Стаут Рекс Орхидея
Рекс Стаут
ОРХИДЕЯ
Примем как постулат, что каждому человеку в жизни уготовано свое место; в этом случае лейтенант-коммандер Бринсли Рид, Военно-морской флот США, своему месту соответствовал как нельзя лучше.
Он был третьим в выпуске Аннаполиса. К тому времени у него уже были две полновесные полоски, он уверенно лидировал в трех учениях и еще до того, как продвинулся до середины служебной лестницы, стал известен в качестве лучшего палубного офицера в Северной Атлантике.
Четыре разных капитана рады были бы воспользоваться его услугами, когда ему присвоили очередное звание. Но лейтенант-коммандер Рид, имевший собственные представления о правилах корабельной дисциплины и достаточно везучий для того, чтобы подобрать нужный ключик к нужной двери в бюро в Вашингтоне, разочаровал их всех, получив под свое командование канонерное судно "Елена".
В последующие два года каждый, кому посчастливилось быть переведенным с "Елены" на любой другой борт, торжественно клялся в том, что "Елена" была сумасшедшим домом.
- У старика совсем крыша поехала, - говорили они. - Инспекция сумок и гамаков и боевые тревоги дважды в неделю. Борт оставляешь три раза в месяц.
Для матроса это десять дней на борту. Недоволен? Даже не думай! Это твой дом!
Все указывало на то, что лейтенант-коммандер Рид был одним из тех, кто олицетворяет собой более чем странное словосочетание "офицер и джентльмен".
Одно время он веровал в Библию, но давным-давно уже ее заменила "Голубая книга", официально известная как "Морской устав, 1914".
На третью зиму его командования участвовавшую в ежегодной огневой подготовке и маневрах в Гуантанамо "Елену" направили в Сан-Хуан на смену "Честеру", который должен был возвращаться в сухой док в Нью-Йорке.
Лейтенант-коммандер Рид был весьма доволен таким обстоятельством по двум причинам: во-первых, это избавляло его от вынужденного продолжительного подчинения флагману; во-вторых, ему представлялся случай навестить старого друга детства, которого он не видел уже многие годы и который владел теперь табачными плантациями в Пуэрто-Рико. В Сан-Хуане "Елена" уже стояла прошлой весной, но лейтенант-коммандер тогда еще не знал, что его друг живет на острове.
В конце концов, этот визит оказался полным разочарованием. Я не стану утверждать, что лейтенант-коммандер Рид утратил все социальные инстинкты, но факт остается фактом: за усилиями в совершенствовании себя в качестве военной машины он совершенно забыл о том, как быть человеком. Он нашел своего приятеля полным болваном, а тот его - невыносимым.
Два дня они притворялись, что пытаются развлечь друг друга. На третье утро лейтенант-коммандер попросил бывшего товарища не обращать внимания на его присутствие и следовать своим собственным настроениям; гость же будет сам заниматься собой.
- Очень хорошо, - согласился тот, - тогда я прокачусь до северного кордона; повозка идет как раз сегодня. Ты не присоединишься ко мне?
Лейтенант-коммандер отказался и провел тоскливейший день, болтаясь в гамаке между двух гигантских кедров, потягивая свежий ананасовый сок и читая древние номера популярных журналов. Вечером он объявил о своем намерении вернуться в Сан-Хуан на следующее же утро.
- Но ты же собирался погостить неделю, - вяло запротестовал хозяин. Да и отдых пошел бы тебе на пользу. Здесь, конечно, не так много развлечений, но я буду рад, если ты останешься. К чему спешка?
- Оставим твою вежливость, - ответил лейтенант-коммандер, тупо уставившись на друга. - В этом нет ничего хорошего, Дик, - мы слишком разные. У нас все теперь по-своему - и я хочу вернуться на борт.
Соответственно этому решению в четыре часа следующего дня (отбытие было отложено на несколько часов из-за полуденного зноя) лейтенант-коммандер взобрался на своего маленького пони, который за шесть часов донес его из Сан-Хуана в Сьеррогордо, и, помахав на прощание хозяину, отправился в сорокамильное путешествие через горы, холмы и долины к морю.
Свернув на белую фургонную дорогу, ведущую в Сан-Лоренцо, лейтенант-коммандер испытал приятное облегчение.
Он полностью понимал себя. Суровый, неистово любящий власть, признающий единственную норму морали и поведения и вполне счастливый собственными полномочиями, а также возможностью применять их, он был абсолютно не способен дышать никаким иным воздухом, кроме как воздухом своей каюты. Пока пони нес седока вперед, мимо чудесных голубых утесов и бесчисленных бурных потоков южного склона Сьерра-де-Луквильо, разум Рида находился за тридцать миль оттуда, на палубах "Елены".
Жизнь на борту представала перед ним до мельчайших подробностей: гордо развевающийся кормовой флаг, возвращение рулевого Морана, неутешительное состояние складов, выявленное во время воскресной инспекции.
Подолгу останавливаясь на каждом из этих пунктов, он смаковал их и жаждал повсюду навести порядок - в соответствии с уставом.
В Кагуасе, когда он остановился напиться прохладной воды и передохнуть несколько минут, ему посоветовали отложить продолжение путешествия.
- Это опасно, сеньор, - говорил владелец маленького магазинчика. Взгляните!
И он указал на северо-восток, где над мрачным, сизым хребтом медленно ползла на запад черная туча, похожая на великана, шагающего по вершинам.
- Ну и что с того?
- Это предвещает шторм, сеньор; вы промокнете. А перебираться через горы, да еще ночью...
Лейтенант-коммандер жестом прервал его, уселся на пони и отправился дальше.
Почти на середине перевала, в двух милях от деревушки Рио, шторм разыгрался над ним в полную силу.
Все началось с мелкой мороси; лейтенант-коммандеру пришлось потратить некоторое время, чтобы сойти на землю, отвязать от седла пончо и надеть его.
Но не проехал он и ста ярдов, как дождь превратился в настоящий ливень, в ту же минуту быстро надвигающаяся тьма как одеялом покрыла узкую тропинку, и путешественнику пришлось теперь вслепую бороться с водяной стеной в непроницаемой черноте тропической ночи.
Вскоре Рид оставил безуспешные попытки направлять своего пони; все его силы уходили только на то, чтобы, обхватив животное за шею, держаться в седле.
Рев ветра и непрекращающиеся потоки воды были ужасны, и очень скоро он потерял всякую способность ориентироваться в этом кромешном аду.
Внезапно что-то большое и тяжелое больно ударило его, он почувствовал, как пони пошатнулся и остановился, а в следующий момент Рида словно подхватило что-то и понесло, яростно швыряя из стороны в сторону...
Лейтенант-коммандер сел, осмотрелся и длинно выругался. Желал бы он знать, где, ради Семи морей, находится - и тут он все вспомнил.
Рид попробовал встать, но тут же ощутил острую, пронзительную боль в левой руке. Попытавшись пошевелить ею, он обнаружил, что рука безжизненно висит в рукаве.
Со стоном он все-таки поднялся и энергично потопал ногами, чтобы убедиться в их целости, чуть не взвыв от боли, снова пронзившей сломанную руку.
Шторм миновал.
Южные звезды над головой рассеивали мягкий, бриллиантовый свет. Вокруг и вверху плотная черная листва, таинственно шелестела под легким ветерком; налево, в просвете, виднелись белые очертания известнякового утеса. Туда и направился лейтенант-коммандер, надеясь найти дорогу. Пони нигде не было.
Около получаса Рид разыскивал путь, перебирался через корни и сломанные сучья, натыкался на непроходимые заросли кустарника и дикого винограда.
При каждом шаге он вздрагивал от резкой боли и уже начал чувствовать легкое головокружение.
Неожиданно Рид оказался на открытой прогалине, в конце которой заметил свет, лившийся из окна домика.
Превозмогая боль, он добрался до крыльца и постучался.
Дверь открылась; потом земля словно сама поднялась к нему, и все погрузилось во тьму.
Лейтенант-коммандер очнулся, ощущая самые восхитительные в своей жизни тепло и усталость, и пролежал несколько минут с закрытыми глазами, просто от нежелания открывать их. Внезапно он услыхал рядом с собой женский голос. Говорили по-испански.
- Нет, любимый, он еще спит.
Второй голос, мужской, раздался откуда-то с другой стороны комнаты:
- Ты уверена?
- Да. Тебе действительно не о чем беспокоиться.
Если не считать руки, он больше не пострадал.
- Ну хорошо. Подойди сюда, Рита.
Лейтенант-коммандер открыл глаза. Уже давно стоял день; очевидно, Рид пробыл без сознания - или проспал - довольно долго. Он увидел маленький бамбуковый столик рядом со своей кроватью, американское плетеное кресло-качалку, самодельную пальмовую ширму; затем перевел взгляд туда, откуда слышались голоса.
Девушка стояла перед мужчиной, почти полностью закрывая его собой. Неожиданно она отодвинулась, и пораженный лейтенант-коммандер опустил веки.