К вечеру все разъехались. Ариадна чувствовала себя усталой: то ли было накурено, то ли смешала вино с водкой…
Она развернула кресло к окну. Хотелось видеть только природу: деревья, небо.
Прошел соседский бульдог с человеческим лицом. Он был похож на соседа-юриста: та же выдвинутая нижняя челюсть, зализанный лоб, разумный взгляд.
Ариадне приснился сон, будто у нее выпали зубы.
Она позвонила Мирке и спросила: что это значит.
– С болью? – уточнила Мирка.
– Нет. Без боли. Выпали, и все.
– Это к смерти. Кто-то умрет, – пообещала Мирка.
И как в воду смотрела. Умерла мама Лиза. Прямо на сцене. Сердце.
Хорошая смерть, если разобраться. Только рано. Пятьдесят лет.
Фима плакал на похоронах. На него было невозможно смотреть. Видимо, он действительно любил Лизу. И свою семью тоже любил. Заботливый неверный муж – обычный еврейский вариант.
Ариадна благодарила Бога, что мама умерла позже бабушки и дедушки. Они не узнали о ее смерти.
Ариадна не могла поверить в то, что мамы больше нет. Ее как будто ударили дверью по лицу. Передвигалась как сомнамбула.
Потребовалось время, чтобы она все поняла и осознала.
Ариадна осталась сиротой. Только сын и Леон.
Это обстоятельство сплотило их еще сильнее, хотя сильнее невозможно. Леон понимал: он – единственная защита. Он – ее ВСЁ.
По дому плавала любовь и обожание. Они называли друг друга не по имени, а давали смешные прозвища: масик, пусик, кукуся.
Любовью дышали. За любовь держались как за спасение.
К Мирке время от времени заходила Зоя. На правах соседки. Звонила в дверь.
Мирка открывала. Зоя стояла в старом халате, без лица. Лицо смыто слезами.
– Я решила покончить с собой, – сообщала Зоя, не входя в дом.
– Как? – спокойно интересовалась Мирка.
– Что за вопрос? – обижалась Зоя.
Она ждала испуга или хотя бы сочувствия. А вместо этого хамское «как?».
– Нормальный вопрос. Ты говоришь, что хочешь умереть, я спрашиваю: как?
Зоя молчала. Лицо было разнесчастное. Глаза как у покинутой козы.
– Только не вздумай вешаться, – предупредила Мирка.
– Почему?
– Описаешься и обкакаешься. Будешь висеть в очень неприглядном виде. Стыдно перед людьми.
– Почему?
– Потому что сфинктер расслабляется, все вываливается наружу.
– Да? – удивилась Зоя. – Первый раз слышу.
– И в окно не вздумай кидаться. Всю морду разобьешь. Как будешь в гробу выглядеть?
Зоя задумалась.
– А что остается? Стреляться?
– Это, конечно, лучше всего. Но где ты пистолет достанешь? И уборки много.
– Какой уборки?
– Это только в кино – маленькая дырочка в черепушке. А в жизни – знаешь? Полголовы снесет и мозги по стенам. Мозгов много – ведро.
– Ужас, – содрогнулась Зоя.
– Я про это и говорю. Заходи, чаю попьем.
Зоя заходила. Пили чай.
Зоя оглядывала аскетическое жилище Мирки: убогая мебель, тусклый свет.
– Как в пещере, – заключала она. – Живешь, как отшельник.
– А мне больше ничего не надо, – сознавалась Мирка. – Я домой только ночевать прихожу. Стол есть, кровать есть, а остальное лишнее.
– Мужчины нет. Счастье – не лишнее.
– Не положили, – вздыхала Мирка.
– Кто не положил? Куда?
– Бог. В мою корзину.
– Значит, и мне не положил?
– Положил, потом вынул.
– Может, он передумает? Положит обратно?
– Попроси.
– Как?
– Ты что, не знаешь? Никогда не молилась?
– Никогда.
– Запоминай: «Отче наш, да святится имя твое, да будет царствие твое, яко на земле, так и на небе…»
– Прямо культ личности. Сплошное восхваление, – заметила Зоя.
– Естественно. Он – кто? Бог. А мы кто? Рабы Божьи.
– И помогает? – спросила Зоя.
– Что? – не поняла Мирка.
– Ну, молитва…
– Мне помогает. Правда. Легче становится. Причем сразу. Помолилась – и облегчение. Вот попробуй.
Зоя прикрыла глаза и проговорила, вникая в каждое слово:
– Отче наш… Помоги, пожалуйста. Да святится имя твое. Обрати на меня свое внимание. Посмотри, я еще не старая. Мне еще долго жить, лет сорок. Ты же не позволишь, чтобы я всегда была одна, жила без ласки и ложилась в холодную кровать. Господи…
Леон и Ариадна время от времени жили за границей. Подолгу. Ада радовалась два раза: когда уезжала из Москвы и когда возвращалась обратно.
Вначале ей хотелось сменить обстановку, получить новые впечатления. Впечатления – это тоже витамины для души. Но через какое-то время ее начинало тянуть обратно в Москву. Хотелось быть дома, в своих стенах, в русском языке, в русском характере. Все-таки иностранцы другие, в них нет русского шарма, русской широты во все стороны – и в сторону высоты, и в сторону безобразия. Скучно. Чужое.
Леон был занят, работая за границей. Куда уходил, что делал – он не распространялся. И Ариадна не спрашивала. Меньше знаешь, лучше спишь.
Возник Горбачев и привел за собой перестройку.
Сахаров вернулся в Москву.
Леонард потерял работу.
Все рушилось на глазах. Свет и тень менялись местами. Переписывались учебники по истории. Менялось не только настоящее, но и прошлое. Читать стало интереснее, чем жить.
Ариадна вернула себе истинную фамилию: Шереметьева. Подумывала: не вернуть ли фамильный особняк в центре Москвы. Но ремонт сожрал бы все накопления и вогнал в долги.
Леон растерялся в новом времени, в отличие от своих коллег. Мидовцы мутировали, как вирусы. Вирус – вечен.
Леон – не вписался. Он был похож на динозавра, который вдруг вышел из папоротников и ничего не понимает: климат другой, растительность другая, звери вокруг – не те.
Ариадна, наоборот, воспрянула. Она с восторгом почувствовала, что можно взять руль в свои руки и разруливать эту новую жизнь. В ней проснулся дед.
Ариадна выгодно продала часть драгоценностей. В стране появились богатые и супербогатые, которые могли купить. Взяла кредит в банке. Банкир – бывший мидовец, дал кредит на льготных условиях.
Ариадна насобирала базовый капитал и – вперед. Как Чапаев. Она открыла ресторан в центре Москвы. Взяла напарника, молодого мужика. Внук того самого Старосельского, который хотел написать пьесу. Сложились поровну, пятьдесят на пятьдесят. Ада решила, что так будет легче и материально, и организационно.
Первое время ресторан давал мощную прибыль. Народ шел не убывая. И это понятно: вкусная кухня и удобное место. Центр. Ариадна ликовала. Но не долго музыка играла. Прибыль вдруг прервалась. Что? Почему? Непонятно.
Ариадна спрашивала своего напарника, молодого Старосельского:
– Андрей, в чем дело?
– Поставки подорожали, – туманно отвечал Андрей.
В другой раз сваливал на посредников. Каждый раз находилась новая причина.
– Давай разделим бухгалтерию. Пусть у каждого будет свой бухгалтер, – распорядилась Ада.
Андрей сделал кислую мину.
– Зачем? Вы что, мне не верите?
Ариадна именно что не верила. Андрей явно утаивал прибыль. Забирал все себе.
Ариадна договорилась с «крышей». У нее была своя «крыша». Главный крышующий – азербайджанец Ильхам. Ильхам окончил университет, не бандит с большой дороги, цивилизованный человек. Он выслушал Ариадну с особым мусульманским почтением, склонив голову.
Договорились об условиях. Ильхаму доставалось 20 процентов от выколоченной суммы.
Дальше все было просто.
Ариадна пригласила Андрея на чашку чая. Андрей откладывал визит: что за интерес пить чай с теткой, которая годится в мамаши. Потом все-таки пришел.
Ариадна красиво сервировала стол: английский фарфор, тусклое серебро.
Улучив минуту, Ариадна вышла в кухню за сливками, и в это время появился Ильхам. Сел на место Ады.
О чем они беседовали с Андреем, в какой форме состоялся разговор – осталось тайной. Но на другой день Андрей буквально приполз на карачках и принес в зубах недостающую сумму – все, что он утаил, а может, и свое прибавил. Этих денег хватило на то, чтобы выкупить у Андрея его долю.
Он продавать не собирался, но и связываться с Ариадной – себе дороже.
Внук Старосельского – как летчик того корейского самолета. Залетел на чужую территорию и надеялся, что обойдется. Но не обошлось. Андрей рухнул с большой финансовой высоты.
Ресторан перешел к Ариадне. Это совсем другое дело. И совсем другая прибыль.
Леон диву давался: как ему повезло с женой. Когда уходил от Зои к Аде, он брал кота в мешке. Ариадна вполне могла оказаться стервой, для этого были все основания: избалована, залюблена, красива. Но Ада оказалась идеальной женой, верным другом и умела зарабатывать – легко и виртуозно. И ей это нравилось: зарабатывать. Ей вообще нравилось жить. Ариадна жила с удовольствием. У нее было постоянно хорошее настроение. И в доме как будто светило солнце. Всегда хорошая погода, как на Кубе.
Надвигался двухтысячный год. Миллениум.
Встречали в модном ресторане, старой мидовской компанией. Время их не развело. Все радовались друг другу.