Иерихонские писцы могли бы по достоинству оценить такие перемены, думал он. Впрочем, кто знает — возможно, и нет. Он сам едва понимал происходящее, однако плоды развития цивилизации все же казались ему поистине гигантскими и поражали его воображение в гораздо большей мере, чем воображение любого из человеческих созданий. Коммерция и бесконечное разнообразие великолепных и полезных вещей, несомненно, призваны в конечном счете спасти мир, если только… Запланированное старение вещей, массовое уничтожение прошлогодних товаров, стремление объявить не соответствующими времени и запросам покупателей товары конкурентов — все это результат катастрофического недостатка дальновидности и здравого смысла. Винить в столь серьезных просчетах можно лишь весьма ограниченное применение рыночной теории. Настоящая революция произошла не в процессе создания и уничтожения, а в ходе широчайшей изощренной и бесконечной экспансии. Прежним дихотомиям суждено было уйти в небытие. Путь к спасению лежит не в них, а в его обожаемой, собранной на фабрике Бру, в калькуляторах, лежащих в карманах миллионов людей, в аккуратных строчках, написанных легко скользящими по бумаге шариковыми ручками, в пятидолларовых Библиях и в заполнивших витрины аптек прекрасных игрушках по цене пенни за штуку.
Похоже, здесь найдется приложение и для его ума: он сумеет постичь и принять новшества, проникнет в суть вещей, разработает и четко сформулирует вполне понятные, легкообъяснимые теории, если только…
— Мистер Эш…— прервал его размышления чей-то негромкий голос.
Этого было вполне достаточно. Он вымуштровал их всех: «Не хлопайте дверью. Говорите тихо. Я вас услышу».
Голос принадлежал Реммику, человеку мягкому от природы, англичанину (с незначительной примесью кельтской крови, о чем Реммик, впрочем, даже не подозревал), — личному слуге, в течение последнего десятилетия ставшему поистине незаменимым. И все же не за горами то время, когда в целях безопасности Реммика придется отослать прочь.
— Мистер Эш, вас ожидает молодая женщина
— Благодарю вас, Реммик, — откликнулся он едва слышно, слова прозвучали еще тише, чем сообщение слуги.
При желании он мог бы увидеть в темном оконном стекле отражение Реммика — благопристойного мужчины с маленькими, ярко блестящими синими глазами. Несмотря на то что они были слишком близко поставлены, лицо не казалось непривлекательным. Абсолютная невозмутимость этого лица и не сходившее с него выражение искренней и беззаветной преданности хозяину были настолько располагающими, что постепенно он проникся любовью к Реммику.
В мире существует множество кукол с чересчур близко поставленными глазами — особенно французских, изготовленных довольно давно Жюмо, Шмиттом и Сыновьями, а также Юре и Пети и Демонтье, — с лунообразными лицами, крошечными фарфоровыми носиками и маленькими ротиками, похожими скорее на только что завязавшиеся бутоны или даже на следы пчелиных укусов. Всем нравились эти куклы. Ужаленные пчелами королевы.
Если вы любите кукол и изучаете их, то невольно проникаетесь симпатией и к людям, ибо усматриваете в выражениях их лиц добродетели, видите, как тщательно они вылеплены, как в стремлении достичь совершенства при создании того или иного типа продумана каждая составляющая их деталь. Иногда он часами бродил по Манхэттену, внимательно вглядываясь в каждое лицо, чтобы вновь, в который уже раз, убедиться: ни нос, ни ухо, ни единая морщинка на них не были случайными.
— Она пьет чай, сэр, потому что совершенно продрогла в пути.
— Разве мы не послали за ней машину, Реммик?
— Конечно, послали, сэр, но, тем не менее, она замерзла. На улице очень холодно, сэр.
— Но ведь в музее тепло. Вы проводили ее туда, не так ли?
— Сэр, она направилась прямиком наверх. Она так взволнована, вы понимаете.
Он обернулся, одарив Реммика мимолетной слабой улыбкой (во всяком случае, он надеялся, что это выглядело именно так), и отослал его едва заметным жестом руки. Пройдя по выложенному каррарским мрамором полу в другой конец комнаты, он открыл дверь, которая вела в соседний кабинет, и в расположенном следом за кабинетом помещении с таким же, как и везде, сияющим мраморным полом увидел молодую женщину, в одиночестве сидевшую за письменным столом. Он мог отчетливо рассмотреть ее профиль и понял, что она чем-то обеспокоена. Судя по всему, возникшее было у нее желание выпить чаю уже пропало. От волнения она не знала, куда деть руки.
— Сэр, ваши волосы… Вы позволите? — Реммик дотронулся до его плеча.
— Это необходимо?
— Да, сэр, безусловно. — Реммик вынул откуда-то маленькую мягкую щетку для волос — такие обычно носят с собой мужчины, не желающие допустить, чтобы их заподозрили в пользовании одинаковыми с женщинами аксессуарами, — и быстро, энергично прошелся по его волосам, заметив при этом, что их давно следует подстричь. Длинные пряди неровно и вызывающе дерзко лежали на воротнике.
Реммик отступил назад и, покачиваясь на каблуках, оценивающе оглядел хозяина.
— Теперь вы выглядите великолепно, мистер Эш, — проговорил он. — Даже несмотря на то, что волосы все же длинноваты.
Эш усмехнулся.
— Ты боишься, что я напугаю ее? — спросил он беззлобно, едва ли не с нежностью в голосе поддразнивая слугу. — Ведь на самом деле тебя совершенно не волнует ее мнение.
— Сэр, я забочусь о том, чтобы вы всегда выглядели прекрасно, но это только для вашей собственной пользы.
— Разумеется. Я и не сомневаюсь, — спокойно ответил он. — Поэтому я и люблю тебя.
Он направился к молодой женщине, намеренно не скрывая звука шагов. Она медленно обернулась к нему, взглянула вверх и… Как и следовало ожидать, вид его привел женщину в состояние шока.
А он тем временем протянул к ней руки.
Женщина поднялась и, сияя, взяла его ладони в свои. Ее рукопожатие было теплым и в то же время твердым. Она внимательно посмотрела на его ладони.
— Я удивил вас, мисс Пейджет? — спросил он, одаряя ее самой любезной из своих улыбок. — Мои волосы были приведены в порядок специально для встречи с вами. По вашему мнению, я выгляжу очень плохо?
— Мистер Эш, вы выглядите сказочно, — быстро отозвалась она. У нее был твердый калифорнийский выговор. — Я не ожидала, что… Я не ожидала, что вы такой высокий. Разумеется, все говорили, что вы…
— И как вам кажется, я действительно произвожу впечатление доброго человека, мисс Пейджет? Ведь обо мне говорят и такое. — Он говорил медленно, стараясь отчетливо произносить каждое слово: американцы часто не понимали его «британский акцент».
— О да, мистер Эш, — сказала она, — Очень доброго. А ваши длинные волосы так красивы. Мне нравится ваша прическа, мистер Эш.
Это было очень приятно и очень забавно. Он надеялся, что Реммик слышит. Богатство понуждает людей воздерживаться от высказываний по поводу ваших поступков. Они стараются найти хорошее в вашем выборе, в вашем стиле. Такое поведение приводит не к подобострастию, а к более вдумчивому отношению к людям. По меньшей мере иногда…
Она явно не лукавила. Ему нравилось читать восхищение в ее глазах. Он дружески сжал и тут же отпустил ее руки. Пока он огибал письменный стол, она, по-прежнему не спуская с него глаз, снова села. Ее узкое лицо, несмотря на молодость, прорезали глубокие морщины, фиалковые глаза отливали синевой. Она была по-своему привлекательна: пепельные волосы, небрежность, даже неряшливость и в то же время удивительное изящество во всем облике, элегантно измятая старая одежда…
«Умоляю, не выбрасывайте их, спасите их от пыльных лавок старьевщиков, возродите их к новой жизни с помощью всего лишь нескольких стежков и утюга. Судьба фабричных вещей зависит от их долговечности и постоянно меняющихся обстоятельств: жатый шелк под люминесцентными лампами, элегантные лохмотья с пластиковыми пуговицами самых невообразимых цветов, чулки из столь прочного нейлона, что из них можно плести веревки невиданной прочности, если только люди не разорвали их в клочья, перед тем как выбросить в мусорные корзины. Так много вещей можно сделать, так много способов и возможностей…» Да, будь в его распоряжении содержимое всех мусорных корзин Манхэттена, он с легкостью сделал бы еще один миллиард — просто из того, что мог бы найти там.
— Я восхищаюсь вашей работой, мисс Пейджет, — сказал он, — приятно наконец встретиться с вами лично. — Он указал жестом на письменный стол, заваленный большими цветными фотографиями ее кукол.
Конечно же, она их заметила. Щеки женщины зарделись от удовольствия. Возможно, она была ослеплена его манерой поведения. Он не стал бы утверждать это с уверенностью, хотя знал о своей способности вызывать восхищение у окружающих, не прилагая к этому ни малейших усилий.
— Мистер Эш, вы подарили мне один из самых значительных дней в жизни…— Она произнесла эти слова так, словно сама еще не до конца постигла их смысл, и тут же смущенно умолкла, возможно решив, что не стоит слишком откровенно выражать свои эмоции.