Грановский взял мобильник, собираясь набрать номер мистера Хадсона, но вовремя одумался: нельзя связываться с боссом в любом случае. Возможно, его для того и выпустили, чтобы позвонил ему, доложил обо всем и спросил, что делать дальше, что отвечать полиции и тому подобное. Наверняка. Ведь все его разговоры будут прослушиваться и записываться, не стоит даже сомневаться.
По телевизору шла информационная программа. Девушка-диктор объявила о начале блока экономических новостей, и на экране появился прилизанный мужчина с одутловатым лицом. Слушать его не хотелось. Максим решил уменьшить звук, но вдруг прозвучали слова «Рашен райз».
— Возвращаемся к нашумевшему делу, — произнес ведущий. — Как установило следствие, руководство фонда придумало сложные схемы ухода от налогов, поэтому экономический ущерб составил по меньшей мере около сорока миллиардов рублей. Кроме того, значительная часть прибыли уводилась за рубеж под мнимые контракты. Все это позволяло руководству фонда и даже рядовым сотрудникам жить на широкую ногу, устраивать вечеринки, приобретать дорогие автомобили, загородные дома, яхты, драгоценности и другие предметы роскоши. Помимо всего прочего, значительные средства выделялись на поддержку несистемной оппозиции, на организацию протестных мероприятий, митингов и прочего. Следствие располагает документами, свидетельствующими о том, что…
Грановский выключил телевизор.
«Вот ведь чушь! — подумал он. — Какие документы? Ложь от начала до конца! А ведь многие поверят. Да и как не поверить, если об этом сообщают в новостях. А другие, люди трезвомыслящие, все равно скажут, что дыма без огня не бывает. Когла еще суд состоится, а общественное мнение уже определилось. К тому же судьи тоже члены общества. Они тоже смотрят телевизионные новости и слушают радио в своих не самых дешевых автомобилях… Чем крупнее ложь, тем скорее в нее поверят. Кто это сказал? Геббельс, кажется. Вот и сейчас новостные программы создаются по тому же принципу…»
— Все стало вокруг голубым и зеленым, в ручьях зашумела, запела вода… — донесся из кухни негромкий голос Надежды Андреевны.
«Вот и хорошо, — улыбнулся Грановский, — мама поет, значит, скоро кончатся все неприятности. По крайней мере, для нее».
Он очень хотел, чтобы именно так и случилось. Постарался переключиться на другое и представить себе что-нибудь приятное. Даже глаза закрыл. И вдруг увидел перед собой Наташу Пешкову, которая подошла к нему и что-то шепнула, улыбаясь. Что именно, он не расслышал и, не решаясь переспросить, улыбнулся в ответ. Наташа повернулась и пошла по коридору офиса, направляясь к своему кабинету, мимо ряда одинаковых дверей и настенных бра. Максим смотрел ей вслед и видел ее тоненькую фигурку в ореоле света. Свет уносил Наташу, уносил медленно и далеко, пока та не растаяла в дымке…
Грановский открыл глаза и услышал разговор в коридоре. Кто-то пришел. Дверь открыла мама, а он даже не услышал звонка. Хотя, вероятно, именно звонок его разбудил. Максим поднялся и вышел в прихожую. Увидел мужчину в очках и белом халате.
— Добрый день, — улыбнулся ему врач, — как хорошо, что вы вернулись.
— Я ему вчера все про тебя рассказала, — призналась Надежда Андреевна. — Сказала, что ты хороший, но тебя злые люди оговорили.
— Ну, пройдемте в комнату, — повернулся к пациентке врач. И специально для Максима добавил: — Сегодня вы, Надежда Андреевна, выглядите лучше, но все равно лишний раз не вставайте. Сейчас я осмотрю вас и сделаю укольчик, чтобы было еще лучше.
«Доктор общается с ней как с ребенком», — подумал Грановский. И тут же удивился, сообразив, что именно так и сам говорил с матерью в последнее время. Не спорил, слушал все, что она рассказывала, вполуха и со всем соглашался.
Он хотел уже вернуться в свою комнату, как в коридор выглянул врач. Увидел его и вышел. А оказавшись рядом, шепнул:
— А вот как раз вы неважно выглядите. Сердце не беспокоит?
Максим покачал головой.
— Нет.
Но тут же вспомнил, как недавно, сразу после возвращения домой, сдавило левую сторону груди, и признался:
— Может быть, немного. Очень неприятное ощущение.
— Тогда дождитесь меня, не уходите никуда. Закончу с вашей мамой, а потом осмотрю вас.
Грановский вернулся в свое кресло. Снова включил телевизор. Прощелкал российские каналы, остановился на канале новостей «CNN» и увидел девушку с развевающимися на ветру волосами. Девушка улыбалась застенчиво, и ее улыбка была похожа на улыбку Наташи Пешковой. Максим подошел почти вплотную к экрану и посмотрел внимательно. Это и в самом деле была Наташа. Он схватил пульт и увеличил громкость.
— Все сотрудники, работавшие в фонде, были простыми, скромными и честными людьми, которые посвящали свой труд не наживе, а служению отечеству. Они хотели лишь процветания своей страны и роста благосостояния всего народа. Но родина-мать оказалась злобной мачехой. Теперь мои друзья и коллеги в тюрьмах, где подвергаются унижениям и пыткам. Я отделена от них не только тюремными стенами, но и океаном, я нахожусь среди благожелательных и отзывчивых людей и, к сожалению, ничем не могу помочь им, униженным и оскорбленным, ожидающим вынесения несправедливого и жестокого приговора…
Наташа грустно улыбнулась, а камера показала набегающую на берег волну. Сюжет закончился.
— Кто это? — прозвучал за спиной Грановского голос врача.
— Не знаю, — пожал плечами Максим, — какая-то американка. Но я не понимаю по-английски.
— Красивая девушка, — оценил врач. — Тут и без английского языка все ясно. Чем-то похожа на актрису Джейн Биркин. Помните такую?
Грановский снова пожал плечами.
— Раздевайтесь до пояса и ложитесь, — приказал врач, — я быстренько осмотрю вас. Если появятся какие-то сомнения, вызову бригаду с кардиографом. Надеюсь, не будете возражать?
— Не буду. Ведь это ваша работа.
— Да, это моя работа, — повторил доктор.
Он достал из саквояжа стетоскоп, начал прослушивать грудную клетку Максима. Посчитал пульс.
— Ого! — удивился. — Сто двадцать. Даже сто двадцать пять. Что это вы, батенька?
— Давление будете измерять? — спросил Грановский.
Врач на секунду задумался:
— Нет, я спешу, у меня до конца дня восемнадцать вызовов, а сюда просто по пути завернул. Но сделаю вам укольчик, точно такой же, как вашей маме. Вы поспите немного, а потом проснетесь и будете как огурчик. Мой вам совет: больше отдыхайте, спите. Можно почитать хорошую книгу. Никаких телевизоров, компьютеров… Если вдруг… Если вдруг что-то, — повторил врач, — сразу вызывайте неотложку.
— Надеюсь, не придется, — улыбнулся Грановский.
— И я надеюсь, — кивнул медик.
Затем достал из саквояжа пакетик с ампулами и одноразовый шприц.
— Нет, пожалуй, эта девушка посимпатичнее Джейн Биркин будет, — произнес он и сделал укол.
Доктор начал собираться, а Максим надел рубашку. Вдвоем вышли в коридор.
— Не болейте, — пожелал врач перед расставанием и шагнул за приоткрытую Грановским дверь.
Оставшись один, Максим пошел обратно в комнату, но потом вернулся к себе и остановился возле двери маминой комнаты и прислушался. Никаких звуков не доносилось. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул. Надежда Андреевна спала, и Максиму показалось, что мама улыбается во сне.
Делать было нечего, а читать не хотелось. Но все равно Максим покрутил головой в поисках пульта — вдруг повторят сюжет с Наташей? Пульт лежал на диване. Максим подошел, наклонился, чтобы его взять, и внезапно почувствовал, как закружилась голова. Закружилась так сильно, что уже и ноги как будто отнялись. Пот выступил на лбу, а левую сторону тела пронзила боль. Не было ни сил, ни возможности крикнуть и просто вздохнуть. Он не сел, а упал на диван, постарался вытянуть ноги и услышал, как упал, ударившись о пол, пульт. Максим все вытягивал ноги, словно пытался что-то достать ими, к чему-то хотел прикоснуться. Он готов был закричать от невероятной боли и вдруг понял, что быстро-быстро перебирает ногами, как бы стараясь убежать от нее. И тогда ему стало ясно, что ничего уже не будет, мир, который он знал, уже исчезал, еще несколько мгновений — и его, Максима Грановского, тоже не будет…
Надежда Андреевна открыла глаза, увидела вечернее небо за окном и посмотрела на часы. Седьмой час. «Скоро должна прийти Лариса», — вспомнила женщина, — и произнесла вслух:
— Какая же я дура… Ведь Максим вернулся!
Она поднялась и прислушалась к тишине. Потом вышла из комнаты, увидела распахнутую дверь другой комнаты, заглянула туда: Максим спал на боку, подложив правую руку под левый бок.
— Спишь? — спросила она, но не услышала ответа.
Она открыла дверь шкафа, достала с полки большой шерстяной плед. Подошла к дивану и укрыла пледом сына. Максим лежал неподвижно, и рот его был приоткрыт. Надежда Андреевна улыбнулась.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...