- Говорят, Лука Петрович земляка нашел? - раздался веселый голос у него за спиной.
Он появился бесшумно, словно соткался из воздуха - чернявый, с ранними залысинами и щегольскими усиками, в кожаном жилете на голое тело и матросских просторных штанах. В одной руке у него был глиняный запотевший кувшин, в другой - две кружки.
- Откуда будешь, братишка? Не с Одессы?
- Нет.
- Не поверишь, сколько я в Америке повстречал земляков, и хоть бы кто-нибудь был одесским! Можно подумать, что, кроме нас с Кирой, оттуда никого больше не выпустили! Да, по правде говоря, и нас-то не больно выпускали, мы с ним контрабандой сюда попали. - Он говорил по-русски не совсем гладко, с интонациями вроде техасских. - Будем знакомы. Илья.
- Орлов.
Илья вскинул брови:
- Ну, тогда я Остерман. Или Истмен, как говорили в Нью-Йорке. А хочешь, зови меня по-испански, Гильермо Ориентес. Или запросто, дон Гильермо. Ты, наверно, из военных? У них, я заметил, привычка такая, всех по фамилии называть.
Орлов и в самом деле всех своих однокашников, кадетов-юнкеров, помнил только по фамилиям и только немногих еще и по кличкам. А имена в памяти не сохранились.
- В училище я был «Орлов Черный», - сказал он. - Потому что в моей же роте числился второй Орлов, блондин. А так-то я Павел.
- Это другое дело. Что ты там за бортом держишь?
Орлов показал ему обезглавленную курицу. Остерман расхохотался:
- Узнаю милейшего Петровича! Держу пари, он и ощипывать приказал тебе? И потрошить?
- Только ощипывать.
Илья уселся прямо на палубу, в тень под навес, прикрывавший корму, и закричал:
- Эй, на камбузе!
Из окна кормовой надстройки показалась голова, обвязанная белым платком:
- Чего голосишь-то?
- Не спи, Макарушка, замерзнешь. Принеси-ка нам чего-нибудь. Ну, ты знаешь.
Кок, молодой полусонный парнишка, принес им деревянное блюдо с крупно порезанными лимонами, парой длинных стручков желтого перца и дольками порубленного ананаса. Илья вручил ему курицу и мешок для перьев.
- Тяпнешь с нами?
- Нешто я очумел, по такой-то жаре еще и зельем травиться? - покачал головой кок и удалился.
- По какой такой жаре? - удивился Илья, разливая по кружкам. - Погоды стоят изумительные. Вот дома у меня сейчас жара так жара, не то что здесь. Со знакомством, Паша.
Когда-то Орлов не выносил фамильярности. Этот Илья не имел никакого права называть его Пашей - он не был ни его родней, ни ровесником, он не был даже военным. Но годы, проведенные в Америке, отучили капитана Орлова обращать внимание на условности. Он тут со всеми был на «ты» - с сенаторами и с бандитами, с миллиардерами и с нищими. И в этом «ты» всегда содержалась порция уважения, одинаковая для всех.
Однако сейчас был немного не тот случай. Илья говорил с ним как со старым товарищем. Не фамильярно, а просто тепло. И почему-то это выглядело совершенно естественным. Хотя они встретились пару минут назад.
Орлов подумал, что сегодня, кажется, силы небесные особо чутки к малейшим его прихотям. Враги собирались его убить - но погибли сами. Ни один местный рыбак не отвез бы его - но подвернулась шхуна с земляками. И как раз тогда, когда он возмечтал о выпивке, - появился Илья. С кувшином, полным ледяного джина. «Чем же я заслужил такое благорасположение высших сил?» - подумал Орлов, закусывая лимоном.
- Говоришь, в Одессе сейчас жарче, чем здесь? - произнес он, переводя дух.
- Я не за Одессу. Дома - это в Аризоне. А ты, Паша, где обретаешься?
- Да по-разному.
Илья снова плеснул по кружкам.
- Я тоже по-разному. А точнее?
Они чокнулись, и на этот раз Орлов уже ощутил не только хвойный, но и анисовый привкус джина. «Еще глоток, и все пройдет», - подумал он. До сих пор он не замечал ни запахов, ни вкуса. Напряжение схватки неохотно отпускало его.
- Точнее? Не знаю, что и сказать.
Он стал набивать трубку.
- Курить? На бак, - сказал Илья, показав в сторону носа шхуны.
- Тогда не буду, - усмехнулся Орлов, пряча трубку. - Лень.
- Вот и ладно. Так откуда ты? - Илья подвинул к нему блюдо. - Ты перчики, перчики попробуй. А не хочешь говорить - не говори. Пытать не буду. Я и сам бы не стал о себе первому встречному в подробностях докладывать.
- Да нет, я не скрытничаю. Просто жизнь у меня такая. Кочевая. Сегодня здесь, завтра там. Семью вот оставил в Калифорнии. Сам работаю здесь, на Юкатане. Работал, - поправился он.
- Кем?
- Я нефтяной агент.
- Нефтяной агент? - Илья перестал жевать перец, недоверчиво оглядев Орлова.
- Ну, название-то солидное. А по сути я такой же старатель. Обследуем участки. Если есть признаки нефти, заключаем договор с хозяином земли. Все работы за мой счет. Получится - одна восьмая часть доходов от добычи идет хозяину участка. Не получится - в убытке только я.
- Похоже, на этот раз не больно-то получилось, - заметил Илья.
- Бывало и хуже, - беззаботно махнул рукой Орлов.
Но, глянув поверх борта, понял, что поторопился с выводами.
От берега, нестройно взмахивая веслами, медленно отдалялась лодка. На носу стоял человек в белой шляпе. Отсюда Орлов не мог разглядеть его лица. Но кто еще мог так гордо выставить вперед ногу и скрестить руки на груди? Только полковник Терразас.
Лодка повернула, огибая выступающий из воды костистый гребень рифа. И Орлов увидел, что вместе с полковником в ней находятся двое гребцов.
- ~Нефть, говорят, дело прибыльное, - говорил Илья Остерман. - Да больно грязное. Меня столько раз тянули в нефтяной бизнес. Но я не пошел. Мое дело - лошади. Я люблю, когда все чисто, красиво. Разве есть что-нибудь красивее, чем кони? Кира в таких случаях отвечает, что да, есть. Он помешан на кораблях. Говорит, что некрасивых кораблей не бывает. Некрасивый - значит, неправильно построен, а неправильно построенный быстро тонет. А ты как думаешь?
- Корабли красивы, как лошади, - сказал Орлов.
- О! - удовлетворенно кивнул Остерман, и они подняли кружки. - Что ты все на берег смотришь? Забыл что-нибудь?
- Да нет. Это меня там никак не могут забыть.
Илья глянул через плечо на лодку.
- Вот босяки. Не сидится им. А скажи, Паша, ты был в Одессе?
- Нет, не довелось.
- Тогда что ты можешь знать о красоте? Не поверишь, я много чего повидал в Америке. Но таких закатов, как у нас, нигде не встречал. И такие звезды, как у нас, - их больше нигде нет. Я уже не говорю о рыбе. Ты не был в Одессе! Поверь на слово - даже мелкая одесская барабулька вкуснее, чем лучшие лобстеры в самых дорогих кабаках от Нью-Йорка до Сан-Франциско! Ну что ты там высматриваешь, Паша? Ну, плывут к нам? Ну и пусть плывут. Лучше скажи, как тебе наш джин?
- Выше всяких похвал, - с чувством произнес Орлов, не кривя душой.
- О! - Илья поднял палец. - Сразу видно знатока. Напиток произведен на винокурне Луки Петровича. На борту - два бочонка. Но пьем мы его только в море. На берегу - иная карта вин.
Они снова чокнулись. Холодный джин, едва скользнув по глотке, превращался в кипяток. Но только на несколько мгновений. А потом проступал на коже крупными каплями холодного пота.
- Ты не смотри, что я так горячо хвалю барабульку, - говорил Остерман, сочно похрустывая ломтиком перца. - Это отчасти шутка. В каждом месте есть своя прелесть. По молодости я не понимал, насколько хорошо то вино, какое мы пили дома. Да мы же были салажата, какое уж там понятие о вкусах! Но, наверно, то было прекрасное вино. Теперь представь, я живу в Аризоне. Ну, скажем, мотаюсь между Аризоной и Мексикой. И что мне там пить прикажешь? Вино из Одессы? Хотя да, я таки мог бы его заказать, и поверь - мне бы доставили в натуральнейшем виде самое лучшее! Но я в Аризоне - и я пью текилу. А когда бываю в Теннесси, то пью виски Френсиса Дэниэла. Хотя там-то особо не выпьешь - «сухой штат». А когда возил жену в Европу, то - угадай, где мы были? Подсказываю по карте вин: сначала мы пили коньяк, потом шампанское~ Нет, вру! Сначала мы пили скотч! А в конце я упился граппой так, что не помню, как сел на пароход!
- Эдинбург, Париж, Марсель, Неаполь, - быстро перечислил Орлов.
- А сейчас мы пьем джин. То есть не пьем, а языками впустую чешем, - укоризненно произнес Остерман, снова наклоняя кувшин над кружками.
Его речь была быстрой и сбивчивой, как у пьяного, но кувшин он держал твердо и каждый раз плескал в кружки абсолютно одинаковую дозу, ровно на один добрый глоток.
- И если ты поначалу принял меня за патриота, для которого нет еды слаще барабульки, то ты жестоко обманулся. Модное слово, «патриот». Каждый раз, как идет к войне, все становятся жгучими патриотами. Это не про меня. Ну да, я люблю Одессу, но - где она теперь, за океаном? Эта любовь слишком тонкая. А вот когда я говорю, что люблю джин, - это любовь живая. Да, люблю джин, и граппу, и виски. Ты в Африке был?
- Нет.
- Жаль. Хотел у тебя спросить, из чего там гонят. Да неважно. Если Кира чего-то напутает в навигации, и нас занесет в Африку, я точно знаю, что буду любить ту выпивку, какую африканцы считают самой лучшей. Потому что это - ну, как родник. Родниковую воду можно пить только прямо из родника. А наберешь ее в бутылку, привезешь домой - тьфу, что за дрянь! Так и с джином. Сейчас нас ждут на Кубе? Значит, там будем пить ром. По последней, Паша. И посмотрим, что у нас за гости.