Монах - Евгений Щепетнов

Евгений Щепетнов Монах

Пролог

Андрей стоял и смотрел, как над младенцем заносят кривой вороненый нож. Верёвка больно врезалась в кисти рук, он попробовал шевельнуться, но чуть не упал — ноги тоже были плотно связаны.

Ребёнок заливался плачем, а толпа радостно ревела:

— Бей! Бей! Бей!

Крик ребёнка оборвался, и исчадье показал толпе окровавленные руки, потом провёл ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы. Все ещё громче заревели: Саган! Саган! Саган! В толпе начали срывать с себя одежду, голые прихожане скакали возле алтаря Сагана и совершали неприличные действия.

Затем исчадье повернулся к монаху и сказал:

— Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну где твой Светлый Бог, чего он тебя не защищает?

Глава 1

Утренний колокол, как всегда, прозвучал в пять утра. Андрей поднялся со своей узкой койки, не позволяя себе валяться ни секунды больше, чем положено, натянул рясу и поспешил в храм. Обычная утренняя молитва, потом Божественная литургия, и вот уже грядки с взошедшими огурцами.

Андрею нравилось это послушание в огороде, он выдёргивал стебли сорняков, пробивавшиеся из навоза, в котором торчали огуречные всходы, и думал: «Сколько я здесь? Три года? Да, сегодня будет уже три года. Вряд ли кто-то меня ищет — за эти годы сменились правительства, одних олигархов разогнали, появились другие…а я всё в этом монастыре. Однако юбилей!»

Он усмехнулся, потом посерьёзнел, худое, скуластое лицо обострилось, и его мысленному взору снова предстала картина: в прицеле винтовки лицо мужчины, мягкое нажатие на спусковой крючок…голова мужчины разлетается, и брызги крови заливают выбежавшую маленькую девочку, которая смотрит на мёртвого отца. Она страшно кричит — ему не слышно крика, только в прицеле видно, как широко разевается её маленький рот.

Он бросает свд и уходит с крыши. На душе у него погано, а на его счёте в банке прибавится сто тысяч долларов.

Ему нет оправдания, он знал это. Все двадцать лет жизни, из тех сорока трёх, что пока что отпустил ему Господь, он убивал и убивал людей.

Вначале — на войне, на которую попал молодым парнем из глухой деревни.

Ему нравилось в армии — если в деревне ему надо было много работать за грошовую зарплату, и, в конце концов, спиться и сдохнуть где-то под забором, как его отец, то в армии, надо было только исполнять приказы командиров, и умело убивать людей.

Да и людей ли? Они не были людьми — так, мишени, в прицеле винтовки. Ему было интересно — хлоп! И цель погасла. Как в тире. Подкрался к противнику, резанул ножом по горлу — труп.

Скоро он достиг большого умения в уничтожении врага, его заметили и послали на специальные курсы — курсы диверсантов. Учили владеть всеми видами оружия, управлять транспортом, уметь маскироваться и втираться в доверие — с одной целью — убивать.

Государству всегда были нужны умелые убийцы, во все времена. Вякнул что-то лишнее журналист — отрезать ему голову. Предприниматель поднял голову — срезать её. Политик мыслит неправильно, антинародно — сделать так, чтобы больше не мыслил совсем.

А ведь кроме этого есть и личные интересы — ведь столько людей мешают жить! Мешают зарабатывать… Андрей не помнил уже, как и в какой момент он стал не солдатом, а наёмным убийцей — наверное, с тех пор, когда ему начали платить за ликвидации.

В армии всё было проще — приказали — убил — выпил — лёг спать. Ну и вариации — пожрал, потрахался… Тут же было сложнее — в мирной жизни ликвидатора надо было ещё заинтересовать, чтобы работал лучше. И его заинтересовывали.

К сорока годам он обладал круглым счётом в банке, десятью ранениями — восемью лёгкими и двумя тяжёлыми и грузом воспоминаний.

У него не было ни семьи, ни друзей — он, при такой жизни не мог позволить себе завести семью, или сблизиться с кем-то настолько, чтобы он стал другом. Ведь дружба подразумевает отсутствие лжи, семья — какую-то стационарную точку для проживания, а это приводит к уязвимости, и как следствие — к гибели.

В конце концов, на нём накопился такой груз совершённых убийств, что кто-то наверху сказал — Хватит! Он зажился! Он знает слишком много! — и его попытались убрать.

О — нет! Они научили его слишком многому, чтобы он мог так просто позволить себя грохнуть. Он ушёл, уничтожив своих «чистильщиков» — вот только и жить, как прежде, он тоже не мог. Все ждали, что он, любитель хорошего вина, красивых женщин, кинется в бега за границу — благо у него были заграничные паспорта нескольких стран на разные имена — но Андрей, поразмыслив, поступил по-другому: он ушёл в монастырь. Да не в такой монастырь, где рядом были большие города, комфорт и сладка жизнь, а в настоящий монастырь — в тайге, далеко на севере, где монахи действительно думали о Боге, а не притворялись, думая, во время молитвы только о сладкой еде и удовольствиях.

Начал он с самых низов, послушником, а через два года дорос до инока. Теперь его звали Андреем.

Это не было тем именем, что дала ему мать в глухой пензенской деревеньке, имя Андрей пристало к нему так, как будто было всегда связано с его личностью.

Вначале, он не думал оставаться в монастыре так долго — мол, отсижусь, пережду, пока гроза не пронесётся над головой, а потом и вернусь в мир. Он не мог даже снять денег со счёта — его могли отследить, вычислить его передвижения.

Его денег хватило лишь для того, чтобы доехать до дальнего монастыря, и то — на попутках, так как вокзалы и аэропорты были для него закрыты. Убийцу, неожиданно легко приняли в монастырь — он представил какой-то поддельный паспорт — люди тут были просты и доверчивы, как и многие в глубинке, выделили келью, в которой он и жил уже три года.

Первое время, Андрей, посещал молитвы так, как выполнял что-то докучливое, но необходимое, как в армии — ну надо, так надо. Стой на коленях и повторяй молитву. Днём работай на послушании — копай, таскай, пили и руби.

И только вечером он оставался один, со своими мыслями, в строгой келье. Не было телевизора, не было интернета, не было книг — мозг оставался сам с собой, и начинал работать, перерабатывая всю информацию, что у него скопилась за годы.

То, чему Андрей не позволял вылезать на свет божий, начинало прорываться из-под поставленных им блоков — эти трупы, убийства, кровь. Он вертелся на постели, но мысли не оставляли его, перед глазами стояли сцены убийств, страшные картины, не оставляющие его ни днём, ни ночью. Он не мог исповедоваться — не решался. Во-первых: как отреагирует монашеская братия на появление в их рядах такого монстра, исчадья ада? Во-вторых: а если кто-то проговорится? Он боялся навлечь беду не только на себя — ведь могли зачистить и свидетелей, которые его видели, и которым он мог что-то рассказать о своих делах — на той же исповеди.

Он стал молиться. Он стал истово молиться, чтобы его прошлое не терзало душу, чтобы Бог простил его. Неожиданно для самого себя, он глубоко уверовал — видимо, что-то есть такое в этих монастырях, если такой закоренелый убийца, смог понять глубину своего падения…а может время пришло? Каждый человек, прожив долгую жизнь, начинает задумываться — а правильно ли он жил? И Андрей задумался….

Зазвенел колокол к обеду, Андрей разогнул усталую спину и пошёл к бочке с дождевой водой — тщательно отмыл испачканные в земле и травяном зелёном соке, руки, и побрёл в трапезную. После обеда будет недолгий отдых, опять работа на свежем воздухе, в пять часов вечернее богослужение, ужин, и снова в келью.

Как всегда перед сном, Андрей встал на колени и долго молился, не обращая на боль в коленях. Он просил у Бога освободить его от ночных кошмаров, терзающих его последние годы и простить за совершённые преступления. Но, видимо, этих молитв было недостаточно, так как каждую ночь его преследовали лица убитых им людей, он бежал, прятался от них, но они снова и снова появлялись. Во сне, кто-то его хватал, выталкивал навстречу тянущимся холодным рукам убитых им людей…и он просыпался в холодном поту, потом долго не могу уснуть, а иногда — не пытался заснуть, а становился снова на колени и молился до утра, повторяя и повторяя слова: «Прости мне, Господи, мои прегрешения!»

Прозвенел колокол ко сну, и Андрей дисциплинировано встал с колен, улёгся на узкую жёсткую койку, покрытую тонким ватным матрасом, накрылся колючим шерстяным одеялом и усилием воли попытался заснуть. Дисциплинированный, тренированный мозг отреагировал на посыл, и через пятнадцать минут он уже крепко спал.