– Вы же меня все равно не возьмете, и не потому, что я профнепригодна. Обязательно надо еще и унижать?
– А говоришь, что не гордая.
Она поднялась из черного кожаного кресла.
– Оправдываться – значит признать себя виноватой. А я не сделала ничего, за что должна сейчас руки тебе лизать и прощение вымаливать.
Он недобро прищурился:
– Всегда знал, что в тебе это есть. Никогда не прогнешься. Ничему, Аня, тебя жизнь не научила. Что ж, прощай. Трудовую у Светланы сегодня можешь получить. Сейчас. – Он демонстративно отвернулся к монитору. Анна поняла, что продолжать разговор бесполезно, и вышла из кабинета.
В соседней комнате ее неприязненно встретила Светлана.
– Я уже подготовила тебе трудовую. Забирай.
– А тыто на меня за что злишься?
– Хватит святошей прикидываться! Я думала, что ты мне подруга.
– А кто я тебе?
– Ты – шлюха! Еще в школе было понятно, что шлюха, когда ты забеременела от Ваньки Панкова.
– Значит, я одна в этом виновата? А он ни при чем?
– Я все знаю! К мужу моему подбиралась? А он тебя выпер, так и надо!
– Да кто тебе сказал такую глупость? Я замужем, у меня прекрасный муж, я его люблю.
– Тото он до сих пор без работы болтается, а тебе денежки нужны, чтобы этого бездельника содержать! Только здесь ты их не получишь. Даже не используя моего мужа. Можешь на панель пойти, у нас приличная фирма, здесь проституток не держат.
– Света, да ты что? Это же ерунда. Нет, это просто смешно…
– Ей смешно! Убирайся! – она швырнула Анне в лицо трудовую книжку.
– Света, послушай…
– Сейчас охрану вызову. Ты больше здесь не работаешь, уходи.
Анна вышла из ее кабинета. В коридоре вынуждена была опереться о стену и немного постоять. Ей было до того плохо, что она долго не могла сообразить, где дверь. Все плыло перед глазами. На улице Анне не стало легче. Она никак не могла понять, каким образом и за что можно так бесстыдно оболгать человека и этой сплетне все поверили. Просто ктото комуто чтото сказал, и все, дело сделано. Клевета похожа на радиоактивное излучение – она убивает не сразу, зато наверняка.
С трудом Анна добралась до дома. Мама с Сашкой ушли в магазин, муж валялся на диване и читал Ницше. Перед ним стояла ваза с фруктами, и между гениальными мыслями великого психоаналитика и психиатра Панков прицеливался то к румяному яблоку, то к сочной груше, закусывая вполне материальной мякотью плодов.
– Ты чего так рано? – не отрываясь от книги, спросил он.
– Меня с работы уволили!
– Что?! – Ницше упал с дивана на пол вместе с фруктами. Иван сразу потерял аппетит…
…Анна вновь почувствовала боль, которую пыталась недавно вытравить димедролом, и со стоном отвернулась к стене. Елена Михайловна чтото записала в медицинской карте.
– Ладно, девочка, сегодня я тебя оставлю. Лежи, отдыхай. Окно только открывать погоди, там прохладно, дождик идет. Бабулек простудишь. Онито умирать не хотят. Весна наступила, да… Вот когда мы с тобой дойдем до конца, тогда и подумаем, стоит оно того или не стоит.
Она ушла, в дверь тут же сунулись любопытные бабки. Увидев, что Анна вновь лежит, отвернувшись к стене, пошушукались и пошли к своим кроватям.
– Дочка, ты бы поела чего, – сказала сухонькая.
– Спасибо, не хочу.
Они завздыхали, заохали, достали свои узелки.
«Все жуют, жуют, жуют, – зло подумала Анна. – Целый день ждут! Завтрак, обед, ужин, между ними чай пьют. Коровы хоть молоко дают, а эти…»
В палату заглянула Юля:
– Австрийская, там к тебе пришли. Выйдешь?
«Мать, конечно, – мгновенно съежилась Анна. – Сейчас устроит представление!»
– Не пойду. Сплю я, – она демонстративно закрыла глаза.
– Ну, как хочешь. Подумаешь, королева! – фыркнула медсестра и умчалась. Через несколько минут она брякнула на тумбочку сумку с едой и швырнула Анне на грудь записку. Анна записку читать не стала, покосилась на еду и почувствовала знакомую боль в желудке.
– В тумбочку уберите.
– У нас тут не королевский двор, слуг нет. – Юля все же убрала сумку, громко хлопнула дверцей тумбочки и убежала.
– О какая, о какая! – разволновались бабульки. – Ишь, бойкая!
– И уколыто как колет, все нахрапом, все с рывка! – вздохнула полная. – А ты, милая, пошла бы, повидалась с матерьюто. Мать – она плохого не скажет своему дитю. Пошла бы ты.
– Не могу. Потом.
– Пойдем хоть мы, Михаловна, – позвала сухонькая. – Волнуется небось.
И они засеменили к дверям палаты.
«Как надоели эти старухи! Копошатся чегото, шуршат целыми днями. На тот свет пора, а все им не так уколы делают! – опять разозлилась Анна. От слабости ей вновь захотелось спать. В животе было пусто, как в высохшем бурдюке. – Если не буду есть – точно умру. Просто засну от слабости и больше не проснусь. А хорошо вот так дремать и ничего не делать, ничего не желать. Хорошо…»
Анна так и лежала, закрыв глаза, когда в комнату возвратились бабульки. Они на цыпочках прошли к своим кроватям. Раздался скрип панцирных сеток.
– Спит, Михаловна?
– Пускай. Молодая еще. Мать ее жалко, извелась совсем.
– Тебе, Константиновна, пенсиюто за какой месяц принесли?
– А леший ее знает. Я ее вижу, пенсиюто? Сын давеча забрал.
– Да, маслицето опять подорожало, не укупишь.
– А я вот сала который уже месяц хочу. Купить бы его у нас на рыночке, беленькое, мяконькое. Бывает, само так и тает, так и тает во рту. И посолить его с чесночком. С чесночком да в банке. Сын у меня любитель, он же так посолит, так посолит!
– Нука, нука, я не слыхала про банкуто! Как солить, Константиновна?
– Так ведь и салато у нас с тобой нет, Михаловна.
– И денег нет. Ох, годы, годы. Кабы была я молодая…
– Вот радостьто! Помню – вбил мой дед в землю кол посреди деревни, у того кола и деток наделали.
– Да и то, Константиновна, грех жаловаться. Государство о нас заботится, пенсию опять же дает. Хлебушек, молочко – сытно и хорошо. Помирать только скоро, а не хочется…
– Ох, как не хочется! До солнышка дожили, а летом Бог помирать не велел. Протянем! У меня домок имеется, хоть и старенький, да ладненький. Вот мы с тобой полежим еще с месяцок и поедем в деревню.
– И то. Огородик засадим, петрушечку, морковку, проживем, Константиновна.
– Вдвоем какнибудь проживем…
Анна почувствовала, как по лицу текут слезы. Ей вдруг стало стыдно, очень стыдно за свою молодость и глупость. «Им легче, потому что они вместе, поддерживают друг друга, помогают. У меня ведь тоже была подруга…»
Да, у нее была подруга. Когда Юсуповы стали набирать новых сотрудников в помощь Анне, Ольга Калининская пришла в «Северное сияние» одной из первых. Анне она сразу понравилась: маленькая, в меру пухленькая, озорная и очень бойкая. Ольга была обаятельна, коммуникабельна, и клиенты ее любили. Так же как и Анна, Ольга Калининская была замужем, поэтому у них всегда находилась тема для разговора: дом, семья, проблемы семейного бюджета. Вскоре Анна и Ольга подружились. На праздники Ольга стала приглашать ее вместе с мужем к себе домой, Анна закрывала глаза на частые Ольгины отлучки в рабочее время, у той были какието проблемы со здоровьем по женской части, и она без конца лечилась.
Подруги делились маленькими женскими секретами, обсуждали начальство, зарплату, новых людей, проблемы на работе. Анна впервые поняла, что значит довериться человеку, который искренне тебе сочувствует и понимает. Она любила Ольгу и всегда знала, куда может пойти, если будет очень плохо…
Именно Ольга позвонила Анне вечером того дня, когда Юсупов ее уволил.
– Ой, Анечка, ты еще не спишь? – Звонок раздался в половине двенадцатого.
– Нет, – тяжело вздохнула Анна.
– А что так? – В голосе подруги звучало искреннее участие.
– Ты знаешь, что сегодня случилось? Меня уволили.
– Я тебе потому и звоню. – Ольга слегка замялась. – Знаешь, мне предложили твое место.
– Да? – Анна слегка растерялась. – И что ты сказала?
– Ты же знаешь, у нас с Пашей долги… За квартиру надо платить, мы ведь снимаем… Мне деньги очень нужны!
– Что ты ему сказала?
– Ой, Анечка, я хотела сначала тебе позвонить, но Андрей даже подумать мне не дал.
– Вот как? И что?
– Ты прости… Я с сегодняшнего дня в твоей должности работаю.
– Поздравляю.
– Ты не сердишься? Разве у меня был выбор?
– А ты что, с голоду умираешь? Тебе ребенка нечем кормить или родители болеют? Насколько я знаю, детей у тебя нет, все родственники здоровы, неплохо зарабатывают. Откуда у тебя долги? Тряпок красивых опять накупила?
– Ой, Аня, я понимаю, тебе сейчас плохо…
– Нет, что ты! Мне очень даже хорошо!