И не осталось образов знакомых,
Деревьев, неба или моря,
Иль зелени полей.
Лишь некие таинственные формы,
Что не живут привычной людям жизнью,
Движеньем медленным терзали днем мой разум
И наполняли сны страданьем.
Уильям Вордсворт
Глава 1
Всю ночь горячий ветер метался над Адриатикой, и от переполненных доков возле арсенала до Исола‑ди‑Сан‑Чиара у западной горловины Большого Канала старый город скрипел на сваях, точно огромный изношенный корабль. Облака обрывками парусов неслись по лику полной луны, переплетаясь с силуэтами сотен фантастических шпилей и куполов.
Впрочем, в узком рукаве Рио‑де‑Сан‑Лоренцо укрепленная на носу гондолы чадящая масляная лампа отбрасывала на воду больше бликов, чем луна с небес, и Брайан Даффи потянулся через борт, чтобы разогнать пальцами желтые блики на черной воде. Он неуверенно поерзал на сиденье, чувствуя неловкость из‑за того, что путешествовал за чужой счет.
– Правь к фондамента, – наконец проворчал он. – Оттуда я пройдусь пешком до своей лодки.
Гондольер послушно погрузил длинный шест в дно канала. Крошечное суденышко накренилось, замерло и устремилось к набережной, заскрежетав килем о скрытую под водой лестницу.
– Спасибо. – Даффи поднырнул под навес фельце и сделал длинный шаг на сухую ступеньку, пока лодочник удерживал гондолу на месте.
Поднявшись на набережную, Даффи обернулся:
– Мароццо заплатил за всю дорогу до Рива‑дельи‑Шьявони. Верни ему сдачу.
Гондольер пожал плечами:
– Может и верну.
Он оттолкнулся от лестницы, изящно развернул свою лодку и начал продвигаться обратно по блестящей воде, негромко выкрикивая «Стали!» в надежде на новый заработок. Даффи какое‑то время смотрел ему вслед, потом повернулся на пятках и широким шагом направился по набережной к югу, в сторону Понте‑деи‑Грици – Греческого моста.
От выпитого за вечер количества вальполичеллы его немного пошатывало, и устроившийся подремать под мостом уличный грабитель встрепенулся, заслышав неуверенную поступь ирландца. Наметанным глазом грабитель оглядел приближающуюся фигуру, отметив длинный поношенный плащ – свидетельство частых ночевок под открытым небом, стертые на пятках высокие сапоги, уже лет двадцать как вышедшие из моды, и рапиру с кинжалом, которые, по‑видимому, представляли у путника единственную ценность.