Андрей молча кивнул.
– Пока Света не пришла, я вот еще что тебе скажу... Странно она себя ведет. Непонятно. Заглядывает перекусить, я иногда подсаживаюсь к ней, что-то говорю, она отвечает... И сдается мне, после наших с ней бесед, сдается мне, что догадывается она, кто это совершил. Ты, конечно, меня прости, но вот такие глупые мысли посещают меня...
– Меня тоже, – сказал Андрей.
– Неужели после всего, что он натворил с ее дочкой, не хочет она его сдать?
– Там другое.
– Ладно, не моего ума дело. И еще одно... «Ветерок» – хорошее местечко, на перекрестке всех дорог... Даже если кто и не хочет заглянуть, мимо не пройдет. Тот поздороваться, тот перекусить, у нас же вход без дверей – кто-то знакомых внутри увидит, зайдет, подсядет к столу, его угостят, он угостит... Все они у меня на виду. Я вот к чему... Если будет какая зацепка – скажи. Заметано? А вот и Света.
Света вошла быстро, порывисто, сразу увидела Андрей с Лешей, подошла, села, проскрежетав ножками стула по асфальту, взглянула на каждого, на пустые кружки.
– Пивуете?
– Балуемся, – ответил Леша.
– Мне косточки перемываете?
– А как догадалась?
– На улице жара, а у меня озноб по телу. Я, конечно, сразу поняла, в чем дело. Пивком угостите?
– И отбивнушка не помешает?
– Только во благо! – рассмеялась Света.
Леша снова поднял руку, уже с тремя растопыренными пальцами, указал взглядом на Свету. Официантка, молоденькая девчушка, видимо, подрабатывала на школьных каникулах, сразу все поняла. Пиво принесла сразу, отбивную – минут через пять.
– Шустрая девочка, – отметил Андрей.
– Моя школа, племянница.
– Как вам погода? – нарушила Света молчание. – Прошлое лето было не такое жаркое, – продолжала она, прихлебывая пиво. – А это прямо-таки... нестерпимое. Люблю жару. И дождь люблю. И туман. Какой здесь бывает туман в декабре, да, Андрей? И ни единой души на набережной, ни единой души во всем Коктебле... Твоя, Леша, забегаловка закрыта, листья осыпались, она зимой совершенно прозрачная... Только проволочный каркас, ветер и мы с Андреем. Андрей, помнишь, как мы тут в декабре гудели? Красное каберне и отбивная из «Камелота»... Зимой только «Камелот» работает...
– Давно это было, – пробормотал Андрей, не зная, что ответить на эти воспоминания.
– Давно, – согласилась Света. – Лены еще не было. Лена появилась через девять месяцев. Потом тебя не было несколько лет, потом я Лене набавила пару годков, чтобы ты чувствовал себя здесь спокойно и... Как бы это выразиться поточнее... Неуязвимее. Ты до сих пор чувствуешь себя неуязвимо?
– Уже нет.
– Я, пожалуй, пойду, – поднялся Леша. – Работа, конечно, не волк, но внимания требует. Вообще жизнь требует к себе серьезного отношения, да, Андрей? Согласен?
Леша прощально потряс в воздухе кулаком, дескать, держитесь, ребята, и скрылся в подсобном помещении. Оттуда тут же послышался его напористый и гневный голос – видимо, уловил какую-то недоработку в своем хозяйстве.
Андрей хорошо помнил тот давний туманный декабрь в Коктебеле. Его днепропетровский друг предложил ему поселиться у него в гостинице, занять любой приглянувшийся номер, поскольку они все равно пустовали, и жить там хоть до весны. В этой гостинице они со Светой и обосновались – ее квартира не отапливалась, продувалась всеми ветрами гор, морей и степей, к тому же и вода случалась далеко не всегда, а горячей не было вообще. И тогда действительно можно было посмотреть в один конец набережной, в другой конец набережной и не увидеть ни единого человечка. Или иначе: от могилы Волошина на холме до профиля Волошина на Карадаге – никого. Было у них в ходу тогда еще одно обозначение декабрьского безлюдья – ни одного голого мужика, ни одной голой бабы от восточного нудистского лежбища до западного нудистского лежбища...
Они тогда часто прогуливались вдоль беснующегося моря, и Андрей простыл. Кашель, температура, озноб, и он, не выдержав, чтобы не истязать своей болезнью Свету, решил уехать. Она должна была его провожать к поезду в Симферополь, но в последний момент куда-то запропала. На ожидание времени не оставалось. И Андрей, бросив сумку в машину, сел рядом с водителем, все с тем же Сашей – поехали. Но что-то его дернуло, он попросил остановить машину напротив центрального входа в парк. Вот когда безлюдье выручило – в самом конце аллеи, в туманной дымке, он рассмотрел маленькую фигурку Светы. В развевающемся пальтишке, потеряв по дороге косынку, она бежала к главной улице, стараясь успеть до его отъезда. Ей в голову пришла сумасбродная мысль – подарить ему на дорогу громадную коробку с каберне. Трехлитровый пакет она нашла в том же «Камелоте» – в ту зиму вино продавали в таких пакетах.
Наверно, это была их самая счастливая поездка – по пустынной зимней дороге, в Симферополь, к московскому поезду. Они явно опаздывали, Саша гнал машину на предельной скорости, а они, расположившись на заднем сиденье, пили из громадного пакета красное каберне и закусывали захваченными в дорогу холодными котлетами все из того же «Камелота». И, не сговариваясь, словно по заранее задуманной уловке, тянули время, останавливались у каких-то магазинчиков, делали вид, что им необходимо купить нечто важное, совершенно необходимое в дороге, а, войдя в магазинчик, сквозь стекло весело смотрели на нервно прохаживающегося у машины водителя.
– Опаздываем, ребята, – стонал Саша. – Опаздываем!
– Успеем, – благодушно отвечали они в легком уже хмелю от красного сухого вина каберне, которое в тот декабрь продавали в Коктебеле в красивых упругих пакетах с маленькими краниками возле самого дна. И когда один из них держал пакет на весу, второй, приникнув к кранику, всасывал в себя тоненькую струйку красного сухого вина каберне.
И когда машина вылетела на вокзальную площадь города Симферополя, когда они увидели, что состав стоит на первой платформе и уже с вещами бросились к вагонам, Света вдруг вспомнила, что забыла в машине кошелек.
– Да на кой черт тебе этот кошелек, если мы сейчас с тобой едем в обратную сторону! – заорал Саша.
– Там же билет на поезд! – соврала она с такой искренней убежденностью, что Саша просто вынужден был вернуться, открыть машину, и Света нашла там наконец свой кошелек. А когда они догнали Андрея, тот вдруг хлопнул себя по лбу...
– Боже! Я же забыл тормозок!
И он вернулся, и Саша снова открывал машину, они впопыхах искали кулек с камелотовскими котлетами и, конечно же, не нашли.
– Вы же все съели по дороге, – чуть слышно простонал Саша.
– Действительно, – фальшивым голосом согласился Андрей и побрел, подневольно побрел к платформе. А поезд в это время, а поезд в это время, а поезд в это время – о, счастье! – медленно-медленно тронулся в сторону Москвы. И проводники захлопывали двери, провожающие суматошно махали руками, а отъезжающие, раздавив о немытые стекла зареванные свои морды, пытались что-то там важное втолковать им напоследок.
– Беги! Успеешь впрыгнуть! – закричал Саша и, схватив сумку, бросился к раскрытой еще двери проплывающего мимо вагона. Но Андрей оказался на пути, и Саша, наткнувшись на него, наконец-то все понял.
– Ну, вы, ребята, даете, – пробормотал он, обессиленно сев на сумку Андрея.
А ребята его не слышали.
А ребята, изо всех сил обхватив друг друга, тыкались друг в друга мокрыми счастливыми лицами.
Надо же, в этой бестолковой, глупой, влюбленной поездке Андрей и выздоровел. Как ничего и не было. Может, вино помогло, а может, все остальное.
И декабрь продолжался.
– Как протекает вживание в Коктебель? – спросила Света, прихлебывая пиво, которым их угостил хозяин этого прекрасного заведения.
– Успешно.
– Всех повидал? Всем показался? Со всеми выпил?
– Жора остался.
– Он звонил. Обещал сюда подойти.
Мимо проносились невидимые за листвой машины, за перегородкой грохотал голос Леши, звякала посудой племянница хозяина, а Андрей и Света сидели в темном углу павильона и наблюдали за протекающей мимо жизнью.
– О чем задумался, Андрюша? – спросила Света.
В разговоре с Андреем у нее установился снисходительный тон, словно переживания, выпавшие на нее этой весной, этим летом, давали ей какое-то преимущество. А Андрей, ничего не переживший, ничего не испытавший, уже этим как бы провинился и потому не мог рассчитывать на равенство.
– А знаешь, о декабре... О том самом, первом нашем декабре.
– Ничего был декабрь... Туманный, правда, ветреный, как мне помнится.
– Тебе больше ничего не помнится?
– А, кроме погоды, было еще что-то? – Света удивленно вскинула брови – о чем это он?
– Да ладно дурака валять... Мне кажется, что в тот декабрь я мог бы поступить и получше.
– Нет, Андрюшенька, – Света с силой раздавила в блюдце окурок. Она продолжала называть его Андрюшенькой, уже этим как бы показывая свое превосходство. – В тот декабрь ты вел себя настолько хорошо, что лучше вести просто невозможно.