Да, конечно, Гульда была уверена, что речь шла именно об этом. Но, может быть, он пишет еще, что возвращение не за горами, что рыбная ловля, увлекшая бергенских рыбаков так далеко от родной земли, наконец завершается? Может быть, он сообщает ей, что «Викен» уже загрузил трюмы рыбой и теперь готовится к отплытию, что не успеет кончиться апрель, как они соединятся узами брака в этом счастливом доме Вестфьорддааля? Может быть, он считает, что пора уже назначить день, когда пастор приедет в Мел и обвенчает их в скромной деревянной часовенке, чья остроконечная колокольня выглядывает из-за густых крон деревьев в нескольких сотнях шагов от гостиницы фру Хансен?
Для того, чтобы узнать ответ на эти вопросы, достаточно было всего-навсего сломать печать на конверте, вынуть письмо Оле и прочесть его сквозь слезы печали или радости, которые оно могло вызвать у Гульды. Разумеется, любая более нетерпеливая дочь Юга — девушка из Швеции, Дании или Голландии — давным-давно узнала бы то, что юная норвежка никак не решалась узнать! Но Гульда погрузилась в мечты, а мечты кончаются лишь тогда, когда их угодно прервать Господу Богу. И как часто приходится сожалеть о них перед лицом суровой и печальной действительности!
— Дочь моя, — спросила фру Хансен, — письмо, которое брат переслал тебе, оно, конечно, от Оле?
— Да, это его почерк, я узнаю!
— Уж не вздумала ли ты отложить его чтение до завтра?
Гульда в последний раз взглянула на конверт. Потом медленно, не торопясь, распечатала его, извлекла аккуратно написанное письмо и прочла нижеследующее:
«Сен-Пьер и Микелон,[9] 17 марта 1862 года.
Дорогая Гульда!
Тебе приятно будет узнать, что сезон у нас выдался удачный и закончится через несколько дней. Да, именно так, сезон подходит к концу! Как я счастлив буду вернуться после целого года разлуки в родной Дааль и увидеть там единственную семью, какая есть у меня на этом свете, — твою семью, милая Гульда.
Моя доля в выручке оказалась немалой, она пригодится нам, когда мы станем обзаводиться своим хозяйством. Наши бергенские арматоры,[10] господа братья Хелп, компания «Хелп и сыновья», уже уведомлены о том, что «Викен» вернется скорее всего между 15 и 20 мая. И, стало быть, ты можешь ожидать меня домой к этому времени, то есть всего через несколько недель.
Дорогая Гульда, я надеюсь по возвращении застать тебя еще более красивой, чем раньше, а также в добром здравии тебя, твою матушку и, конечно, храброго и доброго моего товарища и кузена Жоэля, твоего брата, которому вскоре предстоит стать братом и мне.
Когда прочтешь письмо, передай мой почтительнейший поклон фру Хансен; я так и вижу ее сидящей в глубоком деревянном кресле возле старенькой печки в большой вашей зале. Скажи ей, что я люблю ее вдвойне — как твою мать и как мою тетушку.
Очень прошу вас не беспокоиться и не приезжать в Берген, чтобы встретить меня. Вполне вероятно, что «Викен» прибудет в гавань раньше указанного срока. Как бы то ни было, милая Гульда, но через сутки после того, как я сойду на берег, ты увидишь меня в Даале. И не удивляйся, если я пожалую к вам даже раньше обещанного.
Нашу шхуну здорово потрепало этой зимой, самой скверной из всех, какие помнят наши моряки. К счастью, нам попался огромный косяк трески, и теперь «Викен» доставит в своих трюмах в Берген более пяти тысяч центнеров этой рыбы, которая уже вся запродана стараниями господ Хелп. А вот последняя новость, интересная для нашей семьи: поскольку лов оказался удачным, моя часть в выручке будет довольно велика, ибо теперь я имею право на полную долю.
А впрочем, если я и не привезу в дом большого состояния, то надеюсь, вернее, предчувствую, что оно ждет меня там, на берегу, по прибытии. Да! Целое богатство… не говоря уже о счастье! Что за богатство?.. Пока я держу это в секрете, дорогая Гульда, и, думаю, ты простишь, если до возвращения я не откроюсь тебе. Но это единственная моя тайна, и скоро ты все узнаешь. Когда? Как только настанет нужный момент, — до нашей свадьбы, если она отодвинется из-за какого-нибудь непредвиденного обстоятельства, или после нее, если я приеду в Дааль в назначенный срок и на следующей после этого неделе ты станешь моей женой, чего я жду не дождусь! Целую тебя, дорогая моя Гульда. Поцелуй от меня фру Хансен и моего кузена Жоэля. И еще хочу поцеловать тебя в лоб, над которым скоро засветится сияющая корона невест Телемарка, точно святой нимб.[11] В последний раз прощаюсь с тобой, дорогая Гульда, до скорого свидания!
Твой жених Оле КАМП».Глава II
Дааль состоит всего из нескольких домиков; одни стоят вдоль дороги, скорее похожей на тропинку, другие лепятся по склонам окрестных холмов. И все они глядят окнами на узкую лощину Вестфьорддааля, как бы отворачиваясь от северных взгорий, у подножия которых бушует неукротимый Маан. Ансамбль этих строений можно было бы назвать «gaards» — вполне типичным для этой страны селением, находись он во владении одного земледельца или фермера-арендатора. Но Дааль имеет право на звание если не городка, то, по крайней мере, поселка. Неподалеку от него высится часовенка, воздвигнутая в 1855 году; ее стены, главная из которых, алтарная, прорезана двумя узкими окнами с витражами,[12] и ее четырехгранная колокольня — все срублено из дерева. Там и сям над бурными стремительными потоками перекинуты мостики в один пролет, также деревянные и выложенные поверх балок ромбовидными дощечками; проемы между ними заложены мшистыми камнями. Чуть поодаль стоят одна-две простенькие лесопильни, приводимые в действие силою течения; каждая снабжена парой колес, — первое позволяет маневрировать пилой, второе — передвигать балки и брусья; визг пилы и скрип колес доносятся до самого селения. С небольшого расстояния все это: часовня, лесопильни, дома и амбары — кажется окутанным легкой зеленой дымкой растительности, темной хвоей ели, чуть голубоватой листвою берез; деревья, поодиночке или группами, поднимаются снизу, от извилистых берегов Маана, до самых гребней гор Телемарка.
Вот таков Дааль — веселый, приветливый, с живописными домиками, с фасадами, раскрашенными в разные цвета, где мягкие — нежно-зеленые или розовые, — где яркие, даже режущие глаз, ядовито-желтые или кроваво-красные. Их крытые березовой корою крыши за лето обрастают зеленой порослью, которую по осени скашивают; на коньках цветут пестрые цветы. Словом, это прелестное местечко, расположенное в прелестнейшей из стран. А если быть совсем точным, Дааль находится на Телемарке, Телемарк в Норвегии, а Норвегия — это настоящая Швейцария, только с несколькими тысячами фьордов,[13] позволяющих морским волнам шуметь у подножия гор.
Телемарк — лишь часть той гористой возвышенности, какую представляет собою обширная территория страны между Бергеном и Христианией. Этот округ, находящийся в подчинении префектуры[14] Братсберга,[15] может похвастаться такими же горами и ледниками, как Швейцария, однако это не Швейцария. Здесь имеются такие же грандиозные водопады, как в Северной Америке, но это и не Америка. Сельские пейзажи, с раскрашенными фасадами домов, с праздничными процессиями жителей в старинных нарядах, напоминают некоторые пейзажи Голландии, но это не Голландия. Ну а Телемарк и сравнивать не с чем, Телемарк есть Телемарк, — быть может, самый оригинальный и примечательный по своей природной красоте уголок на земле. Автор этих строк имел счастье посетить Телемарк, проехать по нему в повозке, нанятой на почтовой станции и запряженной лошадьми — когда их можно было достать. Он навсегда сохранил в душе воспоминание о поэтической прелести тех мест, столь свежее, что хотелось бы украсить им свое незатейливое повествование.
В то самое время, когда происходит действие нашей повести, а именно, в 1862 году, Норвегию еще не прорезала железная дорога, позволяющая ныне доехать от Стокгольма до Тронхейма[16] через Христианию. Этот длиннейший железнодорожный путь связывает скандинавские страны, весьма, впрочем, мало склонные к совместному существованию. Но зато путешественники, запертые в вагонах поезда — куда более быстрого, нежели дилижансы,[17] что правда, то правда! — лишены удовольствия любоваться нетронутой красотой старых проселочных дорог. Они больше не пересекают южную Швецию по любопытнейшему Готскому каналу, где суда и баржи поднимаются от шлюза к шлюзу вверх на целых триста футов. И наконец, поезда не делают остановок ни у водопадов, ни в Драммене, ни в Конгсберге,[18] ни на полном чудес плоскогорье Телемарка.