— Выкинули хозяева, надоел, — коротко объяснил Шерлок. — Без меня погиб бы.
Когда Джон протянул руку, чтобы погладить поскуливающего на одеяле псеныша, Шерлок резко произнес:
— Не трогай!
— Почему? — не понял Джон.
— Это моя собака, — проговорил Шерлок почти угрожающе. — Я его нашел.
— Да ладно, — фыркнул Джон, — я не собирался его есть.
И получил от Шерлока уничижительный взгляд.
Две недели Гладстоун (так Шерлок назвал щенка) ходил за хозяином по пятам, живо бросался к миске, будил Джона лаем по утрам и вообще вел себя как положено собачьему племени. Шерлок его гладил, позволял залезать себе на колени и, кажется, благоволил. Потом пес затих, и два дня подряд почти проспал в своей корзине, просыпаясь только, чтобы выпить воды. Тайком от Шерлока Джон все-таки его погладил; Гладстоун приоткрыл круглые карие глаза, зевнул, лизнул Джону ладонь и улегся поудобнее. Нос был влажным; на больного он не очень походил, но кто его знает?..
На третий день Шерлок сказал, что отнесет его к ветеринару, встал и ушел.
Вернулся с поводком и ошейником, но без собаки. Сказал, что пса усыпили. Неуклюжие соболезнования Джона проигнорировал.
* * *Во вторую ночь на новой квартире статуи Джону не снились. Снилось другое — темное, сверкающее, великолепное. Оно объяло его и поглотило, и ничего не могло быть лучше этого.
Он проснулся, плача от эйфории, и целых две секунды не ощущал ни боли, ни гнева, ни страха перед будущим — один благословенный, сладостный покой.
* * *На третью ночь ему не снилось ничего, а на четвертую кошмары про Афганистан возобновились. Правда, они были неяркие, виделись, словно через зернистое стекло, и потом сменялись вполне мирными снами — что-то цветное, бессмысленное и про космос. После них он уже не просыпался, засыпал снова, глубже, глубже… Открывал глаза уже только когда в окно заглядывало солнце и чувствовал себя отдохнувшим как никогда.
Определенно, жизнь с Шерлоком действовала на него хорошо, несмотря на ненормированный «рабочий день». Вот и хромота почти прошла, и итальянский Джон учил гораздо быстрее, чем сам по себе…
Правда, запястья по-прежнему по утрам чесались. А еще появилось какое-то странное, смутное ощущение, будто Джон ни на секунду не остается один. Будто Шерлок все время на него смотрит, даже когда Джон ведет занятие или пытается закадрить девушку в кафе.
Манера Шерлока разговаривать с Джоном, когда его не было дома, только подливала масла в огонь.
Холод расползался с затылка вниз по позвоночнику, и Джону иногда начинало казаться, что вот-вот лед этого взгляда поглотит его целиком.
Потом ему становилось блаженно, легко, и уже ничего не казалось — когда он видел, как Шерлок кружит над очередным трупом или местом ограбления, разговаривая со скоростью десять дедукций в секунду.
* * *— Весьма неудобно, что ты находишь свои дела важнее моих, — заметил ему как-то Шерлок, когда Джон не примчался сломя голову расследовать кражу оригинального наброска Да Винчи.
— Это в человеческой природе, знаешь ли, — ответил ему Джон.
Ответ был коротким по необходимости: они торчали на карнизе старинного барочного дома, уцепившись за лепнину. Перекрикиваться было неудобно. Джон еще боялся, как бы не включилась с наступлением вечера подсветка.
— Отвратительная природа, — пробормотал Шерлок тоном обиженного ребенка. — Совершенно не умеют распознавать высшее существо!
Джон только фыркнул.
Может, Шерлок и считал себя высшим существом, но в быту был вполне терпим; во всяком случае, мыл за собой посуду и туалет. А скрипка Джону даже нравилась.
Почти всегда.
* * *Пятый труп — то есть второй с начала участия Шерлока — был найден в запертой комнате запасника музея, куда никто не входил. Девушку, судя по всему, вырвало незадолго до смерти, но отравлена она не была — перерезано горло. И оставалось непонятным, как она оказалась в этом самом запаснике посреди ночи в спортивном костюме и с плеером, явно только что с пробежки.
А на шестом трупе они познакомились с Майкрофтом. Снова девушка, молодая, тридцати еще нет, наверное. Необыкновенно красивая: мало того, что фигура, как у фотомодели, только с формами, так еще и на редкость гармоничное лицо.
Было очень странно и жалко глядеть на нее, лежащую у самого подножия Испанской лестницы, в глухой час к исходу ночи. Судя по словам очевидцев, которых набежало тьма-тьмущая, пока не огородили площадку, труп взялся буквально ниоткуда: только что не было — и вот, лежит себе в деловом костюме, и обе туфли-лодочки надежно надеты на ноги. Никто не видел, как упала. Примерно как в прошлых случаях, только на сей раз ни слез, ни рвоты: отрешенно спокойное лицо.
Невыносимая жара по-прежнему лепила одежду к телу, у Джона по спине стекали капли пота. Все вокруг обволакивал одуряющий аромат нежно-розовых цветов, что в огромных горшках были выставлены на ступенях — их тонкие лепестки, если смотреть пристально, словно растворялись в темноте. Завлекательно сияла в темноте желто-голубая подсветка фонтана в виде севшей на мель лодки, и выстреливали в угольно-черное беззвездное небо пики нависающей над ними церкви Тринита деи Монти.
Майкрофт Холмс появился из темноты, неведомым образом преодолев полицейское оцепление. Он еще даже не подошел, а Джон уже без тени сомнений знал, что он Шерлоку родственник: то самое неприятное, неправильное в лице, из-за чего не хотелось присматриваться, у них было общим. Только про Шерлока все время думалось, что у него под кожей слишком много углов, которые он каким-то чудом заставляет людей не замечать. Про Майкрофта казалось обратное: словно по-настоящему череп у него совершенно гладкий, змеиный, а человеческую маску на него надели криво и набили изнутри всякой трухой, чтобы не спадало. И держался он так прямо, словно ему в позвоночник вставили длинную спицу.
— Дорогой брат, — произнес старший Холмс, то ли морщась, то ли улыбаясь, то ли пытаясь совместить.
— А, — произнес Шерлок, и это было первое, что он проговорил на той сцене преступления. — Определенно, диета пойдет тебе на пользу.
— Не могу сказать того же о тебе, — Майкрофт посмотрел отчего-то на Джона. — Доктор Уотсон. Наслышан. Вот и познакомились.
— Джон, это мой старший брат и повелитель, Майкрофт Холмс, — скороговоркой проговорил Шерлок. — А это его ассистентка. Джон — Антея Смит. Антея — Джон. И да, Джон, это ее настоящее имя, как ни странно.
Джон оглянулся и не сразу сообразил, что Шерлок говорит о трупе. А когда понял, то почти удивился, что девушка не села, выкашливая из перерезанного горла темную кровь, и не сказала: «Очень приятно, рада познакомиться».
— Шерлок, — проговорил Майкрофт. — Я бы попросил…
— Да, моя королева, — Шерлок делал нехорошие паузы между словами.
Джон подумал, уж не извиниться ли ему за друга, но почти сразу от этой мысли отказался. Что-то в тоне Шерлока намекало, что он отнюдь не поддевает старшего брата насчет сексуальных вкусов, тут нечто иное…
— Соболезную, мистер Холмс, — произнес Джон ровным тоном. — Должно быть, очень неприятно.
— О да, — проговорил Майкрофт, поморщившись. — У меня на нее были планы.
— Как и на предыдущую жертву, я так понимаю? — приподнял бровь Шерлок.
— Что? — Джон с удивлением переводил взгляд с одного брата на другого.
— Кто-то убивает женщин, так или иначе связанных с моим братом, — пояснил Шерлок. — Первая — продавщица в его любимой кондитерской. Вторая работала в парикмахерской, которую он регулярно навещал. С третьей они соседи. С четвертой были завсегдатаями одного кафе. Пятая — инструктор в спортзале, где он также регулярно бывает. И вот — шестая.
— То есть вы — главный подозреваемый? — хмыкнул Джон.
— Не говорите ерунды, доктор Уотсон, — отмахнулся Майкрофт. — Я слишком практичный человек для убийств такого рода.
— О да, — со значением протянул Шерлок. — Это точно не его рук дело, Джон, можешь даже не думать лишний раз. Не то чтобы ты часто это делал.
Но Джон никак не мог выкинуть шерлокова брата из головы. Он пугающе отходил от места убийства: покачивался слегка с пятки на носок, потом как-то исчез в темноте. Джон машинально искал глазами какую-нибудь гладкую черную тачку, ламборджини или, может, ауди, но ничего не нашел и не услышал. Только журчала вода в фонтане.
* * *Как-то раз они с Шерлоком пошли вместе в оперу. В интересах расследования, конечно же; но все-таки почти полный акт в партере отсидели.
Джон не понимал ни слова, но у него сразу возникло сюрреалистичное ощущение, что действие со сцены перетекает в зал, а его спутник — именно та точка, где реальность истончается, перекручивается и впускает в себя иные краски. Музыка перехлестывала через край оркестровой ямы, окутывала Джона дурманящими щупальцами, рассекала его кожу и проникала вглубь. Нельзя было пошевелиться, только сидеть рядом с Шерлоком в зале, чувствуя одновременно дурноту и блаженство…