Не то чтобы меня и правда пугали гипотетические грядущие дела. Скорей уж, перспектива полного их отсутствия. Впрочем, и она не особо пугала. В крайнем случае, — утешал я себя, — всегда можно просто отправиться в Дом у Моста. Тем более, что время уже перевалило за полдень. Причём довольно давно за него перевалило. Часа три, пожалуй, назад. Что, в общем, даже неплохо — теперь-то уж точно можно никуда не спешить. Всё равно не поможет.
Спускаясь по лестнице, я, помню, думал: как же всё-таки удивительно сложилась моя жизнь. Магия — ладно бы, к ней-то я уже давно привык. И даже к самому себе в качестве практикующего колдуна. А вот к тому факту, что я преспокойно могу заявиться на службу под вечер, выпить камры с начальством и снова уйти, или даже вовсе там не появляться по несколько дней кряду, поди привыкни.
Впрочем, насчёт нескольких дней кряду — это только гипотеза. Я её пока не проверял. Потому что, положа руку на сердце, это каким же надо быть дураком, чтобы пренебрегать счастливой возможностью болтаться в Доме у Моста, сколько душа пожелает. Есть, конечно, в моей жизни и более неистовые наслаждения, но их, во-первых, раз-два и обчёлся, а во-вторых, от них я довольно быстро устаю.
Когда живёшь в таком большом доме, как мой, очень хорошо иметь голову, способную подолгу и с удовольствием думать всякую ерунду. Всегда есть чем развлечь себя во время путешествий. Например, по лестнице, ведущей из башни в гостиную. Или из спальни в кухню — тоже не ближний свет. А плееры тут пока не изобрели. И, чует моё сердце, даже не планируют.
Гостиная, до которой я, в итоге, благополучно добрался, являла собой ледяную пустыню. Потому что на смену давешней фантастически тёплой зиме внезапно пришла очень холодная ветреная весна. А привычка держать окна нараспашку при этом никуда не делась. В результате, мы понемногу стащили в гостиную все имеющиеся в доме пледы и запасные одеяла. Если хорошенько закутаться, да ещё обхватить окоченевшими руками кружку с чем-нибудь горячим, окна можно не закрывать, а мне того и надо. Поскольку, во-первых, неловко перед ветрами — нельзя же вот так внезапно отказывать им от дома. А во-вторых, закрывать окна в середине весны — дурная работа. Ясно же, что буквально на днях вернётся долгожданное тепло, и тогда придётся снова их открывать.
Ну, в общем, в гостиной было довольно прохладно. И до изумления пусто. Вот так живёшь-живёшь, окружив себя красавицами, чудовищами, кошками, собаками, зловещими колдунами и кровавыми убийцами, сходишь с ума от гвалта, который они поднимают, и думаешь, это немыслимое блаженство будет длиться вечно. Но потом красавица, утомлённая регулярными превращениями в чудовище, удирает от тебя в Арварох ради дальнейшего магического самосовершенствования, чудовище, давным-давно благополучно превратившееся в красавицу, вероломно уходит в гости к соседям, псы отправляются в Королевский университет, где один читает лекции, а второй инспектирует студенческие карманы на предмет специально прихваченных для него леденцов, кошки заводят привычку дрыхнуть в тёплой кухне, а колдуны и убийцы с утра до ночи пропадают на работе, что с них, злодеев, возьмёшь.
И тогда недостижимая мечта о чудесной возможности выпить кружку камры в полном одиночестве внезапно становится реальностью, данной тебе в ощущениях. Причём вовсе не настолько приятных, как ты это себе когда-то наивно представлял.
Я не собирался рассиживаться в пустой гостиной. Хотел быстренько пересечь её по диагонали и выйти на улицу. Весна, даже такая холодная, как нынешняя — веский повод временно забыть о существовании не только Тёмного Пути, но и амобилера. И ходить всюду пешком, вытаращив глаза и возбуждённо размахивая руками, потому что гулять по улицам Ехо весной — это счастье.
В другие времена года, впрочем, тоже. Просто я очень давно не видел этот город весенним — несколько почти бесконечно долгих лет. И все эти годы не верил, что когда-нибудь ещё увижу. Вернее, твёрдо знал, что не увижу никогда. Ошибался, как выяснилось. Я вообще довольно часто ошибаюсь. В моём случае это большая удача.
«Мне надо с тобой поговорить. Наедине. Это возможно?»
Я очень удивился. Даже и не помню, когда леди Кекки Туотли в последний раз изъявляла желание поговорить со мной наедине. Скорее всего, вообще никогда.
За несколько лет совместной работы я так и не успел толком с ней подружиться. Потому что Кекки перешла к нам из Городской Полиции по личному распоряжению сэра Кофы Йоха, который сразу взялся обучать её профессии Мастера Слышащего, а такая работа поглощает человека целиком — всё его время, всё внимание, сколько ни кинь в эту топку, ясно, что мало, и нужно срочно добавить ещё. К тому же, у них с Кофой тогда завязался бурный роман, а такое счастливое обстоятельство обычно превращает полное отсутствие свободного времени в отрицательную величину, мне ли этого не знать.
Поэтому с Кекки мы виделись, в основном, на совещаниях в Доме у Моста, да и то далеко не на всех. Обычно на совещания приходит сам Кофа, а Кекки в это время дежурит где-нибудь в городе, выполняя его очередное задание. Поди подружись с человеком в столь непростых условиях.
Я не сумел.
За полгода, прошедшие с моего возвращения в Ехо, ничего не изменилось. Кекки по-прежнему занята по горло, да и я, положа руку на сердце, только притворяюсь беспечным бездельником. Разве что выспаться мне сейчас удаётся несколько чаще, чем в первые годы службы, когда Джуффин загружал меня круглосуточной работой — как я теперь понимаю, из милосердия. Чтобы у меня просто не оставалось времени и сил осознать, что со мной происходит, как следует это обдумать и спятить от ужаса, не сходя с места: АААААА! Я в другом мире! Тут все колдуют, и я, кажется, тоже! Как я это делаю?! Мамочки, спасите! ААААААА!!! — и бах в обморок, случайно испепелив напоследок безумным взглядом парочку ни в чём не повинных воробьёв и одного Королевского курьера. И так триста раз на дню.
Мой беспокойный ум, конечно, всё равно регулярно предпринимал попытки осмыслить происходящее в паническом ключе, но утомлённый нечеловеческими условиями труда и адским распорядком дня, засыпал примерно на втором «а». Максимум — на третьем. Это, надо думать, всех и спасло. Всё-таки нервы у меня совершенно ни к чёрту, были, есть и, подозреваю, будут, такой уж темперамент достался; для разумного взрослого человека — сущее наказание, но для угуландских колдунов, говорят, самое обычное дело. Так что я отлично вписался в местный культурный контекст.
В общем, когда леди Кекки Туотли прислала зов и объявила, что желает срочно поговорить со мной наедине, я удивился, да так, что в разговоре образовалась чрезвычайно невежливая пауза. Однако Кекки меня не торопила. Терпеливо ждала, когда я соберусь с мыслями и скажу ей хоть что-нибудь.
И в конце концов дождалась.
«Если ты не очень далеко от Мохнатого Дома, приходи прямо сейчас, — наконец сказал я. — Я пока тут, и кроме меня в гостиной никого нет. Сам глазам своим не верю, но факт остаётся фактом: я действительно один дома».
Дверь тут же распахнулась.
— На это я и рассчитывала, — ослепительно улыбнулась долговязая сутулая девчонка-газетчица, переступая порог.
Ничего удивительного, конечно. На то она и Кофина ученица, чтобы выглядеть как Магистры знают что. И быть в курсе, куда, когда и как надолго разбежались все мои домашние. И знать, что я сам пока никуда не ушёл. И договариваться о встрече уже стоя под дверью, чтобы потом сразу вот так эффектно войти. Все мы мастера выпендриваться, особенно друг перед другом — где ещё найдёшь настоящих ценителей, если не среди коллег. Сэр Шурф, большой любитель превращать всякое мимолётное соображение в точную формулировку, сказал как-то, что свойственная большинству людей потребность производить впечатление на окружающих естественным образом усиливается в ходе занятий Очевидной магией, которая сама по себе, в первую очередь, эффектный жест, своего рода попытка соблазнения Мира, а уже потом средство достижения каких-то практических целей, нередко вообще придуманных задним числом, ради рационального оправдания своих вдохновенных действий.
Подозреваю, он совершенно прав.
Девчонка, тем временем, бросила на пол сумку с газетами, выпрямила спину, небрежно провела рукой по лицу, и миг спустя на меня смотрела настоящая Кекки Туотли, статная сероглазая красотка с такими правильными чертами лица, словно природа создала её специально ради участия в каком-нибудь вселенском конкурсе классической скульптуры, а получив главный приз, на радостях отпустила свою лучшую работу к людям — пожить. Хотя мы, конечно, не заслужили.
— Так это ты сейчас орала под моими окнами: «Загадочное происшествие на улице Трюкачей, спешите узнать подробности»? — спросил я. — Удивительно громкий и противный у тебя голос. Сам бы хотел так уметь.