Лейбер Фриц Бойницы Марса
Фриц Лейбер
БОЙНИЦЫ МАРСА
Перевод О. Клинченко
Направляясь всегда в противоположную изломанной линии горизонта сторону, машины смерти двигались к нему - подкрадываясь, торопясь, пуская ракеты, вгрызаясь и прокладывая туннели. Это походило на то, как если бы весь этот освещенный лиловым солнцем мир сговорился окружить его и раздавить. На западе - запад остается западом на всех планетах - глухо лопались атомные бомбы, вырастали бесполезные гигантские грибы. Пока еще невидимые, входя в атмосферу, ревели космические корабли - далекие, как боги, они уже сотрясали желтый свод небес. Даже почва таила в себе коварство - ее мутило от искусственных землетрясений.
Мать без детей, планета еще в меньшей степени была матерью для людей Земли.
- Что ты никак не выбросишь это из головы? - говорили ему другие. - Это сумасшедшая планета.
Но он не мог выбросить это из головы, потому что знал: они говорили правду.
Он пригнул голову и весь сжался: аппараты несколько раз раскололись, изрыгая пламя, и рассыпались каскадом брызг. Скоро снаряды должны будут упасть вниз, и враг подберет развороченный предмет, который он называл целью. Какой это уже был раз? Шестой? Или седьмой? А сколько ног у солдат другой стороны - шесть, восемь? Кажется, враг был довольнотаки сильно дезорганизован, если судить по тем частям, которые вели действия в этом секторе.
Хуже всего был звук. Бессмысленный механический визг дробил череп, и мысли громыхали в нем, как семена в высохшем стручке фасоли. Неужели кто-нибудь любил эту передающую сотрясения смесь газов, в шутку названную воздухом? Даже космический вакуум не так ненавистен - вакуум безмолвен и чист. Он начал медленно поднимать руки, чтобы закрыть уши, но вдруг замер и, содрогаясь в конвульсиях, беззвучно захохотал, зарыдал без слез. Это было галактическим сообществом, галактической империей. Когда-то он незаметно исполнял отведенную ему роль на одной из этих милых, тихих планет. А теперь? Галактическая империя? Галактический навоз! Пожалуй, он всегда вот так же сильно ненавидел всех тех, с кем ему приходилось служить. Но до войны его ненависть была крепко спеленана и тщательно им подавлялась. Сейчас она была спеленана еще крепче, но в своих мыслях он ее больше не сдерживал. Смертоносное приспособление, порученное его заботам и некоторое время молчавшее, снова застрекотало, обрушивая огонь на машины врага, но его голос практически потонул в грохоте тех, по кому он стрелял, - как протест озлобленного ребенка в толпе самодовольных взрослых.
Вышло так, что они прикрывали отход марсианских саперов и уже должны были как можно быстрее уносить ноги сами. Офицер, бежавший рядом с ним, упал. Он заколебался. Офицер материл новый, но бесполезный для ходьбы изгиб, появившийся на его ноге. Остальные, включая покрытых черными панцирями марсиан, бежали далеко впереди. Он затравленно огляделся вокруг, будто собираясь совершить какое-то чудовищное преступление. Потом поднял офицера и, пошатываясь, как юла, у которой заканчивается завод, пошел за отступавшими. Когда они достигли относительно безопасного места, на его лице оставался все тот же ужасный оскал.
Этот оскал не исчез даже тогда, когда офицер в отрывисто-грубоватой форме, но все же очень искренне поблагодарил его. Как бы там ни было, ему дали за это орден "За воинские заслуги на планетах".
Он отрешенно уставился в свой жестяной котелок с водянистым супом и плававшими в нем крохотными кусочками мяса. В подвале царила прохлада, даже стулья, хоть и сделанные для существ с четырьмя ногами и двумя руками, оказались удобными. Отсвет лилового дня был здесь приятно приглушен. Звук, как кошка за мышкой, ушел куда-то в сторону. Он был один.
Конечно, жизнь никогда не имела смысла, если не считать смыслом ту леденящую, злобную насмешку, таившуюся в демонах атомных бомб и в серебристых исполинах, нажимавших кнопки далеко в космосе. У него же не было ни малейшего желания соперничать с ними. Они, эти гиганты, совершенствовались в этом десять лет, однако по-прежнему никто из них не мог произнести больше, чем: "Ты быть идти копать себе яму".
Можно было почти как в старые времена дать себе передышку, и он, слегка потворствуя своей прихоти, при величественно-фальшивом присутствии галактической империи постарался задуматься о том, что жизнь все-таки может иметь смысл. Но именно сейчас, когда ему так нужна была такая иллюзия, она убегала от него, издевалась над ним, а вместе с ней над ним издевались и его собственные фантазии, порожденные стремлением обрести эту иллюзию.
Существо на трех ногах выпрыгнуло из сумерек и нерешительно остановилось на некотором расстоянии, тонко намекая, что не прочь бы поесть. Поначалу ему показалось, что это ригелийский трипедал, но потом он разглядел обыкновенную кошку с Земли, впрочем, без одной ноги. Передвигалась она карикатурно, но вполне уверенно и даже с некоторым изяществом. Даже представить себе было трудно, как она могла попасть на эту планету.
"Но пусть это тебя не беспокоит, Троеножка, мы забудем, что ты чуть-чуть отличаешься от других кошек, - с горечью думал он. - Ты охотишься в одиночку. Спариваешься с себе подобными, но только потому, что в этот момент тебе больше всего этого хочется. Ты не создаешь себе единого божества из себе же подобных и не поклоняешься ему, не тоскуешь по столетьям света этой империи, молчаливо не изводишь себя из-за этого и не льешь смиренно свою кровь на этот космический жертвенник.
Ты не даешь провести себя, слыша, как под тысячью разных лун лают собаки о величии человечества или как вздыхает от пресыщения бессловесный благодарный скот, благодарно пережевывающий свою жвачку под красными, зелеными и лиловыми солнцами. Ты принимаешь нас как что-то иногда полезное для тебя. Ты входишь на наши космические корабли так же, как приходила к нашим кострам. Ты используешь нас. Но когда мы уйдем, ты не будешь чахнуть на наших могилах или умирать от голода в загоне. Ты обойдешься без нас или, по крайней мере, попытаешься это сделать".
Кошка мяукнула, и он бросил ей кусочек мяса, который она проворно поймала, приподнявшись на двух здоровых задних лапах. Наблюдая, с какой грациозностью она им лакомится (хотя от истощения у несчастной выпирали ребра), он вдруг отчетливо увидел перед собой лицо Кеннета, такое же, каким он видел его последний раз на Альфе Центавре-Duo *. Оно казалось реальным, даже отбрасывало тень в бордо
* Два (лат.).
вых сумерках. Полные интеллигентные губы с бороздками морщинок в углах, исподволь оценивающие глаза, желтоватая от долгого пребывания в космосе кожа - все как тогда, когда они жили в одной комнате в "Знамении Сгоревшего Самолета". Но сейчас в этом лице были живость и какая-то искорка, то, чего раньше он не замечал. Он не решался приблизиться к этой иллюзии, хотя и очень хотел. Только смотрел. Потом сверху до него донесся топот сапог, и кошка, сгорбив заднюю часть своего тела, совсем как трипедал, быстро поскакала прочь. Видение исчезло. Он долго сидел, пристально всматриваясь в то место, где видел кошку, испытывая незнакомое чувство мучительной горечи, будто умерло единственное в мире стоящее существо. Затем с увлеченностью двухлетнего ребенка он принялся за еду, иногда застывая на некоторое время с наполненной ложкой супа в руке.
Была ночь. Как два утомленных глаза, сквозь белесую дымку проглядывали красноватые луны, и в обступивших его тенях все пришло в движение. Он выглянул украдкой, напряженно всматриваясь в темноту, но из-за неровного, искореженного ландшафта разобрать что-либо было тяжело. Слева, из подземного убежища, появились три человека. Они шли, о чем-то перешептываясь и приглушенно смеясь. Один из них, кого он хорошо знал (коренастый солдат с огромными глазами, растянутым в глупой улыбке ртом и рыжеватой щетиной на подбородке), приветливо ему улыбнулся, подчеркивая таким образом легкость полученного задания. Потом они припали к земле я поползли в сторону, где, предположительно, залегли вражеские (шести- или восьминогие?) разведчики. Скоро он потерял их из виду. В ожидании неприятеля оружие он держал наизготовку.
Почему он так слабо ненавидел вражеских солдат? Не больше чем ненавидит песчаных драконов охотящийся на них марсианин. Его отношение к врагам было сдержанным, почти отвлеченным. Как он мог ненавидеть что-то, что так сильно отличается от него? Он мог только изумляться, что и оно обладает разумом. Нет, враг был просто мишенью, хотя и опасной мишенью. Однажды он видел, как одному из солдат противника удалось избежать смерти, и это доставило ему такую радость, что он захотел по-дружески помахать этому существу рукой, даже если в ответ оно могло только пошевелить своим щупальцем. Но что касается людей, с которыми он сражался плечо к плечу, то для них он делал вид, что лица марсиан, голоса, телодвижения ему отвратительны. Клял их, как проклинает их любой другой. Одни и те же ругательства в их адрес, избитые фразы и шутки. И все до такой степени преувеличено, что создавалось впечатление, будто его носом макали в отбросы. Еще бы - ведь каждый из окружающих его людей был такой же частью жалкого, лживого, обожающего самого себя галактического роя, как и он.