Выров шагнул ко мне, и я тут же, стряхнув задумчивость, поднял свои имитаторы клинков. В правой руке у меня была палка длиной на пятую часть короче клинка в руках казака, а в левой чуть толще и на четверть меньше той же шашки. Сам не знаю почему, но неудобство тренировок с дарийскими «братьями» подталкивало именно к такой конфигурации. Стандартная стойка дари — низкое положение, когда левая рука держит «младшего брата» прямым хватом, а правая согнута в локте и сжимает «старшего брата» обратным хватом у лица, — мне не очень нравилась. И все же я добавил в привычный стиль боя местных воинов элементы боевой системы дарийских мечников.
Настоящие схватки всегда скоротечны — рывок навстречу друг другу и тут же разрыв дистанции, но за это время и я, и казак сумели провести по десятку ударов — как удачных, так и не очень. Выров получил одно касание по правому предплечью, а я три синяка, причем один на спине, если говорить очень приблизительно и корректно.
Считал ли казак меня опасным противником? Возможно. Особенно его настораживала моя двурукость. И все же при всем этом я понимал, что до бойца, держащего клинок с детства, мне как до морхских саванн на карачках. Что бы ни писали в своих творениях создатели фантастических реальностей, стать настоящим мастером боя невозможно ни за год, ни за пять, будь ты хоть семи пядей во лбу и обвешайся артефактами с ног до головы. Хотя вру — всегда ведь есть возможность применения суперпуперзаклинания. Но мне эта «лафа» не светила.
В моем «багаже» знаний имелись воспоминания о навыках очень опытных людей: уличного бойца, пирата, охотника дари и даже воюющего с детства генерала. Думаете, это хоть как-то повлияло на нынешние боевые способности? Ничуть!
Конечно, обрывки чужих воспоминаний о разных боевых связках давали некоторые плюсы, но, чтобы ими воспользоваться в бою, нужно все это вколачивать в рефлексы с потом и кровью, а мне, увы, мешали и занятость, и элементарная лень.
Вот и в этот день я пару колоколов, которыми здесь отмеряли приблизительно часовые отрезки времени, попрыгал по снегу с казаками, а затем быстро слинял по «очень важным» баронским делам.
Дела на сегодня, конечно, были, но не такие уж важные — прежде всего встретить возвращавшихся из учебного рейда «драгун». Это название я тоже перенес из земной жизни и при этом ничуть не погрешил против истины. Когда встал вопрос, как будут воевать лесные лучники с длинными луками против степных всадников, нагромождение казалось бы ненужных земных знаний выдало слово «драгуны», причем вместе с именем изобретателя этого рода войск. Недолго думая я решил «спионерить» идею маршала Бриссака и научить лесовиков ездить на лошадях. Конечно, превзойти казаков в джигитовке им не удастся даже до глубокой старости, за исключением пары самородков, но этого и не требовалось. Мои драгуны будут драться в стиле первоначальной задумки французского генерала, а не так, как позже сложилось в земной истории, — то есть передвигаться верхом, а воевать в пешем строю.
Пронзительный свист донесся с возведенной на крыше одного из бараков смотровой вышки сразу после обеда. Черныш к этому времени был готов, и мне оставалось лишь сбежать вниз со второго этажа и запрыгнуть на выведенного одним из мальчишек скакуна.
На выезде из поселка Черныш обогнал орущую гурьбу малышей, которые, увидев стремительно скачущего по снегу коня, завизжали еще громче. Яркое солнце, чистый снег, чуть щиплющий щеки мороз и возвращение отцов из двухдневного похода — что может быть лучше для маленького человечка?
Сотник Мороф ехал впереди на самой рослой лошади из той полусотни, что удалось сохранить из всего табуна. Вспоминать было неприятно, но определенная польза все же была — в строю остались только лучшие из лучших. Драгуны немного отстали от своего начальника, и на это были уважительные причины. Ведь в распоряжении сотни было лишь тридцать пять лошадей. Острая нехватка верхового транспорта принесла еще одну пользу, теперь уже стратегическую — ведь в походе неизбежна потеря лошадей, и может случиться так, что восполнить ее не получится. Поэтому вместе с Куратом и Морофом мы разработали разные вариации движения драгун по степи. Сейчас отрабатывался один из самых неблагоприятных вариантов — одна лошадь на троих. В седле восседал лишь один боец, за его спиной находились три колчана со стрелами и небольшие тюки поклажи. А рядом, уцепившись за седельные ремни, бежали еще два драгуна. Время от времени по команде десятников драгуны, практически не останавливая хода колонны, менялись местами.
Такое вот ноу-хау, и только жизнь покажет, насколько мы с моими советниками были правы.
Оставив колонну за спиной, Мороф подскакал ко мне и лихо остановил свою низкорослую степную лошадку. Фигуры коня и всадника по отдельности выглядели неказисто, а вот вместе смотрелись гармонично — эдакая уменьшенная модель Ильи Муромца и его скакуна.
Издалека некрупный Мороф не выделялся ничем особым, но вблизи становилось понятно, что этот человек — довольно незаурядная личность. В черных как смоль глазах чем-то похожего на цыгана человека сверкал задор, который в любой момент мог превратиться в бешеную злобу и жестокость.
История Морофа достойна отдельного романа. Он был чистой воды разбойником и убийцей, с детства ведущим жизнь грабителя на дорогах. Какие мрачные тайны скрывались в темных дебрях его прошлого, мне неведомо, и, честно говоря, как только возникало желание узнать подробности, благоразумие тут же загоняло любопытство увесистыми пинками куда-то в глубь мозга. В характере этого человека меня интересовали лишь две вещи — он был патологически честен и маниакально жесток к врагам своей семьи. Я не то чтобы относил себя к его родственникам, но право на некую долю верности все же имел.
Хотите верьте, хотите нет, но жизнь разбойника поломала маленькая и невзрачная, как мышка, женщина. Что именно случилось, достоверно не знает никто. Однажды банда Морофа напала на один из тайных лагерей маркиза Савата Кардея, но в этот раз налет закончился неожиданно — Мороф узнал в приготовленной к насилию женщине свою юношескую любовь. Половина бывших подельников легла прямо там, а другая половина вместе с атаманом влилась в ряды «идейных борцов». Сказка, граничащая с абсурдом, но когда в жизнь человека вмешивается болезнь под названием «любовь», возможно и такое.
Конечно, терпеть под боком убийцу и разбойника никто не захотел, и маркиз отправил этот «подарочек» мне.
Я взял его и сказал спасибо: Мороф оказался прирожденным тактиком и быстро прошел путь от должности рядового лучника до сотника. Именно с ним мы дорабатывали тактику драгун и всю систему ведения стрельбы на дальние дистанции.
— Барон, сотня вернулась с учебного похода. Погибших нет, пара легких обморожений, — как всегда, коротко отрапортовал сотник. Он, как и Охто, обращался к своему господину нестандартно, и если обращение на «вы» имело место, то «вашей милости» или «господина» от него не дождешься. Хорошо, хоть снисходил до «барона», и то в его устах это слово звучало как бандитская кличка.
— Хорошо, сотник. Веди бойцов в тепло.
— Чуть позже, барон. Пусть немного постреляют.
— Смотри не поморозь людей.
— Они что, неженки? — Взгляд Морофа блеснул злобой, но, к счастью, не ко мне, а к кому-то из подчиненных. Похоже, ребята немного разочаровали командира, и это им точно вылезет боком. В «репрессии» бывшего разбойника я не лез, потому что не видел другого способа подготовить к весне из рыхлой толпы партизан боевую сотню.
— Тебе виднее, Мороф, вмешиваться в процесс не стану, — сказал я в ответ на настороженный взгляд сотника. — Но за каждого бойца, который превратится в бесполезного калеку, будешь отвечать лично.
— Я отвечаю за каждое свое движение с пяти лет, барон, поэтому знаю, что делаю, — парировал сотник, и его слова прозвучали совсем уж «по-блатному».
Драгуны как раз догнали своего командира, и я съехал с дороги в глубокий снег, освобождая место для маневра.
— Сотня, стой!!! — хрипло заорал сотник, и драгуны, особенно те, кто бежал рядом с лошадьми, облегченно остановились.
— Стройся!!! — продолжал надрываться Мороф, и я подумал, что стоит «изобрести рупор».
Один из каждой десятки драгун быстро снял с седла длинный канат и, проезжая мимо лошадей, начал ловко зацеплять распределенные по канату крючки за уздечки скакунов своих товарищей. Получились стройные вереницы из десяти скакунов. В это время основная масса драгун отбежала от дороги, выстраиваясь в три жидкие шеренги. С собой они несли закрепленные на спине луки и снятые с лошадей колчаны.
Двадцать ударов сердца — и девяносто драгун были готовы сделать первый залп.
— Готовься! Синий шест! Два пальца право! Подъем три! — по-прежнему надрывался Мороф. Только он один мог так лихо рассчитывать расстояние и скорость ветра. Конечно, в отряде были достойные ученики, но до сотника им пока было далеко. Скрипнули сочленения длинных луков, и едва слышно зазвенели струны натянутой тетивы. — Дай!