Однажды — это было примерно через месяц после их знакомства — Анрэ, наконец, осмелился поцеловать Натали. Как бы неудержимо его ни тянуло к ней, он все никак не решался сделать первый шаг — слишком уж мало походила она на тех девиц, с которыми ему довелось приобрести небогатый сексуальный опыт. В начале их дружбы Наташа казалась ему воплощением чистоты, он относился к ней с таким трепетом, что утром всякий раз сгорал от стыда, когда буйное юношеское воображение являло ему ее образ в отнюдь не целомудренных сновидениях. В тот вечер он, наконец, набрался мужества и, прощаясь с ней у подъезда, попытался коснуться губами ее губ, но девушка отстранилась.
— Не нужно, Анрэ.
— Что? — растерялся он. — Ты не хочешь? Я тебе не нравлюсь, да?
Она грустно улыбнулась:
— Нет, что ты… Дело совсем не в этом. Ты мне очень нравишься, боюсь, даже больше, чем нравишься… Но я дала себе слово избегать привязанностей.
— Во имя чего?
— Во имя того, чтобы не разбивать ничьего сердца. Ни собственного, ни того, кто меня полюбит.
— Но почему, почему?
— Потому что мы с мамой скоро уезжаем.
— Надолго? И куда?
— Надеюсь, что навсегда. Домой, в Россию. Анрэ был в полной растерянности.
— И что, из-за того, что ты собираешься уехать, мы не можем… — он оборвал фразу, так как не нашел подходящих слов.
Наташа выразительно посмотрела на него:
— Пойми, Анрэ, так будет лучше для нас обоих. Давай останемся просто друзьями. Ведь это так чудесно — встречаться, ходить в кино, кафе и музеи, обсуждать книги и фильмы, делиться друг с другом тем, что у нас на душе… Если мы станем любовниками, все будет уже совсем не так. Но дело даже не в этом! Мне хочется, чтобы мой отъезд был радостью, а не поводом для страданий.
— Когда ты едешь? — глухо спросил он.
— Точной даты еще не знаю, но скоро. Мы уже собираем документы.
Эта новость стала для него ошеломляющей. Анрэ знал, что мать Наташи, Ольга Петровна, урожденная княжна Горчакова, покинула Россию маленькой девочкой — ее родители бежали от красного террора. Несколько лет семья жила в Алжире, потом переехала в Марсель, где Ольга встретила своего избранника Эжена Алье, вышла за него замуж и родила дочь. А незадолго до войны, когда обстановка в мире становилась день ото дня тревожнее, им помог перебраться в нейтральный Берн двоюродный брат Наташиного отца, имевший какое-то отношение к министерству иностранных дел. Во всю эту историю Анрэ уже был посвящен, не раз уже бывал в их маленькой квартирке на последнем этаже, был представлен и Ольге Петровне, и даже дяде, также носившему фамилию Алье, но звавшемуся немецким именем Дитер. Видел молодой человек и семейные фотоальбомы, где на снимках были запечатлены и живописные пейзажи вокруг усадьбы Горчаковых, и Наташины дед с бабкой на крыльце скромного алжирского домика, и торжество бракосочетания Ольги Петровны, и сама Наташа лет шести от роду, худенькая, со смешно торчащими косичками, на фоне живописной Марсельской гавани. Но вот о том, что девушка и ее мать намереваются ехать в Россию, Анрэ слышал впервые.
— Вы что, с ума сошли? — недоумевал он. — Зачем вам это нужно? Здесь у вас хорошая, спокойная, обеспеченная жизнь. А там… Страшно подумать, что может вас там ожидать! Голод, нищета, разруха… И даже того хуже — концентрационные лагеря ЧК!.. Что, если красные не простят тебе, что ты княгиня?
— Не княгиня, а княжна
— Все равно. Тебя посадят в тюрьму или сошлют в Сибирь.
Наташа посмотрела на него, как на ребенка, который не понимает самых элементарных вещей:
— Анрэ, дорогой мой… Ты наивен, как все европейцы, у вас почему-то такое странное представление о нашей стране… Нищета, разруха, лагеря, репрессии — все это, слава богу, в прошлом. Теперь в России другая власть, другие порядки. Сталин умер, культ его личности развенчан, все изменилось…
— Что-то не верится!.. — перебил он.
— Не хочешь — не верь, это твое личное дело, — похоже, она обиделась. — А мы с мамой верим. Мы уже занимаемся оформлением документов, еще немного — и нам разрешат вернуться.
Молодой человек пребывал в полном замешательстве.
— Наташа, вот ты говоришь — «вернуться». Но как можно вернуться туда, где никогда не был? Твою маму увезли совсем ребенком, сколько ей было лет — шесть, семь? Даже она почти ничего не может помнить, настолько была мала. Но ее еще хоть как-то можно понять. А вот тебя… Тебе-то зачем в Россию?
Девушка покачала головой, веселые огоньки в карих глазах потухли.
— Боюсь, я не сумею тебе этого объяснить… Понять мои чувства может только русский. Уж такими нас создал Господь — мы не можем быть счастливы нигде, кроме родины. Прости, мне пора.
В тот вечер раздосадованный Анрэ допоздна бродил по улицам, продолжая мысленный спор со своей возлюбленной. Ее позиция удивляла и возмущала его. Взрослая девушка — Наталья была двумя годами старше Анрэ, — а повторяет все за матерью, точно дитя! Насмотрелась старых фотографий, всех этих особняков в стиле модерн, беседок на обрывах и авто на деревянных колесах и вбила себе в голову: «Вернуться на родину!» Какая родина! И ведь она даже не чисто русская, а полукровка, ее отец француз! Далась же ей эта злосчастная Россия, эти альбомы с древними снимками, эти заумные и скучноватые книги русских писателей, эти печальные песни, называемые странным словом романс, этот проклятый мягкий знак в ее имени! Негодованию молодого человека не было предела, однако он прекрасно отдавал себе отчет в том, что столь бурная его реакция вызвана лишь одним — отчаянным нежеланием потерять Наташу. Удивительная девушка, так упорно называвшая себя русской, уже слишком много значила для него.
Он неоднократно пытался поговорить с ней, привести какие-то разумные доводы, но Наташа продолжала настаивать на своем. Отъезд в Россию был для нее уже делом решенным, все было продумано и запланировано. Она вообще обожала строить планы, даже по мелочам. Когда он звонил ей, предлагая встретиться, обязательно спрашивала: «А куда мы пойдем?» При этом ответ: «Просто погуляем по набережной, сегодня отличная погода» — вполне ее устраивал, но все равно прогулка должна была быть запланированной, а не спонтанной. Само собой разумеется, что при такой любви к прогнозам будущая жизнь Натальи казалась расписанной до мелочей.
— Мы поселимся в большом городе, в Москве или в Петрограде, то есть в Ленинграде, — говорила она, — я устроюсь работать в какое-нибудь издательство и буду переводить на русский язык современных французских, немецких, английских авторов. А через несколько лет выйду замуж и обзаведусь детьми.
— И сколько же у тебя будет детей?
— Обязательно двое или даже трое. Но только девочки — я понятия не имею, как воспитывать мальчиков… Пусть будут три девочки. Как у Чехова, знаешь такого писателя? У него есть пьеса «Три сестры»… Главное — найти мужчину, которого не испугает перспектива жить в доме, где столько женщин. Многим это, наверное, покажется ужасным!
— Но почему же? — возражал Анрэ. — У моего деда Верфеля было четыре дочери — моя мать, Марианна, и ее старшие сестры.
— Да, я помню, конечно, ты рассказывал и про маму, и про теток… Но четыре — это все-таки чересчур. С меня хватит трех.
Очень скоро эти полушутливые разговоры сделались неприятны Анрэ. Каждый раз Наталья точно подчеркивала' у нас с тобой нет общего будущего. Для него эти слова равнялись словам «ты для меня ничего не значишь». Он обижался, негодовал, много раз давал себе слово порвать с девушкой, которая просто играет им, временно использует, чтобы после отъезда тотчас забыть, — но никак не мог этого сделать. Он настолько дорожил Наташей, его так сильно влекло к ней, что ради сохранения их отношений он был готов на многое. Даже на обман, к которому в конце концов и прибег.
Максимально задействовав весь свой математический ум, Анрэ проанализировал ситуацию и сумел, как ему показалось, найти выход из положения. Он решил притвориться, что он полностью согласен с Наташей. Надо сделать вид, что у них легкие и ни к чему не обязывающие отношения, которые можно будет в любой момент прервать без лишних драм. А раз все так легко и просто, то ничто не мешает сойтись поближе. Притворялся он довольно ловко. Волевым усилием загнал глубоко внутрь все свои чувства, не позволял себе ни словом, ни даже взглядом выдать обуревавшие его страсти. И девушка, как ни странно, довольно быстро приняла предложенные им правила. Анрэ так и не понял, разгадала она его тактику или нет, так и не узнал, любила ли она его. Натали, точно так же, как и он, ни разу ни словечком об этом не обмолвилась и лишь однажды, ласково ероша его волосы, вдруг посмотрела ему в глаза и процитировала какое-то неизвестное Анрэ стихотворение: «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Но у него хватило сообразительности не выпытывать, что именно она имела в виду.