вахты только что, выглядел заторможенным и вялым.
– Могу сказать то же про тебя. – Энхо улыбнулся. – Как все прошло?
Он присел на корточки и открыл дверцу тумбочки, на которой рядом стояли портрет улыбающейся Летиции и парадное изображение владыки Империума в броне штурмовика Второго легиона.
Эру Венц держал его здесь, несмотря на шуточки других офицеров – он ощущал, что служит Божественной Плоти, что является исполнителем ее воли и готов отдать жизнь ради хозяина Мерцающего трона.
– Нормально, хотя и тяжко, – ответил навигатор. – Новый курс с частотной перлаборацией рассчитывали.
Под носом у него виднелись потеки запекшейся крови – признак того, что во время нахождения в карталлусе офицер пережил перегрузку и даже тренированный, усиленный имплантами организм с ней не справился.
– Неужели уходим? – Энхо вытащил полотенце, надо для начала сполоснуться.
– Всем легионом.
– Так что, мы оставляем Аллювию без прикрытия? – Эру Венц глянул на друга удивленно.
– Мне не доложили, – пожал плечами Арвинд, и видно было, что и он озадачен.
– Кто-то должен явиться нам на смену, – сказал Энхо. – Обязательно, ведь урги рядом.
Он собирался добавить, что враг хоть и потрепан, но не разбит и наверняка попробует захватить инсулу АХ-27 еще раз, но не успел – в ушах тонко запищало, а сигнальная лампочка у изголовья замигала зеленым.
– Это что, тебя к гортатору? – недоуменно спросил Арвинд, он-то переданный через ушные импланты вызов слышать не мог.
– Похоже на то, – пробормотал Энхо, швыряя полотенце на койку. – Я побежал.
– Давай! И удачи! – бросил навигатор уже в спину поспешившему к выходу из кубрика другу.
Тот лишь махнул в ответ.
Вновь к лифтовой площадке, дальше на самый верх, туда, где находятся помещения для старших офицеров… отсюда коротким коридором, что разветвляется на два, и остановиться у обычной для турригера двери – низкой, с закругленными углами… наскоро пригладить волосы, проверить, все ли в порядке с обмундированием, и только после этого постучать.
За неаккуратность можно и наряд схлопотать.
– Заходите, эру Венц, – донеслось из-за двери, и она бесшумно отъехала в сторону.
Энхо переступил порог.
Гортатор, стройный, подтянутый, несмотря на почти шестьдесят, стоял у стола и разглядывал висевшую над ним карту, что изображала инсулу АХ-27 и ее ближайшие окрестности. Был он сед, невысок и мог «похвастаться» лицом, разделенным на две части, наполовину смуглым, наполовину серым – напоминание о давнем бое, когда молодой офицер получил ожог, а новая кожа отчего-то плохо прижилась.
За глаза командира «Аспера» называли «Янусом» и болтали, что он видит и то, что творится у него за спиной.
– Декурион эру Венц по вашему приказанию прибыл, – доложил Энхо, вытягиваясь по стойке «смирно».
– Вольно, – сказал гортатор, поворачиваясь.
Грубый шов, лежащий там, где матовая серая кожа, выглядевшая неживой, состыковывалась с обычной, появлялся из-под волос, проходил между бровями, по носу, упирался в верхнюю губу и продолжался от нижней. Создавалось впечатление, что перед тобой не одно, а два разных лица, неровно сшитых между собой, и поначалу смотреть на такое было неприятно.
Но за год Энхо привык.
– Поздравляю, вы достойно выдержали первый бой и безобразное испытание «вакуумом», – проговорил гортатор.
– Служу Империуму, – по-уставному отозвался эру Венц, но по горячей волне, пробежавшей по лицу, понял, что краснеет.
Хлебнув предложенного Арвиндом пойла, он отрубился на пару минут и пришел в себя на полу с жуткой головной болью и ощущением, что сожрал без хлеба бочку машинного масла.
Если это назвать «достойно»…
– Я не шучу. – Губы гортатора тронула слабая улыбка. – Известны иные случаи. Некоторые отказываются пить, другие, не привыкшие к столь крепкому и неочищенному алкоголю, скажем так, оскверняют кубрик рвотными массами или творят разные безобразные дела.
Энхо стало чуток полегче – он хоть и спрашивал насчет испытания, никто толком так и не объяснил, что с ним и как, его хлопали по плечу и поздравляли, отвечали, что все в порядке, но и только.
– Кроме того, за первый бой полагается нашивка, как вы знаете, – продолжил Янус. – Сегодня же в штаб армии уйдет представление, а когда мы прибудем в инсулу Монтиса…
Эру Венц с трудом удержался от удивленного восклицания – как, их легион отводят не на базу-эмпориум, расположенную на одном из спутников Саксума, им предстоит прыжок к столице?
Но зачем, во имя всех доблестей Превознесенного?
Ведь охрана инсулы ПР-33 возложена на корабли преторианцев, и обычным армейским там делать нечего!
– …не забыл, что вы родом со столичной планеты, – гортатор говорил так же ровно, – и постараюсь выхлопотать для вас увольнительную на несколько дней, хотя это будет зависеть от того, как долго мы там пробудем.
– Служу Империуму! – воскликнул Энхо и уже тише добавил: – Разрешите вопрос, гортатор?
– Не разрешаю, – гладкий лоб Януса пересекла единственная морщина, легла поперек шва. – Мне, как и вам, декурион, могут быть не очень понятны приказы командования, но это не значит, что их не нужно выполнять. Можете идти, эру Венц, и я надеюсь, что все детали этой беседы останутся между нами?
– Так точно, – отозвался Энхо.
Он вышел в коридор, а перед лифтом на мгновение остановился, чтобы привести в порядок мысли, – он увидит мать и отца, вернется в родной дом, встретится с Летицией, а ведь последний раз они гуляли вместе полгода назад, когда он был в отпуске… это же случилось так давно!
А то, что они уходят из инсулы АХ-27 и, похоже, что оставляют ее ургам – командирам виднее.
Энхо всего лишь простой декурион.
Но мысль эта не принесла успокоения, и когда эру Венц вернулся в кубрик, на душе у него было гадко, он ощущал себя дезертиром, что опозорился, показав врагу спину.
* * *Пушистый паук-стрекотун двигался медленно, то и дело меняя цвета – оливковый, золотистый, молочно-белый, – время от времени он повизгивал, негромко, очень мелодично. В соседнем отсеке пульсировал огромный шар булавочника с планеты Арундо, и пахнущие медом золотистые «снежинки» летели от него вверх, кружились и падали обратно.
– Чем недоволен мой государь? – произнес тихий голос за спиной у Нервейга, и острые зубки вонзились ему в плечо.
Она, как всегда, подкралась неслышно, воспользовавшись тем, что он засмотрелся.
– Откуда ты знаешь, что я недоволен? – спросил он, поворачиваясь.
Эльтирия, облаченная в нечто розовато-просвечивающее, улыбнулась.
– Когда все в порядке, ты не обращаешь внимания на моих животных, – проговорила она, фемина, половинка Божественной Плоти, обладательница собственных храмов на десятках планет. – Если же тебя что-то гнетет, то начинаешь ходить от отсека к отсеку, бормотать и таращиться то на одну тварь, то на другую.
Громадный перистиль, где они разговаривали, больше напоминал зверинец – прямо из пола росли деревья, по стенам карабкались лианы, там и сям золотистое дрожание отмечало стенки силового поля. Разноцветные птицы порхали под высоким потолком, с разных сторон доносился писк, визг и чириканье.
– Точно. С тобой не поспоришь, – пробурчал Нервейг.
Эльтирия озорно сверкнула огромными голубыми глазами и хлопнула в ладоши.
– Вина, – бросила она появившейся рядом служанке.
Та бесшумно исчезла, словно растворилась в воздухе, но через мгновение появилась вновь. На низком столике, расположенном у отсека с прыгающими тварями, похожими на мохнатых жаб, будто сам собой возник кувшин с высоким горлышком, два серебряных бокала и блюдо.
Нарезанный тонкими ломтями сыр, дольки фруктов, печенье из целлийской пшеницы.
– Присаживайся, мой государь, – сказала фемина. – Поговорим.
Нервейг опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло, небрежным жестом отослал служанку. Отхлебнул прямо из горлышка и, удовлетворенно причмокнув, разлил напиток по бокалам.
Здесь, в личном перистиле фемины, у стола, поставленного под ветвями дрожащего дерева с Таэды, их не смогут подслушать, даже установив крошечные микрофоны в мебели или посуде. Помешает шелест серебристой с прозеленью листвы, резкие крики мохнатых жаб, стенки силовых полей, расположенные так, что создают глушащее само себя псевдоэхо.
– Задница мира, я ощущаю противодействие, на самой грани… – сказал Нервейг, теребя браслет транслятора. – Едва могу почуять его, словно кто-то копошится во тьме за пределами зрения, пытаясь опутать меня паутиной… и сколько я ни силюсь, не вижу, кто это, и движение мое ограничено…
Он был потомком Антея Основателя, почти два десятилетия сидел на Мерцающем троне и не зря именовался Божественной Плотью – чувствовал многое, недоступное простым смертным, и в первую очередь то, что творилось рядом и имело отношение к его собственной власти.