Задние ряды выли от восторга.
– Это что, ностальгия по детству, когда, гуляя во дворе со сверстниками, в туалет бегали за гаражи да за кустики, ленясь подняться домой на пятый этаж? – усмехнулась я.
Алина хихикнула.
– Если бы это написал восьмилетний мальчик, я бы, пожалуй, ему даже поаплодировала, но когда такое выдает двадцатилетний юноша-переросток, тут уж – извините… А вообще, может, пойдем? – спросила я подругу, кивнув на выход.
– Ты что?! Давай дослушаем. Прикольно же!
– Прикольно? Хорошо, Алина, но учти: я сижу здесь исключительно ради тебя!
«И героически терплю это издевательство над своим тонким эстетическим вкусом», – добавила я мысленно.
В этот момент Гриня выдал со сцены нечто совсем оригинальное:
А у юного дарования, оказывается, садистские наклонности! Но на этом он не остановился:
– Не приведи судьба оказаться на улице рядом с господином Буйковским, когда он на прогулке! – снова шепнула я подруге. – Заплюет, как пить дать! Верблюд горовский!
– Похоже, ты не воспринимаешь его как поэта, – сделала вывод Алина.
– Поэта?! – переспросила я и, почти не задумываясь, выдала экспромтом:
Нечаева покатилась от смеха, а я посмотрела на Гриню, мечущего со сцены в зал свои «перлы речевые». Еще один-два таких его «шедевра», и мне никакого героизма не хватит высидеть вечер до конца, даже потешаясь при этом над автором.
– Может, все же пойдем? – кивнула я на выход.
– Поль, ну, давай досидим до конца, я хочу послушать, – заканючила подруга.
Но на мое счастье, эта пытка вскоре кончилась. Буйковский поклонился зрителям, загадочно пообещав написать «еще много чего», а те, в свою очередь, обрадованно зааплодировали и, конечно же, засвистели.
– Видишь, как все радуются? – спросила меня Алина.
– Еще бы: вечер наконец-то закончился!
– Пойду возьму у Гриши автограф…
Подруга достала из сумки желтую книжечку стихов, которую купила сегодня утром в «Книжной лавке», и стала пробираться к сцене, возле которой столпился народ. Кто-то пытался взять автограф у Буйковского, кто-то лез, чтобы поздороваться с ним, как со старым знакомым. Часть зрителей вывалилась в фойе, в их числе была и я. Решив подождать подругу в более или менее спокойной обстановке, я встала в фойе у окна.
Глава 2
И вдруг я увидела выходящего из зала Антона Ярцева. Он шагал к дверям, на ходу убирая диктофон в карман.
– Антон!
Журналист повернул голову, нашел меня взглядом и подошел ко мне.
– Полина? Привет. А ты здесь какими судьбами?
– Такими же, какими и ты: пришла послушать нашу доморощенную знаменитость.
Ярцев усмехнулся:
– И как тебе?
– Вытерпеть можно, – кивнула я и добавила: – Правда, с трудом.
– Зато молодежь от него просто тащится, я имею в виду подростков и недорослей. Видела рэперов на задних рядах? Из них ведь тоже кое-кто пишет, точнее было бы сказать, пописывает. Братья по цеху!
– Ты здесь от редакции?
– А ты что думала, по зову души? – Антон усмехнулся. – Нет, меня лично такое, с позволения сказать, искусство, не вставляет. Хотя, знаешь, я с этим Буйковским имел счастье познакомиться лично.
– Да? И как он тебе? – поинтересовалась я.
– Вот если бы я не слышал его стихов, то сказал бы, что он вполне нормальный парень.
– Серьезно? – Моему удивлению не было предела.
В этот момент мы заметили, как в фойе зашли двое полицейских в форме. Один из них заглянул в зал, откуда я только что вышла, и что-то тихо сказал другому. Господа полицейские пошептались и встали возле двери, ведущей в зал, сделав самый невинный вид. Буквально через несколько минут из этих дверей потянулись зрители, среди которых был и наш виновник торжества, окруженный почитателями своего неординарного таланта. Но не успел он сделать и двух шагов, как полицейские, аккуратно растолкав его поклонников, подошли к нему и спросили в упор:
– Господин Буйковский?
Гриня растерянно захлопал рыжими ресницами, а Ярцев достал камеру и стал снимать происходящее.
– Да, – растерянно пролепетал поэт.
– Будьте добры пройти с нами. – Полицейские взяли Буйковского под руки с обеих сторон и повели к выходу.
– Куда? Зачем? – удивленно вопрошал Гриня, а поклонники засвистели по привычке и закричали возмущенно:
– Куда вы его?.. Вы его что, арестовали?.. На каком основании?.. А у вас ордер есть?.. Эй, мужики! Что он сделал?.. Мы жаловаться будем!..
Но полицейские не обращали внимания на выкрики. Они быстро довели упирающегося Буйковского до дверей, где еще один полицейский «принял» его, взяв за плечо и затолкав в машину, стоящую у самого выхода. Из толпы продолжали возмущенно кричать, кто-то снимал все происходящее на мобильный, кто-то начал куда-то звонить. Я встала на цыпочки, чтобы лучше все рассмотреть, а Ярцев протиснулся вперед, подняв камеру над толпой, из которой продолжали доноситься недружные выкрики:
– Отпустите Буйковского!.. Свободу Юрию Деточкину!.. Свободу Григорию Буйковскому!.. Свободу Буйку!..
Поклонники все кричали, свистели и выли от возмущения, но машина с поэтом уже отъехала от крыльца и быстро скрылась в конце улицы.
– Нет, ты видела? – Алина дернула меня за руку.
– Ну, еще бы! – кивнула я.
– Нет, это возмутительно!
К нам подошел Антон, на ходу убирая камеру в футляр:
– Интересно, за что они его?
– За свободомыслие! За стихи! – с вызовом сказала Нечаева.
– Если бы за плохие стихи сажали, то нашему Грине давно дали бы пожизненный, – сказал Антон и добавил, посмотрев на часы: – Все, девочки, убегаю! Срочно надо домой за рабочий стол: завтра в газете должна быть заметка о том, как Буйковского арестовывали…
Журналист махнул нам и растворился в толпе возмущенных поклонников, которые все никак не могли угомониться и разойтись. Казалось, произошедшее событие было этим горлопанам даже на руку: у них появилась еще одна причина поорать и как-то проявить себя.
– Алина, ты думаешь ехать домой? – Я посмотрела на подругу.
– Думаю…
– Ну и что?
– Дай мне подумать еще немного.
– О чем?!
– Полин! Ты что, не видишь? Они же его арестовали!
– Ну, а мы-то что можем сделать? Взять полицейский участок штурмом и освободить заключенного?
– Но что-то же надо делать! – Нечаева, казалось, начала выходить из себя.
– Что? Если человека арестовали, значит, причина есть. Вот завтра придешь в полицию, узнаешь, за что, и тогда выскажешь им свой устный протест.
Мы пошли к моей машине, и я с трудом усадила Алину на пассажирское сиденье. Всю дорогу подруга продолжала гундеть и уверять меня, что Гриша Буйковский – хороший человек и не мог совершить ничего дурного.
– Верю, – кивала я, не желая спорить с Нечаевой, да и что я могла ей возразить? Буйковского я видела в первый раз в жизни. Очень надеюсь, что и в последний.
У своего дома Алина вышла, прощально помахав мне рукой, и я, вздохнув облегченно, отправилась к себе в коттеджный поселок. У нас с дедом здесь прекрасный дом – большой, просторный, красивый, с камином в одной из гостиных и с русской печкой на кухне. Сейчас я приеду домой, быстренько зажарю какой-нибудь полуфабрикат, а потом мы с дедом будем чаевничать, и дедуля будет что-нибудь рассказывать из своего легендарного прошлого. А завтра с утра я усядусь с новой книжкой в кресло перед камином и буду лениво листать страницы. Никакого дела у меня пока нет, и можно предаться моему любимому занятию…
Ариша еще не лег. Он сидел в зале перед телевизором и смотрел последние новости.
– Дедуль, чай пить будем?
– С удовольствием.
Когда чайник закипел, Ариша появился в дверях кухни.
– Полетт, как тебе встреча с молодым поэтом? – спросил дед, усаживаясь в свое кресло за обеденный стол.
– Встреча прошла на высоком эмоциональном уровне, – ответила я, наливая кипяток в заварочный чайник.
– А почему в голосе сарказм?
Нет, от моего проницательного деда ничего не возможно было утаить, он улавливал малейшие нотки в моем голосе, чувствовал даже слабые изменения в моем настроении. Я рассказала все, что увидела и услышала на сегодняшнем вечере встречи с нашей горовской знаменитостью.
– Что ты говоришь?! – удивился дед. – Господина поэта арестовали? За что?
– Ты считаешь, что полицейские в таких случаях дают окружающим объяснения? – усмехнулась я. – Никто ничего не знает. Впрочем, мне кажется, Ярцев обязательно заинтересуется этим, это как раз в его характере: выяснять, кто, кого и за что. Думаю, в скором времени мы все узнаем…