Айзек Азимов Коварная Каллисто
— Проклятый Юпитер! — зло пробурчал Эмброуэ Уайтфилд, и я, соглашаясь, кивнул.
— Я пятнадцать лет на трассах вокруг Юпитера, — ответил я, — и слышал эти два слова, наверно, миллион раз. Должно быть, во всей солнечной системе не существует лучшего способа отвести душу.
Мы только что сменились с вахты в приборном отсеке космического разведывательного судна «Церера» и устало поплелись к себе.
— Проклятый Юпитер, проклятый Юпитер! — хмуро твердил Уайтфилд. — Он слишком огромен. Торчит здесь, у нас за спиной, и тянет, и тянет, и тянет! Всю дорогу надо идти на атомном двигателе, постоянно, ежечасно сверять курс. Ни тебе передышки, ни инерционного полета, ни минуты расслабленности! Только одна чертова работа!
Тыльной стороной кисти он отер выступивший на лбу пот. Он был молодым парнем, не старше тридцати лет, и в глазах его можно было прочитать волнение, даже некоторый страх.
И дело здесь было, несмотря на все проклятия, не в Юпитере. Меньше всего нас беспокоил Юпитер. Дело было в Каллисто! Именно эта маленькая светло-голубая на наших экранах луна, спутник гиганта Юпитера, вызывала испарину на лбу Уайтфилда и уже четыре ночи мешала мне спокойно спать. Каллисто! Пункт нашего назначения!
Даже старый Мак Стиден, седоусый ветеран, в молодости ходивший с самим великим Пиви Уилсоном, с отсутствующим видом нес вахту. Четверо суток прочь, и впереди еще десять, и в душу когтями впивается паника…
Все мы восемь человек — экипаж «Цереры» — были достаточно храбрыми при обычном ходе вещей. Мы не отступали перед опасностями полудюжины чужих миров. Но нужно нечто большее, чем просто храбрость, для встречи с неизвестным, с Каллисто, с этой «загадочной ловушкой» солнечной системы.
По сути дела, о Каллисто был известен только один зловещий, точный факт. За двадцать пять лет семь кораблей, каждый совершеннее предыдущего, долетели туда и пропали. Воскресные приложения газет населяли спутник всевозможными существами, от супердинозэвров до невидимых созданий из четвертого измерения, но тайны это не проясняло.
Наша экспедиция была восьмой. У нас был самый лучший корабль, впервые изготовленный не из стали, а из вдвое более прочного сплава бериллия и вольфрама. У нас были сверхмощное оружие и наисовременнейшие атомные двигатели.
Но… но все же мы были только восьмыми, и каждый это понимал.
Уайтфилд молча повалился на койку, подперев подбородок руками. Костяшки пальцев у него были белыми. Мне показалось, он на грани кризиса. В таких случаях требуется тонкий дипломатический подход.
— Как ты, собственно, оказался в этой экспедиции, Уайти? — спросил я. Ты, пожалуй, еще зеленоват для такого дела.
— Ну знаешь, как бывает. Тоска вдруг напала… Я после колледжа занимался зоологией — межпланетные полеты необычайно расширили это поле деятельности. На Ганимеде у меня было хорошее, прочное положение. Но надоело мне там, скука зеленая. Во флот я записался, поддавшись порыву, а затем, поддавшись второму, завербовался в эту экспедицию. — Он с сожалением вздохнул. — Теперь я немного раскаиваюсь…
— Нельзя тек, парень. Поверь мне, я человек опытный. Если ты запаникуешь, тебе конец. Да и осталось-то каких-нибудь два месяца работы, а потом мы снова вернемся на Ганимед.
— Я не боюсь, если ты это имеешь в виду, — обиделся он. — Я… я… Он долго молча хмурился. — В общем, я просто измучился, пытаясь представить, что нас там ждет. От этих воображаемых картин у меня совсем сдали нервы.
— Конечно, конечно, — заверил я. — Я ни в чем тебя не виню. Наверно, мы все через это прошли. Только постарайся взять себя в руки. Помню, однажды в полете с Марса на Титан у нас…
Я не хуже любого другого умею сочинять небылицы, а эта басня мне особенно нравилась, но Уайтфилд взглядом заставил меня умолкнуть.
Да, мы устали, нервы у нас сдавали; и в тот же день, когда мы с Уайтфилдом работали в кладовой, поднимая ящики со съестными припасами на кухню, Уайти вдруг, запинаясь, сказал:
— Я мог бы поклясться, что в том дальнем углу не одни ящики, что там есть еще что-то.
— Вот что сделали с тобой твои нервы. В углу, конечно, духи, или каллистяне, решили первыми напасть на нас.
— Говорю тебе, я видел! Там есть что-то живое.
Он придвинулся ближе. Нервы его так накалились, что на миг он заразил даже меня; мне вдруг тоже стало жутко в этом полумраке.
— Ты спятил, — громко сказал я, успокаивая себя звуком собственного голоса. — Пойдем пошуруем там.
Мы стали расшвыривать легкие алюминиевые контейнеры. Краешком глаза я видел, как Уайтфилд пытается сдвинуть ближайший к стене ящик.
— Этот не пустой. — Бормоча себе под нос, он приподнял крышку и на полсекунды застыл, Потом отступил и, наткнувшись на что-то, сел, по-прежнему не сводя глаз с ящика.
Не понимая, что его так поразило, я тоже взглянул туда — и обомлел, не сдержав крика.
Из ящика высунулась рыжая голова, а за ней грязное мальчишеское лицо.
— Привет, — сказал мальчик лет тринадцати, вылезая наружу. Мы все еще оторопело молчали, и он продолжал: — Я рад, что вы меня нашли. У меня уже все мышцы свело от этой позы.
Уайтфилд громко, судорожно сглотнул:
— Боже милостивый! Мальчишка! «Заяц»! А мы летим на Каллисто!
— И не можем повернуть назад, — сдавленно проговорил я. Разворачиваться между Юпитером и спутником — самоубийство.
— Послушай, — с неожиданной воинственностью напустился Уайтфилд на мальчика, — ты, голова, два уха, кто ты вообще такой и что ты здесь делаешь?
Парнишка съежился — видать, немного испугался.
— Я Стэнли Филдс. Из Нью-Чикаго, с Ганимеда. Я… я убежал в космос, как в книжках. — И, блестя глазами, спросил: — Как, по-вашему, мистер, будет у нас стычка с пиратами?
Без сомнения, голова его была заморочена «космической бульварщиной». Я тоже в его возрасте зачитывался ею.
— А что скажут твои родители? — нахмурился Уайтфилд.
— У меня только дядя. Не думаю, чтобы его это особенно беспокоило. — Он уже справился со своим страхом и улыбался нам.
— Ну что с ним делать? — Уайтфилд растерянно обернулся ко мне.
Я пожал плечами.
— Отвести к капитану. Пусть капитан и ломает голову.
— А как он это воспримет?
— Нам-то что! Мы тут ни при чем. Да и ничего ведь с таким делом не попишешь.
Вдвоем мы поволокли парнишку к капитану.
Капитан Бэртлетт знает свое дело, и самообладание у него удивительное. Крайне редко дает он волю чувствам. Но уж в этих случаях он напоминает разбушевавшийся на Меркурии вулкан, а если это явление вам незнакомо, значит, вы вообще еще не жили на свете.
Сейчас чаша терпения капитана переполнилась. Рейсы к спутникам всегда утомительны. Предстоящая высадка на Каллисто являлась для капитана более серьезным испытанием, чем для любого из нас. А тут еще этот «космический заяц»?.
Снести такое было немыслимо! С полчаса капитан очередями выстреливал отборнейшие проклятия. Он начал с солнца, а затем перебрал весь список планет, спутников, астероидов, комет, не пропустив даже метеоров. Только дойдя до неподвижных звезд, он наконец выдохся.
Но капитан Бэртлетт не дурак. Кончив браниться, он понял, что, если положения нельзя исправить, к нему надо приспособиться.
— Возьмите его кто-нибудь и умойте, — устало проворчал он. — И уберите на время с моих глаз. — Затем, уже смягчаясь, притянул меня к себе. — Не пугай его рассказами о том, что нас ожидает. Эх, не повезло ему, бедняжке.
После нашего ухода этот добрый старый плут срочно связался с Ганимедом, чтобы успокоить дядю мальчишки.
Конечно, мы в это время не подозревали, что малыш окажется для нас поистине божьим даром. Он отвлек наши мысли от Каллисто. Он дал им другое направление. Благодаря ему напряжение последних дней, почти достигшее уже предела, улеглось.
Было что-то освежающее в природной живости этого мальчишки, в его очаровательной непосредственности. Он бродил по кораблю, приставая ко всем с глупейшими вопросами. Он ежеминутно ждал боя с пиратами. А главное — он упорно видел в каждом из нас героя «космических комиксов».
Это последнее льстило, понятно, нашему самолюбию, и мы соперничали друг с другом по части всяких басен. А старый Мак Стиден, являвшийся в глазах Стэнли полубогом, превзошел самого себя и побил все рекорды в области вранья.
Особенно мне запомнился словесный поединок, случившийся на исходе седьмого дня. Мы достигли как раз середины пути и готовились начать торможение. За исключением Хэрригана и Тули, несших вахту у двигателей, все мы собрались в приборном отсеке. Уайтфилд, вполглаза посматривая на пульт, как обычно, завел речь о зоологии:
— Есть такой род слизняка, который водится только в Европе и называется «каролус европис», но больше известен как «магнитный червь». Длина его около шести дюймов, цвет аспидно-серый, и ничего более противного, чем это создание, нельзя себе и представить. Мы, однако, занимались его изучением целых шесть месяцев, и я никогда не видел, чтобы старик Морников приходил из-за чего-нибудь в такое возбуждение, как из-за этого червя. Видите ли, он убивает своеобразным магнитным полем. Вы помещаете в одном углу комнаты его, а в другом, скажем, гусеницу. И уже через пять минут она сворачивается клубком и погибает. И вот что любопытно. Лягушка для этого червя слишком велика, но, если вы обернете ее железной проволокой, магнитный червь убьет и ее. Вот почему мы узнали о наличии у него магнитного поля: в присутствии железа сила его больше, чем вчетверо, возрастает.