— Так как зовут вашего друга?
Пальцы Лонгэна замерли на задвижке.
— Черный Чарли, — ответил он, отводя взгляд.
Я выпучил глаза.
— Извините, не понял. Блэк… Чарльз Блэк?
— Просто Черный Чарли, — сказал он с неожиданным спокойствием. — Именно так его и зовут.
Когда ему удалось, наконец, справиться с задвижкой, я взглянул на него с подозрением. Он уже собрался поднять крышку, но передумал. Он развернул ящик и подтолкнул его ко мне через журнальный столик.
Дерево оказалось твердым и шершавым. Я поднял крышку. Ящик был перегорожен на пять небольших отделений, и в каждом лежал кусок мелкозернистого песчаника различной, но совершенно непонятной формы.
Я посмотрел на них, потом снова на Лонгэна, чтобы убедиться, что это не шутка. Но взгляд его был совершенно серьезен. Я начал медленно вынимать камни и выстраивать их в ряд на столе.
Рассматривая камни один за другим, я пытался угадать в их форме хоть какой-то смысл. Но не обнаружил ничего, абсолютно ничего. Один был отдаленным подобием пирамиды с более или менее правильными гранями. Другой смутно напоминал скрюченную фигуру. Остальные в лучшем случае сгодились бы в качестве пресс-папье. И все же камни явно были обработаны. И даже отполированы — в той степени, в какой это позволял мягкий и зернистый материал.
Я взглянул на Лонгэна. Он смотрел на меня с напряженным ожиданием. Я был совершенно озадачен его находкой — или тем, что он считал находкой. Да, я попытался честно отнестись к тому, что он принимал за произведения искусства. Но здесь не было ничего, кроме верности другу, столь же неискушенному в искусстве, как н он сам.
— Так что же, по мнению вашего друга, я должен со всем этим делать, мистер Лонгэн? — Видит Бог, я постарался произнести это как можно более мягко.
— Вы ведь покупаете произведения искусства? — спросил он.
Я кивнул, потом взял камень, отдаленно напоминающий какое-то животное, и повертел его в пальцах. — Мистер Лонгэн, я занимаюсь своим делом уже много лет…
— Да-да, конечно, — прервал он меня. — Я прочитал о вас в факсгазете. И тут же послал вам космограмму.
— Понятно, — сказал я. — Так вот, как я уже говорил, я занимаюсь этим очень долго и могу достаточно спокойно утверждать, что кое-что смыслю в искусстве. Если бы в тех фигурках, что сделал ваш друг, было бы хоть немного искусства, я бы его разглядел. Но это мне не удалось.
Во взгляде его зеленовато-карих глаз я прочитал отчаяние.
— Вы… вы… — произнес он наконец, — вы ведь не всерьез это сказали. Разозлились, наверное, что я затащил вас сюда.
— Мне очень жаль, — сказал я. — Нет, я не сержусь на вас. Но все это не только не искусство, ваш песчаник вообще не имеет никакой ценности. Совершенно! Кто-то убедил вашего друга в том, что он талант. Вы окажете ему большую услугу, сказав правду.
Он долго смотрел на меня, словно дожидаясь слов, которые могли бы смягчить приговор. Потом внезапно поднялся и пересек комнату тремя длинными шагами. Скрывая возбуждение, он уставился в окно, но его мозолистые руки судорожно сжимались и разжимались.
Я дал ему время переварить услышанное.
— Тогда помогите мне, — наконец сказал он. — Не поедете ли вы со мной, чтобы поговорить с Чарли? Мне он не поверит.
Я хотел было возразить и, конечно, отказаться, но увидев всего в шести дюймах от своего лица его страдающие глаза, не смог выдавить ни слова.
— Хорошо, — сдался я.
— Спасибо, — убито сказал он. — Вы даже не представляете, насколько это для меня важно. Спасибо.
У меня было достаточно времени пожалеть о своем решении, как той ночью, так и наутро, когда Лонгэн поднял меня ни свет ни заря и усадил в комбинированный флаер, нагруженный различным старательским снаряжением. Но обещание есть обещание, а я свои привык выполнять.
Мы полетели на юг вдоль высокой горной гряды, пока не достигли побережья и болотистой дельты чудовищно широкой реки. Тут, к моему неудовольствию, мы начали снижаться. Очень уж я не люблю жаркий и сырой климат и никак не могу понять тех, кто соглашается жить в таких условиях.
Флаер легко сел на небольшую чистую полоску воды, и Лонгэн подвел его к ближайшему болотистому берегу, поросшему пучками высокой коричневой травы. Доведись мне решать самому, я не рискнул бы ступить в эту раскисшую грязь из опасения, что меня засосет, но Лонгэн уверенно вышел на берег, и я последовал за ним; из-под подошв брызнули фонтанчики воды. В нос ударил горячий застоявшийся запах гниющих водорослей. Небо, затянутое тонким, но плотным покрывалом облаков, было белым и тоскливым.
— Сюда, — сказал Лонгэн и зашагал направо.
Я пошел следом. Узкая тропка вывела нас на небольшой болотистый участок, где в беспорядке стояли куполообразные хижины, сплетенные из ветвей и обмазанные грязью. Вертя головой по сторонам, я подошел вместе с Лонгэном ко входу в одну из хижин и остановился. Лонгэн свистнул.
Конечно, я ожидал человека. Но существо, вышедшее из хижины в ответ на свист Лонгэна, больше напоминало крупную выдру. Все четыре его конечности были не ногами, а плоскими и мускулистыми лапами. Оно было целиком покрыто черной, глянцевитой и влажной шерстью; ростом, по моей прикидке, около четырех футов и длинной, словно змеиной, шеей. Весить существо должно было от ста до ста пятидесяти фунтов. Голова тоже была длинной и узкой, словно у породистой колли, с ясными умными глазами и большим ртом.
— Это Черный Чарли, — сказал Лонгэн.
Существо уставилось на меня, я ответил ему тем же. До меня внезапно дошла вся абсурдность ситуации. Обычному человеку было трудно даже представить, что подобное существо может претендовать на роль скульптора. Если к этому прибавить взятое на себя обязательство убедить его в том, что оно не скульптор (заметьте к тому же, что я не мог знать ни слова из его языка), то все это напоминало безумный фарс. Я повернулся к Лонгэну.
— Послушайте, — начал я с вполне естественной горячностью, — как вы, интересно, представляете…
— Он понимает вас, — прервал меня Лонгэн.
— Он знает язык? — недоверчиво переспросил я.
— Нет, — покачал головой Лонгэн. — Но жесты понимает. — Он резко повернулся и нырнул в окружающие лужайку кусты. И тут же, вернувшись с двумя ^предметами, напоминающими гигантские грибы-дождевики, протянул один мне.
— Садитесь, — предложил он, показывая пример. Я повиновался.
Черный Чарли подошел поближе, и мы уселись все вместе. Чарли полуприсел на согнутые задние лапы. Все это время я держал в руках деревянный ящик с его скульптурами, и теперь, когда мы уселись, его поблескивающие глаза вопросительно уставились на него.
— Ладно, — произнес Лонгэн, — дайте мне.
Я передал ему ящик, который, словно магнит, притянул глаза Черного Чарли. Лонгэн обхватил ящик одной рукой, а другой указал в сторону озера, где сел наш флаер. Затем его рука медленно описала в воздухе дугу и указала на север, в ту сторону, откуда мы прилетели.
Черный Чарли неожиданно свистнул. Это была странная нота, напоминающая крик полярной гагары — приглушенная и печальная.
Лонгэн ударил себя в грудь, держа одной рукой ящик. Затем стукнул по крышке и показал на меня. Он посмотрел на Черного Чарли, потом на меня и вложил ящик в мои онемевшие руки.
— Осмотрите камни и верните ему, — произнес он сдавленным голосом. Сам того не желая, я взглянул на Чарли.
Наши глаза встретились. На меня смотрели странные, подвижные, черные, нечеловеческие глаза, похожие на две крошечные лужицы смолы. Я с трудом отвел взгляд в сторону.
Разрываясь между ощущением нелепости ситуации и симпатией к сидевшему передо мной существу, я неуклюже открыл ящик и вынул камни из гнезд. Я по очереди повертел их в руках и положил обратно. Затем закрыл ящик и вернул его Лонгэну, покачав головой.
Несколько долгих мгновений Лонгэн просто сидел, глядя мне в лицо и держа ящик. Потом медленно повернулся и поставил ящик, все еще открытый, перед Чарли.
Поначалу Чарли никак не отреагировал. Его голова на длинной шее нырнула в ящик и прошлась над его ячейками, словно обнюхивая их. Затем, к моему удивлению, его губы раздвинулись, обнажив длинные долотообразные зубы. Он засунул в ящик голову и зубами ловко вытащил из ящика камни, один за другим. Затем, обнимая каждый по очереди передними лапами, повертел их, словно отыскивая незамеченный ранее дефект. Под конец он выбрал один — тот самый, что напоминал припавшее к земле животное — поднес его ко рту и длинными белыми зубами слегка подправил его. И протянул мне.
Я взял его в руки и осмотрел. Сделанные им изменения ничуть не приблизили скульптуру к чему-либо узнаваемому. Я был вынужден протянуть его обратно и снова покачать головой. Нас разделила мучительная пауза.
Все это время я отчаянно пытался придумать, как при помощи пантомимы пояснить причину моего отказа, и в конце концов мне кое-что пришло в голову. Я повернулся к Лонгэну.