— С ума можно сойти, — сказал я, падая в кресло дежурного.
Кресло послушно прогнулось, улавливая форму моего тела, и я сразу понял, чего мне теперь больше всего хочется, — отдыха, глубокого сна. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Но ведь именно в том и состояла цель экспедиции, чтобы все увидеть и услышать. И разгадать, наконец, причину провала памяти у мыслящих роботов.
— Друг, — позвал я, — что все это значит?
— Это для вас наилучший выход, — ответил от пульта знакомый хрипловатый, чуть дребезжащий голос.
— Не понимаю.
— Я смогу самостоятельно выполнить программу экспедиции…
— Дружище! — испугался я. — Что с тобой? Почему ты повторяешься, как старинный патефон.
— Все равно вы не выдержите нервных перегрузок…
В дверь забарабанили. Оглянувшись, я увидел двойника, приплюснувшего нос к самому стеклу. Он угрожающе размахивал преобразователем, и хоть я точно знал, что против двери рубки ППП бессилен, все же вскочил, попятился в угол. И подумал: если я проник через дверь, то и он может проникнуть… Я наткнулся на кресло, стоявшее возле пульта управления подпространством, упал в него, положил руку на розовый пульсирующий пластик, прикрывающий головку пускового устройства, и подумал, что если двойник ворвется в рубку, то переведу корабль в подпространство и проверю, кто есть кто…
Потом у дверей появился второй двойник, третий, четвертый. Они бегали, толкаясь и словно не замечая друг друга, кричали что-то истошными голосами, доносившимися в рубку через систему трансляции.
А потом они стали исчезать. По одному. Но едва опустел зал перед входом в рубку, как в нем появилась… Ариа. Медлительная после сна, она остановилась перед дверью, томно провела рукой по глазам, словно хотела стереть какую-то невидимую завесу…
ЛжеАриа?! Этого мне только недоставало… А может, она настоящая, проснувшаяся?.. Я уже готов был сказать «Зине», чтобы открыла дверь, но вдруг увидел такое, от чего мое измученное сознание и вовсе помутилось. Откуда-то появился двойник, медленно подошел к Арие, и она, вздохнув, поразительно покорно положила голову ему на грудь.
И тут, не выдержав, я грохнул кулаком по розовому пластику…
Очнулся в полной тишине. Экраны внешнего обзора чернели космической пустотой. Перекрестие на штурманском экране указывало, что мы на какой-то периферии Галактики. Это была удача: в пределах своей звездной системы мы могли скакать в пространстве сколько угодно.
— Друг, — спросил я, — что это было?
— Параллакс времени и пространства, — как ни в чем не бывало ответил знакомый голос.
Параллакс… Я, кажется, и сам начинал понимать, что к чему. Это не параллакс, не просто угловое смещение, а целое кольцо пространства времени. Живя в мире, где все имеет начало и конец, мы невольно отсекаем себя от безвременности, ставим ее за грань разумного. А ведь все в мире материально. Беспространственность и безвременность — это ведь не что иное, как вечность и бесконечность. Дети определенных природных условий, существующих на нашей периферии Галактики, мы невольно фетишизируем эти условия, принимая привычное за абсолютное. И даже роботов своих наделяем нашими слабостями. Сделать иначе значило бы освободить их от нашей власти над ними… А в центральной части Галактики другие время и пространство. Гравитационные или иные аномалии тому виной, только здесь все свито в спирали, может, и в клубки. Путешествовать по кольцам времени?!.
А может, кольца пространства — времени не аномалия, а закономерность и для нашей солнечной системы? Просто у периферийной звезды долог путь по кольцу и с точки зрения человеческой жизни бесконечен? Бесконечен на окраине Галактики, но не в ее центре…
Я многое понял в этот миг просветления, не понял только одного: почему "кольца пространства — времени" лишь у людей сталкивают прошлое с настоящим, настоящее с будущим? Почему не повторяются роботы? Ведь я так и не видел двойника моей "Зины"?..
На пульте один за другим вспыхивали зеленые огоньки: роботы, обслуживающие отсеки, докладывали, что переход через подпространство прошел нормально. Ненормальной была только моя изнуряюще-тяжелая усталость. Впрочем, и ей было объяснение: прыгать через тысячи парсеков, даже не надев шлема, не приняв никаких мер личной предосторожности, это даром не проходило.
Я откинулся на мягкий подголовник кресла, включил запись памяти и стал вспоминать все, что было со мной за время одиночного дежурства. Я сидел и боролся с тяжестью, тянувшей в сон. Мне надо было просидеть четыре часа. Всего четыре часа! Но казалось, что у меня не хватит сил выдержать эту пытку нудно и медленно тянувшимися секундами.
А потом я почему-то поднял голову. И увидел Ариу. Она остановилась перед дверью, томно провела рукой по глазам, словно стирая какую-то невидимую завесу. Я кинулся к двери, но «Зина» оказалась проворнее меня, распахнула прозрачные створки и отступила быстро, словно отшатнулась.
— Ариа! — сказал я, подходя к ней. — Сокровище мое… Торжество многократное сновидений и звезд…
Она вздохнула прерывисто, словно плача, и обессиленно положила голову мне на грудь.