— Это долгая история. Могу рассказать ее на тех же условиях, что и прошлый раз.
Я притворился равнодушным, заявив, что марки меня совершенно не интересуют.
Барни допил пиво и постучал кружкой по столу. Он мог бы и не трудиться, потому что Сэм, облокотившись о стойку, следил за каждым его глотком.
— Я вас не понимаю, — пожал тучными плечами Барни. — Марки вас не интересуют, потому что вы о них ничего не знаете. Об этой истории можно написать книжку. И вот что я скажу: если бы я умел писать, то ни за какие деньги не отдал бы ее вам. Но раз я не умею писать, мы можем заключить сделку. Что скажете?
Я заявил, что приехал отдыхать, и у меня есть свободное время, поэтому, раз уж больше все равно нечего делать, можно и послушать.
Барни испытующе посмотрел на меня.
— Условия те же, что и в прошлый раз?
— Какие условия?
Может быть, Барни не слишком хорошо запомнил мою фамилию, но зато прекрасно помнил, что вытянул из меня за прошлый рассказ.
— Столько пива, сколько захочу, еда и пара баксов в награду за потраченное время.
— Идет.
Я положил на стол деньги, Эд убрал их в задний карман и сделал знак Сэму.
— Жалеть не придется, мистер Камерон. Хотите есть?
Я отрицательно покачал головой, и Барни изобразил гримасу сожаления.
— Когда подворачивается случай поесть, мистер Камерон, нельзя отказываться. Трудно сказать, скоро ли сможешь набить пузо в следующий раз.
Я обещал запомнить эти слова.
Наступило молчание, во время которого Сэм принес трехэтажный, сочащийся жиром шницель и поставил его перед Эдом, физиономия которого расползлась в довольной улыбке. Мне же шницель показался не более аппетитным, чем затонувшая помпа.
Барни принялся не спеша жевать. Я ждал. Покончив со вторым слоем этого сомнительного блюда и допив пиво, Барни откинулся назад, вытер губы рукой и принялся рассказывать.
— В этой истории замешана уйма народу. Но начну я с Джо Лака и его дочери Синди. Потом перейдем к Дону Эллиоту.
Он сделал значительную паузу и посмотрел на меня.
— Помните Дона Эллиота?
— Кинозвезду?
Барни довольно кивнул.
— Вы видели хоть одну его картину?
— Он не в моем вкусе. Он ведь, кажется, подобрал плащ Эррола Флинна — фехтование, драки и тому подобное?
— Можно сказать и так, но у этого парня были почитатели. Он снялся в шести фильмах, и все они принесли кучу денег.
— А я уже несколько лет не слышу этого имени. Что с ним случилось?
— Все в порядке, мистер Камерон, дойдем и до него. Я хочу представить вам дело в правильной перспективе. — Барни бросил нетерпеливый взгляд на Сэма, наливавшего в кружку пиво. — Шаг за шагом, не все сразу. Чтобы вы все как следует поняли, я должен рассказать эту историю по-своему.
Я сказал, что не возражаю и что вообще-то уже давно пора начать.
— Я начну с Джо Лака и его дочери Синди, потому что они играют важную роль в краже Ларриморовских марок. — Эд лукаво посмотрел на меня. — Ручаюсь, вы даже и не слышали, что эти марки были украдены. А ведь они стоят миллион долларов!
На это я возразил, что если даже и слышал, то не обратил внимания, потому что мне плевать на все марки мира, вместе взятые.
Барни нахмурился: я реагировал не так, как ему хотелось.
— Ну ладно, до кражи дойдем позже.
Он сделал паузу, чтобы наброситься на третий слой шницеля, который успел превратиться в отвратительную массу застывшего жира. Прожевав циклопический кусок, он поерзал, усаживаясь поудобней, положил ручищи на стол и наклонился ко мне. Я видел, что рассказчик готов начать.
— Джо Лак. Так вот, от удачи в Джо только и было, что фамилия. Он был ширмачом. — Барни помолчал, ожидая вопросов, но я безмолвствовал. Тогда он продолжил: — Ширмач — это человек, который шарит по чужим карманам и продает, что там находит. Одним словом, Джо был мелким карманником. Если он набирал сотню долларов за неделю, а такое случалось редко, то уже считал себя Генри Фордом. Джо всегда думал и действовал, как мелюзга, но это шло ему на пользу, потому что даже копы не интересовались такой мелюзгой. Многие карманники замахивались широко и скоро попадали за решетку. Многие, но не Джо. Он даже не был на заметке у легавых. Так вот, мистер Кемпбелл, нужно иметь в виду, что…
Я решил, что пора выяснить вопрос раз и навсегда, и, прервав Эда, напомнил, что меня зовут Камерон.
— Правильно, Камерон. Ага.
Эд почесал кончик носа, поерзал на скамейке и продолжал:
— Я уже говорил, Джо был неплохой парень. Можно даже сказать — отличный. Я с ним ладил. Когда у него случались лишние деньжата, хоть это случалось и нечасто, он всегда готов был угостить приятелей пивом. Я хочу, чтобы вы знали, как Джо выглядел. Он был высокий, тощий, с густыми волосами, которые начинали седеть. У него было одно из тех непримечательных лиц, которые видишь каждый день много раз. Такое лицо не запомнишь и не захочешь посмотреть на него еще раз. Джо всегда носил грязный серый костюм и потрепанную соломенную шляпу. Думаю, ему было лет пятьдесят. Он женился молодым, и его жена умерла, когда рожала ребенка, девочку, которую Джо назвал Мосинда. Я слышал, Джо не ладил с женой, поэтому, когда она померла, он не очень-то горевал. А вот в Синди он души не чаял. Он дал ей хорошее образование, но не считал нужным скрывать, чем промышляет. Синди обожала папашу, и как только закончила школу, стала его партнершей. Он обучил ее всем трюкам, и к восемнадцати годам девчонка стала такой же умелой карманницей, как он сам, а этим много сказано. Летом они работали в Нью-Йорке, но когда приходила зима, перебирались сюда. Работы здесь хватало, но они ограничивались мелочью, жили прилично и не старались разбогатеть.
Барни помолчал, рассматривая пиво в своей кружке, а потом заговорил снова:
— Вы, наверное, хотите знать, как выглядела Синди? Пожалуйста. Я немало повидал девушек на своем веку, но ни одна не шла ни в какое сравнение с Синди. Она была высокой, в отца. Светлые волосы, а фигура такая, что, когда она выходила из дому, останавливалось уличное движение. А видели бы вы ее ноги! Если бы вы вели машину и в этот момент увидели ее ноги, не избежать бы вам столкновения. Красота дочки беспокоила Джо. Он знал, что рано или поздно появится мужчина и он потеряет свою девочку. Постепенно эта мысль сделалась его кошмаром. Он просто не представлял себе жизнь без дочери.
До двадцати лет Синди не интересовалась парнями. Она могла выбрать себе кого угодно, но не хотела. Ей нравилось ездить по стране вместе с отцом, шарить по карманам простаков, заботиться о порядке в доме… Джо молил Бога, чтобы это длилось как можно дольше, но понимал, что так не бывает.
Чтобы вы имели представление о жизни этой семьи, я опишу вам их день. Они вставали поздно и за кофе обсуждали сегодняшнее меню. Отец с дочерью любили хорошо и недорого поесть за счет магазинов самообслуживания. Джо придумал хитрый способ кушать задарма и без риска. Он сделал легкую корзинку овальной формы, которую Синди привязывала к животу, а поверх надевала платье, какие носят беременные. Она подкрашивалась так, чтобы казаться бледной, и, опираясь на руку отца, входила в магазин. Там Синди совала в корзинку все, что ей нравилось, а Джо закрывал ее своим тощим телом от любопытных глаз. Они никогда не брали слишком много, поэтому все проходило гладко, и бесплатный обед был обеспечен им каждый день.
Потом они возвращались домой, и пока Синди готовила ленч, Джо вслух читал ей газеты. После ленча каждый принимался за свое дело: Синди работала в магазинах, а Джо — в автобусах. Они встречались снова около пяти часов, и у каждого были деньги, чтобы пообедать в ресторане, да еще и отложить на черный день.
Вечером Лаки смотрели телевизор, пока не наступало время ложиться спать, а следующий день был повторением предыдущего.
Барни одобрительно кивнул Сэму, который как раз ставил перед ним очередную кружку.
— Когда приходило время переезжать сюда, Джо и Синди снимали маленькое бунгало на Приморском бульваре — ничего особенного, но им нравилось, ведь, как я уже говорил, они не стремились к роскоши. Они приезжали, устраивались и продолжали жить той жизнью, к которой привыкли в Нью-Йорке.
Барни умолк и отхлебнул пива.
— Но последняя поездка в Парадиз-Сити обернулась для них неожиданным образом. Удача начала изменять Джо. Произошло то, чего он боялся: Синди влюбилась.
Барни собрал с тарелки жир пальцем и обсосал его. Я спросил, не хочет ли он еще один шницель.
— Не сейчас, спасибо, может быть, чуточку позже, — улыбнулся он. — Ну так вот, Синди влюбилась, и теперь на нашей сцене появляется некто Вин Пинпа. Хоть Пинпа было всего двадцать шесть лет, он уже был ветераном уголовного мира. Этот парень специализировался на кражах со взломом и мог справиться с любым замком, системой сигнализации да и с охраной тоже. Он прилично зарабатывал, ездил в «ягуаре», много путешествовал и не задерживался нигде надолго, так что полиция нескольких штатов не могла его настигнуть.