Потом шла компания во главе с Жуайезом, изображавшим Христа и беспрерывно кричавшим, что гугеноты избивают Иисуса, Сразу же за ними брели Луань, Сен-Малин, Монсери и Шалабр в одеждах паломников.
В самом конце колонны одиноко шагал какой-то монах. Капюшон рясы закрывал его лицо, в руках он судорожно сжимал огромный кинжал — это был Жак Клеман.
Наконец, довольно далеко от толпы двигалась карета Фаусты.
В деревнях вдоль Орлеанской дороги узнавали о приближении крестного хода по надвигавшемуся шуму: над процессией постоянно висел глухой рокот; молитвы, псалмы, пьяные песенки, крики и смех сливались в неразборчивый гул. Люди из городков и деревушек стекались к дороге, чтобы полюбоваться на невиданное зрелище.
Процессия шагала четыре дня, и мы не будем сопровождать ее все это время. Скажем лишь, что на четвертый день часов в одиннадцать утра крестный ход подошел к Шартру, обогнул городскую стену и остановился около ворот Гийом. Но прежде чем мы, читатель, присоединимся к паломникам, нам следует рассказать об одном событии, которое произошло накануне прибытия толпы в Шартр.
Через три дня после выхода из Парижа паломники остановились в деревне Латрап, где все уже было приготовлено для привала. Распоряжался там оружейник Крюсе, назначенный на время похода чем-то вроде интенданта. Паломники прибыли часа в четыре пополудни и тотчас же принялись за обед, разместившись на обширном лугу, прямо на траве.
Свита Гиза, естественно, заняла лучшие в Латрапе дома. Местные крестьяне вовсю хлопотали на лугу, стараясь угодить гостям. Добрые хозяева напекли кучу хлебов, выставили три десятка бочек сидра и вина и разожгли костры. Над огнем крутились на вертелах целые бараны, свиньи и разрубленные на четвертины говяжьи туши, а также жарился целый полк куриц и индеек.
После этого пира (к сожалению, у нас нет времени достойно описать его) паломники разошлись по лугу, и каждый, завернувшись в плащ, как мог устроился на ночлег. Уже стемнело, и последние стаканы допивались при свете факелов под крики: «Смерть гугенотам! Долой д'Эпернона! Долой наемников царя Ирода!» Потом огни погасли. На маленькой деревенской колоколенке пробило десять.
К этому времени в одном из домов Латрапа уже спали, растянувшись на сеновале, двое мужчин. Точнее, одному из них не спалось, его, видно, мучила бессонница, так что он вздыхал и переворачивался с боку на бок. Зато другой спал за двоих, что называется — без задних ног…
В том же доме, но, конечно, не на сеновале, а в лучшей комнате, на приличной кровати спал еще один человек. Он храпел не хуже Генриха Наваррского, а тот, как известно, мог перехрапеть любого. Каждый, кто подошел бы к дому, узнал бы по этому громкому храпу одного из преданнейших и храбрейших дворян герцога де Гиза, самого господина Бюсси-Леклерка.
Итак, на колоколенке пробило десять, когда к дому приблизились четыре человека: четверо верных слуг Генриха III, смешавшихся с участниками крестного хода для того, чтобы выбраться из Парижа. Монсери, Сен-Малин, Шалабр и Луань уже давно искали случая, чтобы посчитаться с Бюсси-Леклерком. Поскольку Бюсси по праву признавали лучшей шпагой королевства, друзья решили, что раз уж представился случай, то надо действовать наверняка и явиться вчетвером, чтобы справиться со знаменитым фехтмейстером.
Дом, где расположился Бюсси, находился на краю деревни, у большой дороги. Даже если бы началась драка (а слуги Генриха III надеялись провернуть свое дело тихо), никто в деревне ничего бы не услышал. Все четверо решительно направились к дому.
— Ты уверен, что он здесь? — спросил Сен-Малин.
— Я его из виду не терял, — ответил Шалабр. — Не сомневайся: зверь в норе.
Они остановились у самого дома и принялись совещаться.